В когтях багряного зверя - Роман Глушков

Вот только кто сказал, что эту коварную игру можно вести в одни ворота?

– Огонь по склонам! – проорал я Сандаваргу, полагая, что он сам разберется, по каким именно склонам ему стрелять.

Мой приказ пришелся Убби не по душе – какое удовольствие палить по камням, когда позади столько врагов? – но перечить он не стал. И шарахнул из орудий сначала по одному откосу, а затем по второму. Иностальные ядра врезались в скалы и потрясли их куда сильнее каменных снарядов противника. К тому же Сандаварг стрелял не наугад, а нарочно метил в крупные трещины. Поэтому и результат его стрельбы оказался лучше.

Две гигантские глыбы откололись от склонов и рухнули на дно расщелины, образовав внушительный завал. Он чудом не придавил ни один бронекат, но разделил колонну пополам и отрезал ее авангарду путь к отступлению. При отсутствии у врага строймастеров им придется не один час дробить эти валуны колесами, прокладывая себе обратную дорогу.

– Еще раз и ближе! – вновь приказал я пушкарям, у которых пока имелись в запасе ядра и пороховые заряды.

Оставшись без орудийной поддержки, преследователи лишились возможности обваливать на нас склоны. В то время как мы, воодушевленные трофейной идеей, намеревались отделаться от врага окончательно… Но тут случилось такое, что спутало не только наши, но и вражеские планы.

Убби охладил стволы, но еще не затолкал в них новые заряды, как вдруг палуба под нами заходила ходуном, хотя мы давно перебрались через осыпь и снова двигались по ровному пути. Но подпрыгивал не только «Гольфстрим» – подпрыгивала вся расщелина, со склонов которой тут же покатились камни. Подпрыгивали также бронекаты преследователей, включая и те, что остались за завалом.

Впрочем, мы уже знали, чем могла быть вызвана эта тряска и что последует за ней. Едва она началась, как ангелопоклонники тут же перестали быть нашими главными врагами. Отныне ими стали стены расщелины, которые обваливались уже без нашего вмешательства.

– Как думаешь, это оно? – поинтересовался Сандаварг, бросив орудия и взбежав ко мне на мостик.

– Надеюсь, что нет, но кто знает наверняка, – отозвался я. – Было бы тут поблизости озеро или море, тогда другое дело, а так!..

– Если это оно, значит, загрызи меня пес, скоро долбанет по-крупному! – заключил Сандаварг. – И лучше бы тебе, Проныра, вывезти нас к тому времени из это проклятой щели.

– А то я не знаю! – огрызнулся я. – Но быстрее, извини, не получится. И так весь день идем на пределе!

– А ка…я…есь…сота?!

– Что-что? – не расслышал я. Прогрохотавший слева обвал заглушил слова северянина.

– Какая здесь высота, спрашиваю? – повторил он. – Я в том смысле, не пора ли нам уже начать болеть этой, как ее… «болезнью гор»?..

И правда, очень своевременный вопрос! Я медленно втянул полной грудью еще не успевший наполниться пылью воздух и ничего не почувствовал. Вернее, почувствовал, что ничего не изменилось. Голова не кружилась, в ушах не шумело, одышка и тошнота отсутствовали… А ведь мы преодолели уже около двух третей подъема. И находились как минимум на полтора километра выше, чем пару часов назад, когда мчались по ровной хамаде. Действительно, пора бы нам уже начать ощущать легкое недомогание…

…Или не ощущать, если «атмосферная» теория де Бодье подтвердилась.

– Да неужели? – спросил я сам себя вслух, сделав еще несколько проверочных вздохов с тем же результатом.

– Ну что, все дерьмово? – обеспокоился Убби, глядя на мои дыхательные эксперименты.

– Нет-нет, что ты! – поспешил я утешить товарища. – Наоборот, мне не дерьмово, а очень даже хорошо! И если так будет продолжаться дальше, значит, мы движемся по правильному пути!

– И эти песьи дети – тоже! Глянь-ка на них! – хохотнул Сандаварг, указывая назад.

Я обернулся. Оставшиеся преследователи все как один остановились и разворачивали машины в обратном направлении. Не иначе, их капитаны пришли к выводу, что землетрясение является предвестником Нового потопа и им нужно поскорее возвращаться на Ковчег.

Успеют ли они? Трудно сказать. Лично я не поставил бы на них даже ломаного гроша. Но если эти люди так одержимо за нами гнались, значит, они столь же одержимо верили Нуньесу. Верили, что здесь их ожидает неминуемая гибель, и потому им лучше утонуть с верой в спасение на пути к Ковчегу, чем утонуть, опустив руки и утратив эту самую веру.

