Восстание в крепости - Гылман Илькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я так понял, что им надо потолковать со священником.
— Как ты думаешь, знает ли пристав о нашей встрече в доме Лалезар-ханум?
— Об этом пока разговору не было.
— Прямо загадка! Или они хитрят, или им пока еще и правда неизвестно о нашей встрече в доме учительницы. Если бы они что-нибудь знали, меня первого вызвали бы! Может, старик Минасян побоялся, решил не рассказывать, куда ходила Сусанна… Ну ладно, вези меня к кузнице.
Узун Гасан щелкнул кнутом, лошади побежали резвее, фаэтон закачался на рессорах. Они пересекли главную улицу и стали подниматься к кузнице.
Поздно вечером Бахрам, петляя по переулкам, пробрался к дому Лалезар-ханум и тихо постучал в ее ворота. Передав ей все, что ему стало известно о старике Минасяне, он сейчас же собрался уходить.
— Одно меня поражает, — сказал он. — Они ничего не знают о нашей встрече у вас. Я думаю, старик Минасян, чтобы, по возможности, выгородить дочь, ничего не сказал им об этом.
— Мне уже передали, что пристав вызывал Минасяна, — сказала Лалезар-ханум. — Меня пока не беспокоили. А вы знаете, кто-то пустил по городу слух, будто молодые тайно обвенчались в здешней церкви.
Бахрам усмехнулся — так вот зачем Тайтс и Хачатурянц ездили сегодня к священнику.
— Вы недоумеваете, почему приставу ничего неизвестно о встрече в моем доме? — продолжала учительница. — Я объясню вам. Об этой встрече, кроме нас, никто ничего не знает. Сусанна сказала мне, что она ничего не говорила об этом ни отцу, ни матери.
— Ах, вот как! — Кузнец не мог сдержать радости. — Выходит, Хачатурянцу не все известно!
В эту ночь Бахрам спал спокойно.
Глава тридцатая
Как Тайтс и Хачатурянц ни лезли из кожи вон, им немного удалось узнать о дочери Минасяна и ее "женихе", которые около суток прожили в Закаталах.
Старик Минасян день и ночь поносил сплетников, распускающих мерзкие слухи о его дочери! Одному из городовых он даже сказал, что собирается обратиться к губернатору с жалобой.
— Я не допущу, чтобы меня позорили на каждом углу! — заявил он. — В мои-то годы! Клянусь честью, я не поленюсь и добьюсь встречи с самим губернатором! Увидите, я это сделаю!
Разумеется, Минасян не обратился к губернатору. Через несколько дней сплетни почти прекратились, и он быстро успокоился.
Больше всех в этой истории пострадал Хачатурянц. Уже в третий раз он оказывался в смешном положении перед властями. "Представитель местной интеллигенции" окончательно пал в глазах Тайтса, который откровенно выразил ему свое презрение.
Пошли слухи, будто Хачатурянц собирается в скором времени покинуть Закаталы.
Приближался намеченный срок восстания. Из двух соседних гарнизонов пришло известие, что они готовы примкнуть к восставшим. Среди солдат Лебединского батальона велась активная работа.
Все было готово к восстанию.
Как наметили еще раньше, руководить повстанцами самой крепости должен был фельдфебель Попенко. На себя Виктор взял руководство солдатами седьмой и восьмой рот, расквартированных в городе.
В воскресный день руководители восстания собрались в последний раз и порешили начать выступление в следующее воскресенье, на рассвете. Этот день был выбран неспроста, — обычно в субботу все офицеры батальона предавались кутежам.
Сигнал к восстанию должен был подать ровно в три часа ночи кузнец Бахрам.
Виктор стал искать возможности встретиться с ним, чтобы передать решение повстанческого комитета.
Во вторник, возвращаясь с учений, Виктор подошел к колодцу у кузницы, будто желая напиться. Бахрам увидел его и тоже подошел к колодцу. Он стал привязывать веревку к ведру, а затем спускать его в колодец.
Виктор успел сказать ему все, что хотел, и еще раз уточнил место, где было спрятано оружие. Они условились, что за два часа до сигнала Григорий Романов придет к тайнику, а как только Бахрам пустит в районе крепости красную ракету, повстанцы явятся к нему за оружием.
Напившись воды, Виктор побежал догонять товарищей.
Боясь провала, Виктор распорядился не составлять письменного плана восстания. Накануне в роты должно быть устно сообщено о часе выступления.
