Прощение - Лавейл Спенсер

- У тебя теплее, чем у меня. Можно войти?

- Конечно.

Он вошел и закрыл за собой дверь. На нем были черные шерстяные брюки на подтяжках и белая рубашка. На ногах - ботинки с высоким верхом. Он взял ее за руку и подвел к лампе.

- Дай-ка я посмотрю на тебя. - Роберт взял ее голову обеими руками и повернул к яркому желтому свету. Вглядевшись в лицо пристально, он сказал с легкой улыбкой: - Да, теперь это наконец действительно Адди Меррит. Как ты себя чувствуешь?

- Намного лучше. Удивлена. Растеряна. Испугана.

Он опустил руки.

- Ты предпочла бы быть одна сейчас, Адди?

- Нет, я... ведь сочельник, а кто хочет проводить его в одиночестве? Я хочу говорить, Роберт, разговаривать. Но, быть может, это не совсем хорошо для тебя, если узнают, что ты находился в одной комнате со мной. У Розы это одно, а здесь - другое. Это ведь, я уверена, вполне респектабельная гостиница.

- Адди. - Он взял ее за руку и подвел к кровати. - Ты должна теперь думать о вещах действительно значительных. - Он взбил подушку, прислонил ее к спинке кровати. - Садись и подвинься немного, - Он сел на покрывало рядом, обнял ее и прижал к себе. Потом вытянул ноги и сказал: - Слушай... Колокола перестали звонить.

Они прислушались. Было слышно только, как гудело пламя в печке. Да кто-то храпел в комнате напротив. Рулер вспрыгнул на кровать и улегся, свернувшись калачиком, на коленях у Роберта. Роберт и Адди рассмеялись.

- Ну вот, последний штрих, - заметил он. Она опять засмеялась, но оборвала смех и вздохнула.

- О, Роберт, я не знаю, с чего начать,

Она ощутила глубокое горе, когда ее мать покинула их. Это чувство было очень обостренным; ведь она отличалась от других детей, у которых были матери. Это были годы тоски и одиночества, даже после прихода в дом миссис Смит. Сара и она стояли у окна, глядя на улицу и ожидая возвращения матери. Страх и огорчение, когда она начала писать в постель, боязнь, что Сара будет жаловаться и смеяться над ней, явились причиной ее перехода в отдельную комнату. Но там она почувствовала себя еще более одинокой. Первый раз, когда отец тихо скользнул в темноте к ней в постель, принес ей успокоение. Но постепенно детское неведение начало вытесняться отвращением и чувством вины. Она вспомнила, как стала просить Сару, чтобы та разрешила ей опять спать вместе. Но Сара говорила: "Ты толкаешься, стягиваешь одеяло и разговариваешь во сне. Иди спать в свою комнату". Она просила сделать замок на дверь комнаты, но отец заявил в присутствии Сары и миссис Смит, что прогнать боязнь Аделаиды можно, не запираясь от домового и привидений, а, наоборот, держа дверь открытой, чтобы убедиться, что в доме таких существ нет. Когда она ложилась спать до прихода отца домой, то лежала, напрягаясь всем телом и закрыв глаза, веки ее дрожали от страха. Она делала вид, что спит, в надежде, что он пройдет мимо прямо к себе. Она занималась изо всех сил в надежде, что станет более смышленой, и ее возьмет, как Сару, под свое покровительство типография отца. Таким образом она сделает ему приятное, а он вознаградит ее, оставив в покое. Она стала ненавидеть свою красоту, считая, что это она возбуждает нездоровое влечение.

И вот в ее жизнь вошел Роберт.

Адди тут же потянулась к нему. Какое облегчение она испытала, когда отец разрешил ему посещать их дом. Она иногда ревновала к нему Сару, которая, ей казалось, больше подходила Роберту по своему интеллекту, знаниям и чувству юмора. Но наступило созревание и с ним отношения, которые навязывал отец. Ощущение стыда усилилось. Ее чувство к Роберту было отравлено сознанием своей вины за потерю невинности и страхом, что, если они поженятся или станут любовниками и он узнает, что она не невинна, он возненавидит ее.

- Я чувствовала себя такой беспомощной, - вспоминала она. - Он мне сказал, что, если я когда-либо расскажу кому-нибудь о наших отношениях, ни один мужчина не захочет меня. И я верила ему.

- Конечно, ты верила. Он отобрал у тебя и чувство собственного достоинства.

- Мне казалось, на меня наброшено покрывало позора, и, куда бы я ни пошла, все его видят, в особенности ты.

- Я никогда ни о чем не догадывался, никогда.

- А когда я тебе рассказала сегодня обо всем, тебя это потрясло, не так ли?

- Как обухом по голове...

- Теперь представь себе мой страх, когда мне было пятнадцать-шестнадцать лет, что ты можешь обо всем догадаться. Ты бы мог почувствовать ко мне отвращение, как говорил отец.

- Может быть, и так. Кто может сказать точно?

- Каждый раз, после того как ты меня целовал, я шла к себе в комнату и плакала.

- А в тот день в сарайчике с цветами?..

- Я думала, ты тогда поймешь, что я не невинна. Я так боялась потерять тебя.

- И ты убежала, а я потерял тебя.

- Я считала, что у меня нет выбора. Я не могла больше оставаться с ним и не могла уйти к тебе.

- Ты оставила позади двух бесконечно взволнованных и обеспокоенных людей, нет, трех, считая миссис Смит.

- Мне очень, очень жаль, но я должна была сделать это.

- Куда ты направилась сначала?

- Я начала в Канзас-Сити, но одна из девушек там забеременела и отдала ребенка в приют. Это смешало все наши карты, так что я перебралась в Шайенн для разнообразия, А там одна из девушек положила в спринцовку другой толченого стекла из ревности. Из-за борьбы за богатых клиентов. Девушка чуть не умерла. Она была моей подругой. Во всяком случае, настолько, насколько это может быть в нашем деле. После этого я приехала сюда, когда началась золотая лихорадка. Но эти дома все одинаковые. Я просто сменила одну тюрьму на другую. С той только разницей, что я ненавидела мужчин все больше и больше и могла мстить сотням за то, что сделал один.

Они помолчали несколько минут. Потом она закончила:

- Ты должен знать, Роберт, я и сейчас их ненавижу.

Он ничего не ответил. Голова ее лежала на его плече, рука на его груди. "У нее есть право ненавидеть", - подумал он.

Помолчав, он тихо спросил:

- Сара знает об отце?

- Нет.

- Ты собираешься рассказать ей?

Она отодвинулась от него.

- Что это даст?

Он опять притянул ее к себе.

- Это поможет ей все понять, так же, как помогло мне.

Адди повернулась и села, подняв колени к подбородку и охватив их руками.

- Но это причинит ей боль.

Воцарилось молчание, долгое и мучительное. Нарушила его Адди,

- Мне будет стыдно рассказывать ей все это.

- Значит, он, хоть и умер, все еще имеет над тобой власть.

Она уронила голову на руки и глухо сказала:

- Да, я знаю, я знаю.

Он заронил семя; пусть оно теперь прорастет, хотя, может быть, и нет...

- Приляг, Адди. Не нужно ничего решать сегодня.