Плюнув на этих несчастных – отвязались, и хрен с ними! – мы продолжили штурм склона. Он давался нам все труднее и труднее, поскольку земля дрожала не переставая. И хуже того – с каждой минутой колебания только усиливались. Колеса и так медленно ползущего в гору истребителя постоянно проворачивались, а когда у нас на пути стали появляться завалы, восхождение пошло и вовсе с черепашьей скоростью.

Поначалу ее хватало на то, чтобы перемахнуть через невысокие преграды. Но когда мы наткнулись на завал высотой в полколеса, стало очевидно, что дальше для нас путь закрыт. По крайней мере до тех пор, пока не прекратится землетрясение. Пришлось волей-неволей останавливаться и закреплять колеса на склоне автоматическими тормозными башмаками. Одно утешало: в этом месте обвалы нам больше не грозили. Все, что только могло отвалиться от ближайших склонов, уже отвалилось и ссыпалось вниз.

Все, кто был сейчас на «Гольфстриме», включая раненых, поднялись на верхнюю палубу. Бледная после нескольких часов непрерывной качки и ошалевшая от грохота Малабонита вынесла с собой младенца. В ушах у них обоих, а также у Патриции были вставлены тряпичные затычки, к тому же Моя Радость все время закрывала уши ребенка ладонями. Так что он вроде бы был в порядке и даже не плакал, хотя сейчас, когда мир вокруг нас отплясывал чечетку, это вряд ли кого-то из нас беспокоило бы.

Чтобы у Долорес не подкосились ноги, я усадил их с малышом в шкиперское кресло, а сам присоединился к остальным, что выстроились на корме у борта. Отсюда открывался хороший вид на хамаду, какую мы недавно пересекли. И кабы не пасмурная погода, возможно, мы даже разглядели бы на горизонте смутное очертание Аркис-Грандбоула. А в данный момент все мы глядели на маленькие серебристые точки, быстро удаляющиеся на запад. Это ангелопоклонники, читая хором молитвы, спешили достичь Ковчега прежде, чем Новый потоп хлынет на эти пока еще сухие земли.

Удирающих бронекатов было значительно меньше, чем их прибыло к подножию Мадейры. Во всем был виноват устроенный Убби завал. Отрезанный от остальных, вражеский авангард бросил свою технику и, перебравшись через преграду пешком, спасался бегством на машинах единоверцев. Взирая на полдюжины оставленных нам трофеев, я невольно отметил, что мы с моей командой еще никогда не завоевывали такой богатой добычи. Богатой, но практически бесполезной, потому что распорядиться ею с умом у нас вряд ли получится. Хотя Габор явно так не считал. Он оживленно разговаривал со своими людьми, совещаясь, какой бронекат они вскоре приберут себе взамен «Торментора».

Все мы смотрели назад на пройденный нами путь, ждали, когда прекратится тряска, и гадали, насколько новое наводнение будет мощнее предыдущего. И лишь Физзу все было ясно, даже несмотря на то, что он не дотягивался до бойницы и не мог выглянуть наружу. Покачиваясь на своих кривых лапах в такт подпрыгивающему «Гольфстриму», ящер подполз к нам и, решительно стукнув хвостом по палубе, прошипел:

– Польшая фота – польшое херьмо! К щерту хрус! Сфистать всех на палупу! Спасайся хто мошет!

Вероятно, он хотел сообщить нам еще что-то, но в этот момент земля сотряслась от давно ожидаемого нами финального толчка, который, казалось, швырнул в тартарары не только нас и бронекат, но и саму Мадейру. И когда в конце концов выяснилось, что мы никуда не провалились и плато по-прежнему стоит на месте, мы не закричали от радости. Напротив – примолкли, тревожно прислушиваясь к воцарившейся тишине.

Внизу в хамаде все было спокойно, и лишь два больших разлома, будто шрамы, появились на ее и без того уродливом лике. Однако с запада уже доносился медленно нарастающий гул, и ни у кого не возникало сомнений: очень скоро мир вновь омоется водой и изменится до неузнаваемости.

А вот как изменится: согласно прогнозам первосвященника Нуньеса или все-таки нет?

Что ж, если через неделю мы будем по-прежнему топтать сушу, а не лежать на океанском дне, значит, возможно, для нас еще не все потеряно. И, возможно, ребенок Дарио доживет до того дня, когда кто-нибудь из нас расскажет ему о его отце и матери…

Эпилог

Новорожденный Атлантический океан был мутным, грязным и вонючим. Он даже близко не напоминал того благородного синего исполина с древних картин и фотографий. Скорее, он походил на новорожденного звереныша – склизкого, взъерошенного и неказистого. Звереныш еще не был вылизан дочиста материнским языком и оттого производил не самое благоприятное впечатление. И все же этот хищник родился довольно крупным, с полной пастью зубов и уже умел грозно рычать. А при желании мог легко загрызть любого, кто в общении с ним проявит грубость или неосторожность.