Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

церковь, что Господь, несомненно, про­стил им, ибо они поступили так во имя правого дела, принялись колоть и рубить мечами немцев и изгнали их из храма Божьего. Затем мессир Жосеран спешился и во всем вооружении, преклонив колени перед алтарем, вос­кликнул:

— Великий Боже Иисусе Христе, молю тебя, Господи, если ты сочтешь нужным воздать мне какую-либо награду, даруй мне умереть во славу твою!

Мессир де Брансьон, вступивший в ряды крестоносцев одним из первых, в сражениях во вторник и в среду бился как лев, так что во всем его отряде только под ним самим и под его сыном уцелели лошади. Когда он увидел, что сарацины теснят его людей, он сделал вид, будто спаса­ется через брешь во флангах, а сам вместе с сыном поска­кал во весь опор в обход и оказался в тылу у неверных; тем пришлось обернуться, а крестоносцы за это время успели перевести дух и перестроиться. И наконец, Господь даровал ему милость, о которой он молил: в одной из дерзких атак его выбили из седла и предали смерти, ибо он не желал сдаваться в плен. Тогда его сын принял на себя командование их маленьким отрядом, отступив вместе с ним к берегу канала. Когда он там ока­зался, мессир Анри де Кон, находившийся на противо­положном берегу канала, в лагере герцога Бургундского, привел с собой целый отряд арбалетчиков и лучников, и те всякий раз, когда турки шли в атаку, осыпали их через канал таким градом стрел и дротиков, что из двадцати рыцарей, составлявших окружение Жосерана, погибло только двенадцать, а остальные спаслись.

За отрядом мессира Жосерана, как мы помним, шли отряды монсеньора Гильома Фландрского и Жуанвиля — самый сильный и самый слабый во всем войске; они стояли рядом, и один отряд защищал другой. Граф и его фламандцы, сидевшие верхом на прекрасных конях и отлично вооруженные, были преисполнены боевого пыла, ибо лишь накануне перешли реку; они поджидали неверных, которые, со своей стороны, отважно шли на них; но едва те приблизились к крестоносцам, как Жуан- виль и его рыцари, которые были настолько изранены и изувечены, что им даже не удалось облачиться в латы, схватили луки и стрелы и стали изо всех сил поддержи­вать лучников и арбалетчиков, расставленных таким образом, чтобы ударить туркам во фланг. Вскоре в рядах турок началось замешательство; граф Гильом воспользо­вался этой сумятицей и ринулся на них. Турки не смогли выдержать удара этой превосходной конницы, несшейся на тяжелых фламандских скакунах, которые напоминали коней сказочных богатырей. Они обратились в бегство, а крестоносцы преследовали их даже за пределами лагеря. Лишь арабские всадники сумели спастись благодаря быстрому бегу своих коней, а все пехотинцы из отряда неверных были убиты и изрублены на куски, так что рат­ники графа, среди которых в первых рядах находился мессир Готье де Ла Орнь, вернулись, нагруженные боль­шими и малыми щитами.

Таким образом, бой кипел по всей линии. Он длился с полудня до семи часов вечера. К этому времени сара­цины, теснимые повсюду благодаря бдительности Людо­вика, который, неизменно находясь во главе своего коро­левского отряда, приходил на помощь всем, кто ослабевал, стали отступать. Христиане преследовали их до пределов поля брани, но на этот раз, наученные опытом, а скорее, разбитые усталостью, остановились у границы своего лагеря. На целое льё в длину и на пятьсот шагов в ширину земля была сплошь покрыта убитыми, среди которых на одного христианина приходилось трое неверных.

И тогда Людовик, видя, что сражение завершилось к великой славе его оружия, снова созвал к своему коро­левскому шатру баронов и, точно так же как перед сра­жением он обратился к ним с речью, чтобы придать им мужества, заговорил с ними после одержанной победы, чтобы поздравить их:

— Сеньоры и друзья, теперь вы можете видеть и понять, какие великие милости ниспослал и продолжает ниспосылать нам Господь, ибо в прошлый вторник, кото­рый был кануном Великого поста, мы с Божьей помо­щью изгнали врагов из их укреплений, где находимся теперь, а сегодня нам, пешим и плохо вооруженным, удалось постоять за себя, обороняясь от их прекрасно вооруженных пехотинцев и конников, да еще в двух местах.

Затем король послал во Францию, которой он не наме­ревался говорить ничего, кроме правды, следующее послание, простое и возвышенное, как и его душа:

«В первую пятницу Великого поста, когда лагерь был атакован всем воинством сарацин, Господь встал на сторону французов и неверные, понеся большие потери, были отброшены».

Однако, несмотря на эту двойную победу и ниспо­сланные с Неба милости, Людовик начал понимать, что кампания проиграна: армия лишилась почти всех лоша­дей, не менее трети рыцарей были ранены, а остальные разбиты усталостью; с другой стороны, численность вра­жеского войска возрастала с каждым днем. Уже не при­ходилось помышлять о походе на Каир, а кое-кто даже рассуждал, хотя и с опаской, что оставаться там, где они были, долее невозможно. Пошли разговоры о том, чтобы вернуться в Дамьетту; но возвращение в Дамьетту было равносильно бегству. Да и разве могли французские рыцари, воины Христовы, спасаться бегством от раз­громленного врага? Стало быть, этот совет был отвер­гнут. Лагерь приготовили к обороне, чтобы обезопасить себя от всех неожиданностей со стороны сарацин, и стали ждать нового нападения.

Но ждали его крестоносцы напрасно: сарацины при­тихли и затаились. Они тоже выжидали и не ошиблись в своих расчетах.

Прошло дней восемь—десять после сражения, и тела, брошенные в канал Ашмун, стали разлагаться и всплы­вать на поверхность. Течение несло их к морю, но вскоре они натолкнулись на мост, который христиане переки­нули через канал, а поскольку вода стояла высоко, то трупы не могли проплыть между опорами, и их скопи­лось такое множество, что выше моста, на расстояние арбалетного выстрела и даже больше, не стало видно воды. И тогда король отрядил сотню работников, чтобы отделить тела христиан от тел неверных. Первые сносили в огромные ямы, вырытые для того, чтобы они стали общими могилами, а трупы сарацин заталкивали длин­ными баграми под воду, пока их не подхватывало тече­ние, протаскивая между опорами моста, а оттуда унося в море. На берегу собрались отцы, искавшие сыновей, бра­тья, искавшие братьев, друзья, искавшие друзей. И все то время, пока продолжались эти горестные труды, Дег- виль, камергер графа Артуа, ни на миг не покидал берега, все еще надеясь опознать принца. Однако самоотвержен­ные усилия этого верного слуги оказались напрасными, и тело мученика Мансуры так и не было найдено.

Между тем, как уже было сказано, пошла третья неделя Великого поста, а крестоносцы,