История Древнего мира: от истоков цивилизации до падения Рима - Сьюзен Бауэр

Ливий излагает другое, более простое объяснение: якобы Рем издевался над попыткой брата построить вокруг своего нового поселения стену, прыгая через нее, и Ромул убил его в дикой ярости. Но в любом случае, новый город был назван по имени Ромула, который укрепил Палатинский холм и сделал его центром нового города Рима. Согласно принятой традиции, это был 753 год до н. э.

Эта обстоятельная легенда трещит и просто рассыпается под напором известных нам фактов. Археологи утвреждают, что в действительности местные жители строили дома на месте Рима уже между 1000 и 800 годами до н. э. Но римские писатели были сороками, собиравшими куски самых разных легенд: история о Ромуле и Реме содержит явные фрагменты из греческих мифов, не говоря уже о намеках на истории Саргона и Моисея.[161] Ливий, писавший примерно в 30 году до н. э., начинает свой рассказ замечанием: «События до рождения Рима или около того дошли до нас в старых легендах скорее с налетом поэтического духа, чем как исторические записи».‹542›

Вероятно, единственное историческое эхо, которое мы можем слабо расслышать в этой истории, доходит через повторяющуюся борьбу братьев. Тысячу лет тому назад борьба Осириса и Сета за Египет отразила истинную борьбу за наследование между кровными родственниками. В истории о Ромуле и Реме мы можем также разглядеть войну между родными людьми. Древние находки говорят нам, что Рим начался с двух поселений — одно на Палатинском холме, другое на Эсквилинском; холмы эти принадлежали различным племенам латинов.‹543› Возможно, одно племя пришло с Альбанских холмов — быть может, Ромул привел сюда людей, чтобы прокормить растущее население зерном с плодородной равнины Тибра.

Очень может быть, что другая группа пришла с Сабинских холмов. Согласно Ливию, получив контроль над Палатинским холмом, Ромул построил большой город («быстрое расширение замкнутого пространства не было пропорционально реальному населению», — замечает Ливий) и затем встретился с проблемой заполнения этого пространства людьми. Он открыл ворота для всех беженцев и кочевников. Ливий, добрая душа, демонстрирует некоторый личный интерес, стремясь доказать, что основавшие Рим горожане были «сбором», и именно они оказали «первую реальную помощь в усилении Города, сделали первый шаг к его будущему величию»).‹544› Эта мера помогла населить город, но Ромул получил другую проблему: римское величие, «похоже, длилось всего одно поколение», так как в городе почти не было женщин.

Это усугублялось племенным эквивалентом «братской ненависти»: соседние деревни, населенные тем же народом, что обитал в Риме, отказывались отдавать своих женщин, так как они «презирали новую общину, и в то же самое время боялись… роста этой новой силы среди них».‹545› Поэтому Ромул устроил огромный праздник Нептуна и пригласил соседей — сабинян из самого большого поселения поблизости. На пике празднования, когда мужчины отвлеклись, римляне похитили всех молодых женщин и увезли их.

Женщины, по Ливию, «со временем перестали возмущаться», так как их новые мужья «говорили ласковые слова» (удивительный образ женщины рисует римский историк) — но армия сабинян пришла к Риму, чтобы отомстить, и прорвалась в крепость, вытеснив защитников. Римляне, вынужденные теперь атаковать собственный город, забрались на стены; когда две армии схлестнулись, вождь сабинян, великий воин по имени Меггий Курций закричал своим бойцам: «Ну-ка, покажите им, что утаскивать девушек — это совсем другое дело, чем сражаться с мужчинами!» В этот момент Ромул бросился к нему во главе группы сильнейших римских воинов, и Меттий Курций в панике убежал прочь.

Вероятно, сражение должно было достигнуть пика — но сабинянки высыпали на поле боя и встали между сражающимися племенами, умоляя армии прекратить бой, так как их мужья и их отцы погибли бы, если бы он продолжался. Как пишет Ливий:

«Мудрый результат их мольбы последовал незамедлительно. Наступила тишина, ни один мужчина не шевельнулся. В следующий момент вожди соперников выступили вперед, чтобы заключить мир. На деле они пошли еще дальше: два государства были объединены под одним правительством, Рим стал местом нахождения власти».

