Дело - Чарльз Сноу

— Вы, по-видимому, думаете, что это было проще простого? — сказал я запальчиво.

Мне вдруг пришло в голову, что я еще не слышал ни слова благодарности ни от кого, начиная с Говардов. И тут же я подумал, что, пожалуй, еще ни разу не видел, чтобы люди, объединившиеся ради доброго — по их мнению — дела, не обменивались бы под занавес такими вот любезностями.

— Должно было бы быть проще простого, — сказал Скэффингтон.

— Смотрите на вещи реальнее, Джулиан, — сказал Мартин.

— Если это называется смотреть реально, тогда я за то, чтобы посмотреть как-нибудь иначе, — сказал Скэффингтон. — А вы как считаете? — спросил он Фрэнсиса Гетлифа.

— Я согласен с Эллиотами, — ответил Фрэнсис.

— Вот как! — сказал Скэффингтон с изумлением, возмущенно.

Именно замечание Фрэнсиса, сделанное спокойным, отнюдь не безапелляционным тоном, заставило Тома Орбэлла переступить ту грань, которая, когда он бывал пьян, отделяла у него многословное бессмысленное благодушие от всеобъемлющей подозрительности. В этот вечер особенно пьяным он не был. Когда он пришел сюда, его просто распирало от доброжелательности и любви к ближнему. Среди колледжской молодежи Том был, безусловно, наиболее яркой личностью, нужно было только уметь подойти к нему. У него был сильный характер, он был гораздо более разносторонен, чем другие. И в то же время трудно было предугадать, выведет ли этот сильный характер его на широкую дорогу или погубит. В замечании Фрэнсиса он вдруг снова усмотрел подтверждение тому, что жизнь — это сплошная ложь.

— Значит, вы так считаете? — сказал он пренебрежительно.

— Другого выбора у нас нет, — сказал Фрэнсис.

— Прекрасно. Если вы так считаете, — Том придвинул к Фрэнсису большое лицо. — Но есть среди нас люди, которые так не считают. Нам удалось сдвинуть старцев с места, и сейчас надо заставить их раз в жизни поступить прилично. Я не знаю, почему Люис взял на себя такую неблаговидную роль, разве что… — его подозрительность сосредоточилась вдруг на мне, — только так выскажется, и сумели преуспеть в жизни, — всячески подыгрывая старцам?

— Хватит, Том! — резко сказал Мартин.

— Кто сказал, хватит? А вы-то чем лучше? Разве не в этом скрывается raison d’être[40] всей этой вопиющей сделки? Я не люблю высшей администрации, но мне начинает казаться, что настоящая чума — это те, кто стоят за спиной высшей администрации. Как раз в этом некоторые из вас, — он обвел глазами Мартина, Фрэнсиса и меня, — насколько я понимаю, хорошо наспециализировались?

— Придержите язык! — сказал Скэффингтон. В этот вечер он один мог сдерживать Тома. — Что интересует меня, так это с чего нам нужно начинать?

— Что начинать? — спросил Мартин.

— Добиваться изменения приговора, конечно.

Постепенно Том немного протрезвел, и они вдвоем начали разрабатывать свое предложение. Время шло. Мы продолжали сидеть вокруг стола. Один только Говард, устроившийся с краю, особняком от всех нас, не проронил за это время ни слова. Спор был ожесточенным. Мартин говорил вразумительно, но даже его спокойствие вызывало у Тома желание ссориться. Фрэнсис начал разговаривать в повелительном тоне. Я заметил, что и у меня самого голос делается резким. Скэффингтон упрямо твердил свое: так или иначе, но компенсировать они должны без всяких ограничений, полностью, непременно.

— То, что нам причитается, мы получим, — кричал Том. — Мы настаиваем на полном восстановлении в правах. Оплата полностью за все то время, что он был отстранен. И продолжение срока членства на все то время, что он был отстранен. Меньшим они от нас не отделаются.

— Ну, это уж вы хватили — сказал Скэффингтон. — Мы не можем требовать деньги за то время, что он был отстранен, если хотим пристегнуть этот период. Этого требует порядочность.

— Значит, вы так считаете! — накинулся Том на своего союзника.

— Требовать еще и деньги, — нет, это не пойдет.

— Прекрасно! — Том с угрожающим видом посмотрел на нас через стол, — Джулиан Скэффингтон согласен легко отпустить вас. Лично я вообще бы с вами разговаривать не стал, но хорошо, я согласен. Придется вам сходить опять к своим друзьям и заставить их поступить так, как, по его выражению, «требует порядочность».

— Вы что, серьезно предлагаете, чтобы мы сразу же шли к ректору? — спросил Мартин.

— А вы как думаете? — взорвался Том.