Затем Виктор и Григорий стали думать, как лучше Григорию выбраться из казармы. Так как часовые у ворот сменялись в десять, ему надлежало уйти пораньше. Но где он будет находиться эти пять часов? Если на улице, сразу могут задержать…
— Я мог бы побыть это время у Розы, — сказал Григорий. — В час ночи уйти от нее…
Виктор задумался. Чувствовалось, что он не может принять определенного решения.
— Если ты доверяешь ей, — сказал он наконец, — я не возражаю. Пожалуй, лучшего места не придумаешь.
— Договорились. Я уйду из казармы сразу после вечерней поверки.
Ефрейтор Попенко, которому предстояло возглавить восставших солдат в самой крепости, был озабочен тем, чтоб у арсенала с оружием на часах оказались верные люди, которые в назначенный час должны были сбить с дверей замки и допустить к оружию восставших.
В субботу, поздно вечером, уединившись с Сырожкиным на несколько минут, Попенко объяснил ему план восстания и просил немедленно сообщить, если тот заметит что-либо подозрительное, могущее сорвать их замысел.
О часе выступления были оповещены все революционно настроенные солдаты и те, кто примкнул к ним в последние дни.
Наконец в казармах пятой и шестой рот, расквартированных в крепости, погасли лампы. Но заснули в эту ночь лишь немногие. Солдаты, знавшие о выступлении, лежали тихо, с открытыми глазами, томясь ожиданием. Что их ждет утром?
Григорий Романов ушел из казармы перед самой сменой караульных.
На улицах было темно. В первые минуты он шел очень медленно. Потом глаза его привыкли к темноте. Он свернул к мечети, но тотчас раскаялся в том, что выбрал этот путь. То и дело ему попадались люди, — это были мусульмане, возвращавшиеся домой с вечернего намаза. Он ускорил шаги и при встречах отворачивал голову в сторону.
До духана осталось пройти один квартал, как вдруг он услышал впереди шаги. Посреди улицы, заложив за спину руки, медленно шел городовой. Григорию пришлось ждать, когда он удалится.
Затем Григорий проскользнул в знакомый переулок и оттуда во двор духана. Вот и деревянная лестница, ведущая наверх. Он поднялся, осторожно приоткрыл дверь. Розы в комнате не было"
Снизу, из духана, доносились звуки музыки и пьяный смех.
Григорий знал, что духан закрывается в полночь. Он подошел к окну, отодвинул занавеску.
Керосиновая лампа на притолоке двери слабо освещала стену, украшенную фотографиями обнаженных женщин. Сбоку висела фотокарточка самой Розы.
Григорий подошел к ней, пригляделся. С фотографии на него смотрели грустные ласковые глаза девушки.
"Скорей бы она пришла!" — подумал Григорий. Он вдруг почувствовал, что нестерпимо хочет услышать ее приятный низкий голос, потрогать ее волосы, заглянуть в глаза!..
Григорий приблизился к двери, прислушался, в духане стало гораздо тише. Вдруг кто-то громко заговорил. Другой голос выкрикнул что-то в ответ. Хозяйка духана Агва начала успокаивать спорщиков.
Скоро внизу сделалось совсем тихо, слышны были только голоса Розы и Агвы. Хозяйка духана собиралась уходить.
Деревянная лестница заскрипела под шагами Розы. Войдя в полутемную комнату и увидев у окна мужскую фигуру, она тихо вскрикнула, но, тотчас узнав Григория, бросилась к нему.
— Это ты, милый? — Она стала гладить рукой его лицо. — Чувствовало мое сердце, что ты придешь. Я знала!..
— Ты не могла знать этого, Роза. Впрочем, не будем спорить…
— Ты приснился мне минувшей ночью. Будто мы вышли с тобой из этой комнаты и куда-то пошли. Шли долго, никак не могли добраться до места. Я к тебе все пристаю, спрашиваю, когда придем, а ты говоришь: "Не торопись, Роза! Путь долог, но быть в пути хорошо!" К чему это, Гриша, — видеть во сне дорогу?
Григорий улыбнулся.
— Разве я гадалка?
— Говорят, в жизни все выходит наоборот… Наш путь с тобой будет очень коротким. — Роза вздохнула и, отойдя от Григория, принялась наводить в комнате порядок. — Подожди немножко, сейчас я принесу тебе что-нибудь поесть.
— Не нужно, Роза, я сыт.
— Правда? Ну а утром что ты будешь есть?
— Я не останусь здесь до утра. В час ночи мне придется уйти.
Роза усмехнулась, не приняв всерьез его слова, и решительно направилась к двери.
— Ночью солдат не пускают в казармы! — сказала она. — Ты никуда не уйдешь от меня!
— Уйду, Роза, у меня есть важное дело.