Ромул, потомок царей Альба Лонги, и Тит Таций, царь сабинян, правили совместно — хотя и не очень долго; Тит Таций был убит во время мятежа несколькими годами позднее, и Ромул, «как говорят, выглядел менее подавленным, чем было прилично».‹546›

Эти легенды, как бы на них ни повлияли греки, вполне могут представлять реальный древний Рим, основанный на двух холмах, один из которых был населен латинянами с Сабинских холмов, а другой латинянами с Альбанских холмов. Более того, миф показывает изначальную враждебность, из которой рождался город. Как в Верхнем и Нижнем Египтах, эти люди — из одной этнической группы, с одинаковыми обычаями, языком и богами — тем не менее в глубине души были врагами. Греки пытались найти общее: латиняне отказывались признавать других принадлежащими к их собственному народу. В самом древнем воплощении город Рим имел два полюса, и его люди жили, повернувшись друг к другу спиной.

Рим был не единственным городом, выросшим на плодородных равнинах полуострова. Греческие купцы, крепко укоренившиеся в своих торговых колониях, доказали народу у себя дома, что Италийский берег — хорошее место для греческих колоний. Вдобавок греческие города испытывали сильное демографическое давление. Их население росло (вероятно, увеличившись в шесть раз между 800 и 700 годами до н. э.), и всем этим людям всего требовалось больше: больше металла, больше камня, больше зерна и больше пастбищ.‹547›

И в особенности — больше земли. Греческие города ограничены естественными барьерами: горными грядами, утесами, скалистой землей или водой. Как и Месопотамская равнина, Греческий полуостров испытывал «недостаток в сельскохозяйственных землях». Земля традиционно разделялась поровну между сыновьями в семье — то есть любой участок неумолимо сокращался, и тем быстрее, чем больше рождалось сыновей.

Греческий поэт Гесиод из региона Беотия родился примерно в середине VIII века до н. э. В поэме «Труды и дни» он описывает свое неизбежное будущее: когда его отец умрет, земля будет поделена между ним и его старшим братом Персесом, но по-видимому, Персес посчитал, что ему достанется слишком мало земли, чтобы содержать себя и свою семью, поэтому он подкупил судей, которые были назначены разрешать споры такого рода, чтобы получить всю землю.

«Наше наследство было разделено; но тызахватил и растащил почти все на громадные взяткихапугам царям и дуракам, ставшим судьямив подобных судебных делах».‹548›

Это было еще одной, менее значимой, но все же серьезной проблемой, возникшей перед греческими городами: соперничество за ограниченные ресурсы вело к отчаянным актам, и коррупция среди землевладельцев и чиновников была убийственна, как чума.‹549›

Гесиод мечтал о днях, когда люди будут получать выгоду от своего труда, а не наблюдать, как их труд крадут более сильные, чтобы они

«не знали ни голода, ни разрухи,наслаждаясь в праздники плодами труда своего.Им дарит земля урожаи богатые; и для нихпокрывается дуб желудями и привечает пчел.Кудрявые овцы отягощаются шерстью прекрасной,а женщины рожают детей, похожих на своих отцов».‹550›

Это предполагает, что богатство определялось не только землей.

Гесиод уделяет дюжины строк пояснениям, что те, кто тяжело работает, должны получать заслуженное; что селяне, которые в поте лица выращивают урожай, должны иметь свое зерно, что деньги должны сразу же выплачиваться, а нечестные судьи должны помнить о суде божественном. Ничего подобного не происходило. И это, судя по всему, не давало городам возможности развиваться.

Единственным решением проблемы была колонизация, а не реформы. Около 740 года вожди греческих городов начали отсылать своих младших братьев осваивать новые земли. Самые ранние колонии образовали те же самые два города, которые организовали первые фактории в Италии; Халкида и Эретрия отправили колонистов в Неаполитанский залив, где те начали строить новый греческий город Кумы. Примерно в 733 году город Коринф назначил главой экспедиции в Сицилию аристократа Архия, который основал там колонию под названием Сиракузы. В порядке конкуренции Халкида и Эретрия в течение следующих двадцати лет создали не менее четырех колоний: Наксос, Леонтины, Катана и Регий. К 700 годы до н. э. города на южном побережье Италии были почти такими же греческими, как и в самой Греции.