Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

Бой завязался прежде всего там, где командовал граф Анжуйский, но вовсе не из тактических соображений той или иной стороны, а просто потому, что этот фланг ока­зался ближе всего к туркам; они же наступали, расстав­ленные на манер шахматных фигур: пехотинцы, как пешки, шли впереди, вооруженные трубами, откуда они выдували греческий огонь, а за ними двигались всад­ники, которые, пользуясь возникающей сумятицей, вры­вались в ряды христиан и разили там направо и налево. Этот прием, направленный против пехотинцев, вскоре внес беспорядок в отряд графа Анжуйского, который, оставаясь пешим, находился в гуще своих солдат. К сча­стью, король, обозревавший с возвышенности, где он находился, всю равнину, увидел, в какой опасности ока­зался его брат. Он тотчас же пришпорил коня и в сопро­вождении своей гвардии бросился с мечом в руке в толпу неверных. Но стоило ему там появиться, как оказавшийся неподалеку от него сарацин дунул в его сторону грече­ским огнем, причем так умело и точно, что всю лошадь короля охватило пламя; однако по воле Господа, за кото­рого сражался Людовик, то, что должно было спасти сарацин, принесло им гибель: благородное животное, с объятыми огнем гривой и крупом, вне себя от боли, не повинуясь ни узде, ни голосу, понесло своего хозяина в самую гущу неприятеля, куда он ворвался, словно ангел- истребитель; за ним мчались смельчаки, которые покля­лись следовать за своим королем повсюду и которые сле­довали за ним, сметая и опрокидывая все, что оказывалось у них на пути, и отряд неверных, пораженный в самое сердце этой глубокой раной, отступил, предоставив сво­боду графу Анжуйскому и его отряду. Король сел на дру­гую лошадь и вернулся на свой пост, расположенный на возвышенности, откуда он, подобно орлу, мог охватить взглядом все окрестности и устремиться куда угодно.

Пока длилась эта необыкновенная атака, предприня­тая королем, сражение разгорелось по всей линии с оди­наковым неистовством, но с разным успехом. Мессир Ги д’Ибелин и его брат Бодуэн храбро встретили сарацин, ибо, как уже говорилось, ни воины, ни лошади их отряда еще не участвовали в боях. Более того, к ним присоеди­нился Гоше де Шатильон со своими отборными ратни­ками, так что вскоре сарацины были вынуждены обра­титься в бегство и переформировать свой отряд, оставшийся без пехотинцев, которые почти все были убиты.

Однако совсем иначе обстояли дела у четвертого отряда, находившегося под началом Гильома де Соннака, великого магистра тамплиеров, у которого осталась лишь горсточка его солдат, объединившихся с остатками госпи­тальеров. Они соорудили, как уже было сказано, укре­пления с палисадом из обломков метательных орудий, но труд этот оказался напрасным. Сарацины извергли гре­ческий огонь на эту груду дерева, которое тотчас же вос­пламенилось, и сквозь пламя им открылась горсточка людей, прятавшихся за укреплениями; и тогда, даже не дожидаясь, пока будет полностью уничтожена эта нена­дежная защита, они бросились в огонь, проскочили сквозь него, словно демоны, и столкнулись с остатками грозного воинства.

Но как ни ослабли в бою тамплиеры, они были не из тех, кто сдается, не дав отпора, и через несколько минут, лишившись самых храбрых своих бойцов, отброшенные сарацины снова прошли сквозь пламя, но на этот раз чтобы спастись. Однако, поскольку их не преследовали, они остановились на некотором расстоянии, а их луч­ники выступили вперед и обрушили на тамплиеров такое несметное количество стрел, что и в пятидесяти шагах позади них земля, казалось, была покрыта спелыми хле­бами. Этот смертоносный град принес больше потерь, чем рукопашный бой; почти все лошади, какие еще оста­вались у тамплиеров, теперь пали; только великому маги­стру и четверым или пятерым рыцарям удалось сохранить своих боевых коней, но и их тела ощетинились множе­ством дротиков и стрел. И тогда сарацины решили, что настал момент разгромить непобедимых, и во второй раз всей толпой ринулись на них. В этом столкновении вели­кий магистр, уже потерявший один глаз в прошлом сра­жении, получил удар мечом, лишивший его и второго глаза; но, слепой и истекающий кровью, он пришпорил лошадь, которая понесла его в самую гущу сарацин, и разил там наугад до тех пор, пока и он, и его конь, прон­зенные мечами, не рухнули на землю и больше уже не поднялись; наверное, в этой атаке погибли бы все рыцари-монахи, если бы Людовик, увидев их отчаянное положение, не пришел к ним на помощь, как прежде он пришел на выручку графу Анжуйскому. Появление короля застало сарацин врасплох, и они во второй раз отсту­пили, в беспорядке пройдя сквозь линию огня, на кото­рой пламя уже сменилось дымом.

Пока король Людовик выручал тамплиеров и иоанни­тов, его брат граф Пуатье, командовавший левым флан­гом армии, оказался в великой опасности. Как мы уже говорили, он один был конным среди целого отряда пехотинцев, и теперь с ним случилось то же, что и с гра­фом Анжуйским. Неверные пошли в наступление, пехота против пехоты, извергая перед собой греческий огонь, так что сарацинским всадникам оставалось лишь вры­ваться в ряды перепуганных пехотинцев и наносить им смертельные удары. Граф Анжуйский бросился на врага и успел убить двух или трех сарацин, но вскоре был окру­жен и захвачен; его уже как пленника тащили за пределы лагеря, как вдруг обозники, пажи, оруженосцы, мясники и маркитантки, любившие графа за его доброту, пришли в сильное волнение и схватились за оружие. Им сгоди­лось все: топоры, рогатины, резаки и ножи; все это вой­ско, на которое никто не рассчитывал, ринулось на сара­цин, перерезая подколенные сухожилия лошадям, убивая падавших на землю всадников и вступая в рукопашную схватку с пехотинцами; они бились так яростно, испу­ская столь громкие крики, что неверные, оглушенные этим шумом и испуганные таким неистовством, обрати­лись в бегство, оставив графа, брошенного своими вои­нами, но спасенного простолюдинами.

Еще более решительный отпор получили сарацины со стороны трех последних отрядов. Один из них, как уже было сказано, находился под началом мессира Жосерана де Брансьона, являвшегося его хозяином и командиром; это был достойный рыцарь, приходившийся Жуанвилю дядей; за свою жизнь он принял участие в тридцати шести битвах и боевых схватках и почти во всех одержал победу.

Однажды, в Страстную пятницу, находясь в войске своего кузена графа де Макона, он явился к Жуанвилю и одному из его братьев и сказал им:

— Племянники мои, придите мне на помощь со всеми своими людьми, чтобы уничтожить немцев, которые нападают на монастырь Макона и грабят его.

Жуанвиль и его брат тотчас же откликнулись на этот призыв и, под предводительством дяди войдя в полном вооружении в