Обнаров - Наталья Троицкая

Обнаров растроганно перечитал записку, нервно провел рукой по лицу.

– Серый… Ну, сукин кот!!! Он же в Лондон на Новый год собирался.

– Костя, как же они узнали?! Какие же они молодцы! Костенька, даже не верится! Нам устроили настоящий праздник!

– Вот это подарок! – с чувством сказал Обнаров.

Он взял у жены начавшего капризничать сынишку. Тая обняла их обоих.

– Как я рада, что мы здесь! Этот дом – волшебный! Здесь точно крылья вырастают!

Она сбросила шубу, раскинула руки в стороны и, смеясь, закружилась по комнате.

– Как елкой чудесно пахнет! Как я люблю Новый год!

Обнаров с улыбкой абсолютно счастливого человека смотрел на жену, и в его глазах появлялись озорные искорки.

Он положил сынишку на диван и стал снимать с него пуховый комбинезон.

– Я срочно, непременно хочу за праздничный стол! Я очень голодная! – требовательно заявила Тая. – Я почему-то все время голодная!

– Сейчас-сейчас. Мы с Егором уже почти готовы.

Обнаров сменил сынишке памперс, надел теплые фланелевые ползунки, шерстяные носочки, снял теплую вязаную кофточку.

– Так, мужчины! Пока вы переодеваетесь, я елку для вас включу. Вам понравится! Один из вас точно ни разу в жизни новогодней елки не видел.

– Только осторожней. Серый у нас легендарный электрик. Когда он в институтской общаге электрический чайник включал, вся общага оставалась без света.

Тая склонилась к розетке.

– Здесь записка.

Она вытащила из-под узелка свернутый в трубочку маленький, очевидно, наскоро вырванный из записной книжки листок, вслух прочла:

– «Тая, пожалуйста, не слушай этого умника. Включай смело! Про электрический чайник в общаге он сочиняет…» Нет, Костя, ты это слышал? Ладно. Сейчас проверим Сережины способности самым верным русским способом. Хором, на три-четыре: «Елочка, зажгись!»

Летел над миром мелодичный звон курантов, и совсем еще юный Новый год легкой поступью шагал по стране.

Звенел хрусталь бокалов, искрилось шампанское, выпиваемое вдогонку загаданным желаниям. Даже салат «Оливье», смирившийся со своей участью традиционного новогоднего блюда, стал в эти волшебные минуты необыкновенно вкусным.

Человеку свойственна вера в чудо. Поэтому сейчас, в эти первые секунды нового, две тысячи шестого года особенно верилось, что новый год принесет только хорошее, что все проблемы, беды и напасти старый год, этот старый смурной ворчун, окончательно и бесповоротно заберет с собой. Ощущения окрыляющей радости, светлой надежды переполняли, пьянили не хуже шампанского, заставляли ликовать.

Заплутавшее счастье заглянуло и сюда, в затерянную в непролазных верхневолжских лесах крохотную деревушку, заблестело колдовскими искорками в его внимательных черных глазах, осветило ее лицо пленительной счастливой улыбкой и растаяло, растворилось в ней, словно, в конечном итоге, было специально для нее предназначено.

– С Новым годом, родная! – наполненным вином бокалом Обнаров коснулся бокала жены. – Здоровья, веры, надежды и любви.

Он привлек жену к себе, нежно обнял.

– Я очень люблю тебя, Костенька. Очень-очень… – ее голос дрогнул. – Мне просто слов не подобрать. Поэтому звучит как-то сухо и неубедительно.

– Убедительно.

Обнаров погладил жену по щеке, легонько поцеловал в уголок губ.

– Мне столько всего хотелось пожелать тебе, так хорошо поздравить, а сейчас… – она смутилась, на щеках выступил легкий румянец. – Сейчас все слова куда-то разбежались, и сосредоточиться не удается никак. Наверное, это шампанское.

Он улыбнулся.

– Ты такая красивая, когда смущаешься. Знаешь, у нас не было свадьбы. Меня это не угнетает. Но я очень хочу, чтобы мы обвенчались. Чтобы не только перед людьми, но и перед Богом мы были мужем и женой. Мне почему-то очень хочется пережить эту церемонию. С тобой. В этом новом, уже наступившем году. Что ты об этом думаешь?

– Конечно, я согласна!

– Я так рад! Таечка, кажется, у меня тоже все слова куда-то разбежались! – со счастливой улыбкой признался Обнаров.

Обнаров целовал жену нежно и бережно. Он целовал ее мягкие доверчивые губы, покорные под его поцелуями, целовал покрытые милым румянцем щеки, прикрытые в сладкой истоме глаза, ее изящную шею. Тая отвечала на его поцелуи сперва сдержанно и осторожно, точно с оглядкой, потом все смелее, настойчивее. Постепенно и поцелуи, и ласки их становились все жарче, желание стало заполнять все естество.

– Тихо! Ты слышишь? – точно очнувшись, вдруг спросила она.

Обнаров прислушался, посмотрел на сына.

Егор лежал, деликатно похныкивая, ногами сбросив с себя одеяло, и сонными глазенками бестолково смотрел перед собой.

– В самый раз! Как по заказу! – с коварной улыбкой глядя на жену, прошептал Обнаров. – Он не уснет. Он, наверное, пить хочет. Он хорошо поел. Да и одеяло для него слишком жаркое.

Он взял жену за руку, не спеша, даже чуть торжественно склонился, поцеловал, прошептал: «Я сейчас». Потом он подошел к лежавшему на диване сынишке, что-то тихонько приговаривая, дал ему попить, уложил на бочок, погладил его по голове, по спинке и укрыл легким пледом. Он довольно улыбнулся, услышав, как ровно засопел ребенок, крепко засыпая.

В неверном свете елочной гирлянды Тая поманила его рукой.

Обнаров с удовольствием отметил, что двуспальный надувной матрас, на котором они сидели у елки, жена превратила в настоящую постель, с полагающимися простынями, одеялом и подушками. Он сел на эту постель напротив жены. Тая легким движением сняла свитер, затем надетую под него футболку, оставшись в джинсах и кружевном бюстгальтере. Она потянулась к нему, расстегнула пуговицы на его рубашке, теплой нежной ладошкой ласково коснулась его груди, обняла, поцеловала. Он ответил ей пылко, страстно. Сплетенные в объятиях они упали в постель.

Это было непередаваемое наслаждение – после стольких месяцев разлуки, нервов, отчаяния вновь ощущать друг друга так нескромно и близко, понимать друг друга с полужеста, с полувздоха, дарить друг другу неистовый восторг утоленного желания, россыпи нежности, трогательной заботы и по-настоящему верной, всепобеждающей любви!

Усталая, она уснула первой. Опасаясь, что на полу жене будет холодно, Обнаров осторожно, чтобы не разбудить, взял ее на руки и отнес на диван к Егору. Он заботливо укрыл ее одеялом, легонько поцеловал в губы.

– Костик, не уходи… – улыбнувшись сквозь сон, попросила она.

– Я рядом, – прошептал он жене на ушко. – Приятных снов.

Старый холостяцкий диван был узким, едва-едва для двоих. Чтобы не беспокоить ни жену, ни сына, Обнаров взял четыре стула, приставил их к дивану, бросил на них полушубок и лег. Лежать было шатко, жестко и неудобно, но не было сейчас в мире человека более счастливого, чем он.