— Послушайте, — вмешался я, — я просидел с ними от начала до конца. Я знаю, — а вы не знаете, — как они все настроены. Говорю вам, ничего у нас из этого не выйдет.

— Ну конечно, вы хотите, чтобы было и нашим и вашим, — снова накинулся на меня Том.

— Люис совершенно прав, — сказал Фрэнсис.

— А-а… теперь мы внемлем голосу науки, беспристрастному и непорочному, голосу разума, в его высшем проявлении, голосу, который всегда будет ассоциироваться в нашем представлении с сэром Фрэнсисом Гетлифом, — напыщенно произнес Том.

— Прекратите! — сказал Скэффингтон. — Вы говорите, — обратился он ко мне, обозленный на Тома не меньше, чем на всех нас, по-прежнему не склонный к уступкам, — что если мы опять пойдем к ним, то ничего от них не добьемся?

— Абсолютно, — подтвердил я.

Том собрался было разразиться новым потоком красноречия, но Скэффингтон остановил его.

— Я верю вам, — сказал он мне. — Придется нам этому поверить. Вы знаете, что и как. Но это нас ни в коем случае не остановит.

— Что же вы еще можете предпринять? — спросил Мартин.

— Это само собой понятно, — сказал Скэффингтон. — Мы начнем все сначала. Сколотим большинство и пошлем суду старейшин еще одну докладную записку. Мы примем уступки, на которые они пошли, но укажем им, что нас это не удовлетворяет. Мы укажем им, что они должны поступить так, как этого требует порядочность. Мы перечислим соответствующие условия восстановления в правах, чтобы нельзя было снова начать разводить базар.

— Вот это дело! — закричал Том.

Наступила пауза. Мартин посмотрел на меня, потом на Фрэнсиса и сказал:

— Очень жаль, но ничего у вас не выйдет.

— То есть как это не выйдет? Что вы хотите сказать?

— Каким образом вы думаете составить свое большинство?

— Сколотим — так же, как и раньше.

— Нет, не сколотите! — сказал Мартин. — Если на то пошло, на меня не рассчитывайте. — Они попробовали было перебить его, но он упорно продолжал: — Нет, вы все-таки меня выслушайте. Все это время мы боролись с вами плечом к плечу. Сам я многого не сделал. Но сомневаюсь, чтобы нам удалось добиться чего-то, если бы не Люис. И я твердо убежден, что если бы не Фрэнсис Гетлиф, то мы определенно ничего не добились бы. Так вот, все возможное мы сделали. И хватит!

Скэффингтон и Том заговорили враз, за столом поднялся галдеж и вдруг оборвался. Говард, который после своего первого замечания не сказал ни слова, который сидел повесив голову, неожиданно ударил ладонью по столу и с грохотом отодвинул свой стул.

— Мне это надоело! — сказал он резко.

— Что? — воскликнул Том.

— Мне надоело быть предметом обсуждения. Не желаю я больше слушать, как вы тут меня обсуждаете, — сказал он. И продолжал: — До них, по-видимому, дошло, что я не врал. И на том спасибо. С меня довольно! Можете пойти и сказать им, что я согласен.

Громко топая, он вышел из комнаты.

Он был безгрешен в том, в чем его обвиняли, — в этом я нисколько не сомневался. Безгрешен и, кроме того, наивен. И в этой наивности была причина его храбрости, его оптимизма и пренебрежения к окружающим. Он ни на минуту даже не задумался над тем, чем рисковали ради него Скэффингтон и Том. А ведь любой член небольшого научного общества должен был бы понимать, что вряд ли Скэффингтон может рассчитывать остаться в совете колледжа, после того как истечет его испытательный срок, или что Тому удастся получить в ближайшие годы какую-нибудь ответственную должность. Говарду было все равно. Он смотрел в будущее, он знал, чего хочет, к чему стремится. Он был уверен, что жизнь на земле станет лучше, стоит только таким людям, как он, соединить усилия и взяться за дело. Он выбежал из комнаты, недоумевающий, разозленный, но отнюдь не павший духом, по-прежнему готовый искать то, чего не находил, но найти не отчаивался, а именно справедливость на этом свете.

Мартин, с бесстрастным лицом, сказал:

— Ну что ж, по-видимому, это исчерпывает вопрос.

Скэффингтон надменно объявил:

— Я от себя напишу ректору.

— Советую вам не делать этого, Джулиан, — сказал Мартин.

— Не сделать этого я не могу, — ответил Скэффингтон, упрямый, с позеленевшим лицом.

— Что касается всех остальных, — сказал Мартин, — вопрос можно считать исчерпанным?

Скэффингтон кивнул.

— Что еще можно ожидать от такого господина, — сказал он. — Тряпка!