Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

— Он недостаточно хорош для вас, а? Недостаточно изысканное кушанье для «Касберта»? Ешь, «Касберт»!

Артур повторил вяло:

— Не могу.

Надзиратель спокойно погладил подбородок. Дело принимало приятный для него оборот.

— Знаете, что с вами сделают? — сказал он. — Вас будут кормить искусственно, если вы не образумитесь. Впустят вам в пищевод кишку и вольют суп. Вот. Я это проделывал раньше и проделаю снова.

— Право, не могу, — возразил Артур, опустив глаза. — Я чувствую, что если начну есть, меня вырвет.

— Берите чашку, — скомандовал Коллинс.

Артур нагнулся и взял в руки чашку. Надзиратель Коллинс наблюдал за ним. Он с самого начала сильно невзлюбил Артура за то, что Артур хорошо воспитан, образован, что он джентльмен. Но была и другая причина. Её-то Коллинс и принялся медленно излагать:

— Смотрю я на вас, господин уклоняющийся. Терпеть не могу таких, как вы. Я сразу же вас заприметил, в ту минуту, как вы вошли. У меня, видите ли, сын в окопах. Этим многое объясняется, — не так ли? И этим объясняется то, что вы сейчас съедите свой завтрак. Ешьте, господин уклоняющийся!

Артур начал есть похлёбку. Он проглотил половину жидкой массы и сказал страдальческим голосом: «Не могу!» И в тот же миг его стошнило на сапоги Коллинса. Коллинс побагровел. Он подумал, что Артур нарочно выплюнул похлёбку на его сапоги. Не задумываясь, он нанёс Артуру страшный удар в лицо.

Артур побелел как бумага. Он смотрел на надзирателя мученическим взглядом.

— Вы не имеете права, — сказал он, болезненно задыхаясь. — Я пожалуюсь на вас за то, что вы меня ударили.

— Вот как, пожалуетесь? — фыркнул Коллинс, вздёрнув губу до последнего предела. — Так за одно уж пожалуйтесь и на это.

Он что есть силы размахнулся и ударом кулака свалил Артура наземь.

Артур упал на бетонный пол камеры и лежал неподвижно. Он слабо застонал, и при этом звуке Коллинс, подумав о сыне в окопах, злобно усмехнулся. Он обтёр свои испачканные рвотой сапоги о куртку Артура и, все ещё скаля зубы, вышел из камеры. Ключ со скрипом повернулся в замке.

XIII

В тот день, когда Артур лежал без чувств в луже рвоты на цементном полу камеры, Джо Гоулен сидел в Центральной гостинице Тайнкасла перед тарелкой с устрицами. Среди других прелестей Джо недавно открыл устрицы. Занятная штука эти устрицы, занятная во всех отношениях, а особенно любопытно, что их можно съесть такое количество! Джо мог без всякого усилия одолеть полторы дюжины, когда у него бывало подходящее настроение, а оно у него бывало постоянно. И, ей-богу, они очень вкусны с лимонным соком и соусом Табаско, а лучше всего — крупные и жирные.

Некоторые вещи, например мясо и цыплят, теперь труднее стало доставать, а вот устриц, когда наступал их сезон, люди опытные всегда могли получить в Центральной. Впрочем, он, Джо, мог достать здесь всё, что угодно. Он заглядывал в Центральную так часто, что стал здесь своим человеком, все увивались вокруг него, и даже старший официант, старый Сью (звали его, собственно, Сьючерд, но Джо обращался со всеми запанибрата и фамильярно сокращал имена) — старый Сью прибегал на его зов быстрее всех других.

— Почему вы не купите себе несколько Крокерских и Диксоновских? — спросил Джо, так, между прочим, у старика Сью несколько месяцев тому назад. — Не делайте испуганных глаз, я знаю, что вы спекуляциями не занимаетесь, семейный человек и всё такое, — не так ли, Сью? Но это совсем другое дело, и вам бы следовало, просто так, для забавы, купить себе сотенку этих акций.

Через неделю Сью подстерёг Джо у входа в ресторан, чтобы подобострастно, чуть не на коленях, поблагодарить его за совет, и усадил его за лучший столик в ресторане.

— Ну, пустяки, Сью, не стоит благодарности. И сколько вы заработали на этом деле? Шестьдесят фунтов? Пригодится на сигары, — а, Сью? Ха-ха-ха! Отлично, отлично, вы мне услужите, я — вам. Понимаете?

