Я - истребитель - Георгий Захаров

Несколько лет назад я получил объемное письмо от Эйхенбаума, в котором он переслал свои воспоминания и фронтовые дневники, относящиеся к этому рейду 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса. Довольно точно передает Эйхенбаум отдельные детали рейда, колорит наступления, общую обстановку. Мне кажется, некоторые страницы его воспоминаний могут представлять интерес для читателей. Позволю себе привести рассказ об этих событиях с некоторыми комментариями.

"11 января я попал на фронт{14} , и первый, кого я встретил. Эмоне, сказал: "Торопись, тебя везде ищут. Ты едешь на передовую". Я тут же представился Дельфино, который дал мне на сборы десять минут. Однако же времени оказалось чуть больше, я успел проститься с товарищами, выпить на посошок и распорядиться всеми своими делами, прежде чем погрузился в самолет связи. Взлет произошел в пятнадцать часов тридцать минут, и в течение двадцати пяти минут мы летели к северо-западу. Я узнал официально, что большое вторжение в Восточную Пруссию уже началось...

Моя роль заключалась в следующем; когда пехота продвинется в атаке, я должен сообщать все коррективы "Нормандии".

В ночь с 11 на 12 января я был проинформирован об общей ситуации и о деталях, касающихся моей работы. 12 января в девять часов утра я встретился с генералом Захаровым, который прибыл на наш наблюдательный пункт, чтобы ознакомиться с наземной обстановкой.

- Лейтенант, вы сейчас поедете на передовую, - сказал он мне, потому что наземные корректировочные посты были расположены почти вплотную к немцам.

Вскоре в джипе меня доставили на высотку в километре к северу от Шталлупенена. Здесь и находился мой корректировочный пост. До врага было не более пятисот метров.

...Наступление началось с артподготовки. Били пушки всех калибров, я ничего не видел в тумане и был потрясен гулом канонады. Казалось, не хватает воздуха. Земля дрожала. Может быть, от этого отчасти рассеялся туман. Я видел близко "катюши" а был счастлив, что все это валится немцам на голову.

В 11 часов 15 минут наступила неестественная тишина. Я знал, что она означает - пошли группы броска... В первой линии траншей немецкой обороны после артиллерийской подготовки не было ничего живого. Во второй и третьей русские и немцы смешались в рукопашной.

Через два часа после артподготовки началась моя работа. Было нетрудно представить, что делалось в траншеях, потому что в эфире я слышал выкрики, ругань, рычание, просьбы и требования прислать штурмовиков, охотников, бомбардировщиков. Надрывались, надсаживались, рвали горло. В ушах стоял грохот грандиозной битвы. В памяти от первого дня наступления остались этот грохот, крики по радио, трескотня пулеметов...

16 января, как обычно в эти дни, я был на своем наблюдательном посту, когда появился незнакомый лейтенант и крикнул, чтобы я спустился. Вскоре в джипе вместе с генералом Захаровым мы выехали во 2-й танковый Тацинский корпус. Начальник штаба полковник Караван представил меня командиру корпуса генералу Бурдейному. "Я полагаю, - сказал Бурдейный, - вы знаете, свое дело. Радиосвязь с первой линии - вот чего от вас ждут. Вопросы?" Я ответил,. что проделал три наступления, но ни разу не был с танкистами. "У вас есть тридцать минут для того, чтобы войти в курс дела, - заметил командир корпуса. - В семнадцать часов танки, не сворачивая и не останавливаясь, пойдут на Кенигсберг. Еще вопросы?"

У меня вопросов не было..."

Так начался рейд танкового корпуса. Севернее тацинцев действовали другие танковые соединения, но то направление было вспомогательным. Танки корпуса не могли широко маневрировать и развивали наступление в очень узкой полосе. Это был пролом, в который вслед за корпусом устремлялись , пехотные части. Со всех сторон - спереди, с флангов, иногда с тыла - немцы обрушивали на корпус удары. Всюду у них было много артиллерии. С авиацией противника, которая пыталась парализовать движение корпуса, боролись наши истребительные полки.

Я непрерывно держал связь со штабом 1-й воздушной армии и штабом дивизии. Так же непрерывно управлял своими гвардейскими штурмовыми полками полковник Прутков. Авиация расчищала танковому корпусу путь вперед. Над головой у нас то и дело разыгрывались сильные воздушные бои. Как выяснилось впоследствии, в январских боях мы перемололи в воздухе большую часть истребителей, которыми противник располагал в Восточной Пруссии. После января таких массовых боев уже не было вплоть до конца войны.

Кроме известных читателю полков во время Восточно-Прусской операции в составе 303-й истребительной авиационной дивизии в боевых действиях участвовал еще один полк - 9-й гвардейский.

...Пройдет много лет. Однажды мой путь проляжет в столицу Белоруссии. От Москвы до Минска всего-то ночь пути.

Одна ночь в теплом, уютном вагоне. Незаметно отошли в прошлое и лязг буферов, и стук колес на стыках рельсов, и резкие толчки, от которых, бывало, падали пассажиры с верхних полок. Движение теперь начинается бесшумно, плавно, за разговором и не заметишь, что поехали. Всего восемь часов пути, но и эти восемь часов тебе сохраняют уют, сохраняют каждую минуту, чтобы ты не думал о дороге, о неудобствах, чтобы самого этого переезда из города в город не ощущал. Будто и нет его. Просыпаешься утром и ты в столице Белоруссии. Мое настроение, с которым я пустился в путь по этой дороге, ввело меня в разлад со временем. Когда-то его маршрут занял три года. Потому и поныне кажется, что он - самый долгий маршрут в моей жизни. Среди дорожных попутчиков мне трудно найти собеседника; большинство из них родились и выросли после войны, в их ощущениях эти километры не оставляют следа. Я же ехал в поисках прошлого...

В центре города отыскиваю теперь уже ничем не выделяющееся здание. Это мой первый, самый надежный ориентир. 23 июня 1941 года с небольшой площадки на крыше этого здания я пытался управлять "чайками" и "ишаками", которые расчищали небо над Минском. Здесь, в этой части города, многое сохранилось от тех лет. Может быть, думалось мне, я найду какие-то документы, которые подтолкнут мою память. За этим и приехал, хотя надежд маловато: документы в ту пору мы должны были составлять сами, но, откровенно говоря, было не до того.

Однако сделал запрос и жду. Сейчас, думаю, вернется вежливый старший лейтенант и сочувственно скажет, что в здешних архивах интересующих меня документов не сохранилось. Так уже бывало, но это вовсе не означает, что я предпринял поездку напрасно. Каждый памятный мне дом, даже новый микрорайон, под которым навечно исчезла некогда окраинная грунтовая площадка - наш боевой аэродром, - и это нужные для меня документы...

Открывается дверь. Вместо старшего лейтенанта я вижу энергичного генерала.