Полис, логос, космос. Мир глазами эллина - Игорь Евгеньевич Суриков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такому отношению к нормативным актам способствовали имевшие место в классических Афинах (как и в большинстве других греческих полисов) беспорядок и путаница в своде законов, картину которых ярко рисует Демосфен: «…Образовалось такое количество законов, противоречащих друг другу, что вы (афиняне) давно уже выбираете людей, обязанность которых состоит в определении противоречащих законов. И этому делу уже трудно положить предел: законы уже ничем не отличаются от псефисм, а те законы, которыми следует руководствоваться при составлении псефисм, оказываются позже принятыми, чем сами псефисмы»[302]. Тут нужно пояснить, что, в отличие от закона, имевшего общую силу, псефисма – это постановление по тому или иному конкретному вопросу (как сейчас говорят, подзаконный акт).
Чтобы было понятно, в чем между ними разница, наверное, уместно привести хотя бы по одному примеру одного и другого. Вот начало закона из сводов закона Драконта об убийстве[303] (юридическую лексику, встречающуюся в тексте, разъяснять не будем, поскольку это уведет нас слишком далеко от основной нити изложения): «И если один человек убьет другого неумышленно, он должен уйти в изгнание. Басилеи же должны судить виновного в убийстве… организовавшего его; эфеты же должны расследовать дело. Если у убитого есть отец, брат или сыновья, примириться с убийцей они могут только все в совокупности; в случае несогласия кого-либо из них его мнение должно иметь решающую силу…»
А вот начало псефисмы, принятой после того, как афинский флот подавил восстание в союзном городе Халкиде[304]: «Совет и народ постановили. Фила Антиохида исполняла обязанности пританов, Драконтид был эпистатом, Диогнет внес предложение. Совет и судьи афинян должны дать следующую клятву: я не изгоню халкидян из Халкиды, не разорю этот город, никого из частных лиц не лишу гражданских прав, не приговорю к изгнанию, не арестую, не казню, не отниму имущество ни у кого без суда и без решения народа – афинян. Я не приму решения ни против общины, ни против какого-либо частного лица, не выслушав его предварительно. И если я буду пританом, прибывшее посольство введу в совет и народное собрание по возможности в течение десяти дней. Это я буду соблюдать по отношению к халкидянам, повинующимся народу афинян…» Как видим, в первом случае речь идет о вещах максимально общих, во втором – о максимально конкретных.
Здесь не место говорить о причинах путаницы (в конце концов, подобные ситуации встречаются вплоть до наших дней), но факт остается фактом: были и законы, противоречившие друг другу, и законы с неудобопонятными формулировками. Встречались и случаи, просто не предусмотренные законами, которые судьи разбирали «на основе собственных представлений о справедливости»[305]. Отсюда – очень большая доля произвола в дикастериях (судах), отсюда зачастую и изощренная казуистика ораторов. Лисий прямо говорит: «Долг… справедливого судьи – понимать законы в том смысле, в каком это будет полезно для государства в будущем»[306].
Итак, законы – особый разряд свидетелей, показания которых следует всего лишь принимать во внимание. Это, кстати, ведет к их подспудной персонификации, которую мы неоднократно наблюдаем в тех же судебных речах. Если верить ораторам, законы могут «убить», «признать невиновным», «приказывать», «поступать несправедливо», «заботиться», «преследовать», «назначать наказание», «стоять» рядом с оратором, «хотеть», «искать», «находить», даже выступать в суде в качестве одной из тяжущихся сторон. И наоборот, законы можно «губить», «обижать», «обвинять» и т. п.
А теперь – еще одна цитата, на сей раз из Плутарха: «Он (Солон) позволил всякому гражданину выступать в защиту потерпевшего и требовать наказания преступника… Всякий, кто мог или хотел, имел право жаловаться на преступника и преследовать его судом»[307].
Трудно переоценить данное нововведение Солона; в нем ясно виден шаг к консолидации полиса, к выработке чувства общеполисной солидарности. Однако и здесь Солон (как и в целом ряде других отношений), кажется, очень сильно опередил свое время. Даже в эпоху Лисия и Демосфена, то есть 200–250 лет спустя, идея о том, что каждый желающий может и должен возбуждать судебный процесс по делам, лично его не касающимся, далеко не получила всеобщего распространения. На категорию частных исков это правило вообще не распространялось (а в эту категорию входили, напомним, дела об убийствах). Но и в сфере процессов о государственных преступлениях чересчур охотное участие лица, прямого отношения к рассматриваемому делу не имевшего, общественным мнением отнюдь не приветствовалось. Такой излишне активный гражданин легко мог снискать репутацию сикофанта, а отношение массы граждан к сикофантам, как известно, было крайне отрицательным.
Потому-то в судебных речах и было едва ли не необходимо оговорить причину, по которой истец возбуждает процесс, иными словами – рассказать судьям об истоках своей личной вражды к ответчику. В отдельных случаях истец специально оговаривает, что личная вражда отсутствует, но, понимая, что этим его позиция автоматически ослабляется, старается подобрать иные аргументы для обоснования возбуждения процесса.
Одной из весьма достойных причин начала судебного дела считалась помощь попавшим в беду друзьям и родственникам или, не реже, мщение за них. Афинская пословица, цитируемая Демосфеном, гласила: «Простительно помогать брату»[308]. Иными словами ту же мысль выражает другой оратор, Андокид: «Всякий человек больше дорожит своими родными, чем чужими людьми»[309]. Считалось непорядочным подавать в суд на родных и близких, свидетельствовать против них. Не менее предосудительным было и не вступиться за них, даже, например, путем доноса, ведь, в конце концов, как мы знаем, было принято «врагам делать зло, а друзьям добро».
Обратим внимание на первую часть этой антитезы, в которой, на взгляд нашего современника, сквозит некоторый цинизм. Дурное отношение к врагам, ненависть к ним, мщение им – все это рассматривается ораторами как однозначно позитивная ценность. Приведем лишь несколько характерных пассажей. Лисий: «Люди храбрые должны мстить врагам при жизни»[310]. «Все