«Деньги! — думал Джо, поддёв последнюю устрицу и ловко отправляя её в рот. — За деньги все можно достать». — Пока лакей убирал раковины и ходил за бифштексом, Джо весело оглядывал зал ресторана. Ресторан Центральной в последнее время напоминал модный курорт. Даже по воскресеньям он бывал битком набит, здесь собирались все преуспевающие люди, дельцы, умевшие ловить самую крупную рыбу в мутной воде. Джо был уже знаком с большинством из них: с Бингамом и Ховардом, членами Комитета снабжения армии, со Снэгом, адвокатом, с Инграмом, совладельцем пивоваренного завода «Инграм и Тугуд», Вэйнратом, столь нашумевшим на Тайнкаслской бирже, и Пеннингтоном, специальностью которого было производство «синтетического варенья». Джо заводил связи осмотрительно. Он искал людей с деньгами, всех тех, кто мог быть ему полезен. Личные симпатии здесь никакой роли не играли, он поддерживал знакомство лишь с теми, кто мог помочь ему выдвинуться. И благодаря своей внешней сердечности и уменью сходиться с людьми, он пролезал повсюду и слыл отличнейшим малым.

Два человека у окна привлекли его внимание. Он кивнул им, и каждый из них в ответ помахал ему рукой. Джо усмехнулся с тайным удовлетворением. Способная парочка эти Босток и Стокс, — да, оба умеют обделывать делишки. Босток — это сапоги, до войны у него было небольшое предприятие, маленькая фабрика в Ист-Таун, доставшаяся ему по наследству. Но за полтора года войны Босток сумел обеспечить себя целой пачкой договоров на военные поставки. Дело тут, конечно, не в договорах, хоть они и выгодны. Дело в сапогах. В сапогах, которые поставлял Босток, не было ни дюйма кожи. Ни единого жалкого дюйма! Босток сам проговорился ему об этом как-то вечером в «Каунти», когда чуточку подвыпил. Он употреблял вместо кожи особый сорт коры, за непрочность которой можно было поручиться.

— Но дело-то в том, — слезливо объяснял Босток, — что сапоги большей частью переживают тех бедняг, которым они выдаются. Какая жалость! О боже, скажи, Джо, ну не печально ли это? — хныкал пьяный Босток в припадке патриотической скорби, пролив слезу в своё шампанское.

Стокс торговал готовым платьем. За последние несколько месяцев он откупил все помещения над своей мастерской и теперь мог в разговорах упоминать «о своей фабрике». Стокс был величайший патриот во всём Крокерстаунском районе: он постоянно твердил о «государственных нуждах», заставлял своих мастериц работать сверхурочно без оплаты, не давал им обеденного перерыва, держал их и по воскресеньям часто до восьми часов вечера. Большую часть работы он отдавал «на дом», по соседним квартирам. За шитьё пары брюк платил семь пенсов, за полное военное обмундирование — один шиллинг шесть пенсов. Рубашки хаки он отдавал шить по два шиллинга за дюжину и вычитал из этих денег по два и три четверти пенса за катушку ниток. Солдатские штаны отдавал в окончательную отделку по одному с четвертью пенса за пару, за тёплые набрюшники платил женщинам по восьми пенсов за дюжину, с их нитками и иголками. А сколько же он наживал? Джо даже облизнулся от зависти. Взять хотя бы эти набрюшники. Джо было доподлинно известно, что некто «повыше» откупал их у Стокса по восемнадцати шиллингов за дюжину. А Стоксу они обходились всего по два шиллинга десять пенсов дюжина! Замечательно! Правда, кто-то из этих скотов-социалистов добился, чтобы Стокс платил работавшим на него «квартирникам» на круг по пенсу в час, а в Совете тем же социалистом был поднят вопрос о «потогонной системе» на фабрике Стокса. «Ба! — подумал Джо. — Потогонная система, скажите, пожалуйста! Что, разве эти женщины не дрались из-за работы у Стокса? Охотниц сколько угодно, — стоит хотя бы взглянуть на оборванные толпы, стоящие в очереди за маргарином! Надо же учесть, что у нас война!»

Джо знал по опыту, что ничто так не помогает человеку встать на ноги, как война. Во всяком случае, свою удачу он приписывал войне. На заводе Миллингтона он сумел себя поставить, все там теперь его боятся, и Морган, и Ирвинг, даже этот старый упрямец Добби. Джо усмехнулся. Развалясь на стуле, он старательно снимал ленточку с гаванской сигары. Пускай себе эти проклятые спекулянты Стокс и Босток курят сигары с неснятыми ярлычками, он получше их знает правила хорошего тона. Улыбка Джо стала мечтательной. Но вдруг он выпрямился и закивал с усиленной приветливостью, увидев подходившего к нему Джима Моусона. Он так и рассчитывал, что Моусон, который по воскресеньям всегда обедал дома, зайдёт сюда часам к двум.

Джим неторопливо пробирался через переполненный людьми зал к столику Джо. Его глаза из-под тяжёлых век поднялись на Джо, молча кивнувшего в ответ: так здороваются люди, понимающие друг друга. Некоторое время Моусон с скучающим видом оглядывал ресторанный зал.

— Виски, Джим? — предложил, наконец, Джо.

Джим отрицательно покачал головой и зевнул. Снова пауза.

— Как дела на заводе?