Devil ex machina - Марьяна Куприянова

Почти обездвиженная, срываясь от боли на хрип, Фаина вдруг вспомнила, что у нее тоже есть руки. Огромным усилием воли она привела их в движение и добралась до крепкой мужской шеи. Когда ладони сомкнулись, Ян одобрительно вскинул брови.

– Хочешь задушить меня? Ты не перестаешь удивлять. Я в тебе не ошибся.

Фаина давила изо всех сил, но это не приносило никакого эффекта, и она перестала. На коже остались белые вмятины от пальцев. Она вдруг поняла, что не слышит его дыхания.

– Правильно. Не трать на это силы. Все равно ничего не получится. Ты же понимаешь, почему. Знаешь, мы так редко с тобою остаемся наедине и болтаем по душам. Искренне, безо всякой фальши и прочей придуманной людьми чепухи. И вот, я пришел, а ты встретила меня так грубо. Фаина… убить тебя мне ничего не стоит. Это мое давнее желание, и оно, как ни странно, приносит наслаждение даже тем, что я не могу его исполнить. Однако фантазировать о том, как бы я это сделал – сплошное удовольствие, – с прищуром заявил он.

– Прошу, ослабь хватку. Умоляю тебя. Мне очень больно…

– Ты сказала – умоляю? Я не ослышался? – Ян исполнил ее просьбу, нахмурившись. – Минуту назад ты была не такая покладистая.

– Минуту назад ты сидел тут со скорбным выражением лица и не представлял угрозы.

Ян захохотал, откинув голову, и в этом хохоте словно прорезался чей-то еще, более низкий и глубокий.

– Я изменчив. Это роднит меня с вами. Тихо-тихо, сиди смирно, Фаина. Я ведь могу и шею тебе свернуть. Сделаю это с радостью.

– Ты сказал, что не можешь меня убить.

– Надо же, а ты внимательная. Это правда. Но «не могу» еще не означает «не хочу».

– Почему не можешь?

– Это… своего рода табу. Условие моего пребывания здесь.

– Кто. Ты. Такой.

– К чему опять эти нелепые вопросы? Ты больше нравилась мне раньше, когда опиралась на собственную интуицию, а не на логику. Ты была более догадлива и менее рациональна. В этом твоя прелесть. Надеюсь, прежняя Фаина вернется к нам. Ведь она видела кое-что своими глазами. Она многое знает, просто не говорит вслух.

– Чем все это кончится? Ты меня не убьешь, но и всю ночь мы так не просидим. В чем тогда твоя цель?

– Сделать тебе больно. Разве это не очевидно из моих действий?

Она не нашлась, что ответить, но, поразмыслив, сказала:

– А Кирилл убеждал меня, что ты не собираешься причинять мне вреда.

– Кирилл приходил к тебе? Вы говорили обо мне?

Воспоминание о том разговоре сразу навело Фаину на мысль об одежде, и она с ужасом обнаружила, что тонкий халат почти распахнулся на ней и ужасно высоко задрался. Девушка принялась поправлять его, заливаясь краской.

– Да… Есть еще одна вещь, которую я бы хотел провернуть с тобой прежде, чем убить, – смакуя каждое слово, сообщил Ян, наблюдая за ее попытками прикрыть оголенное тело.

– Встань в очередь, Кирилл почти опередил тебя.

– Что ты говоришь, Фаина?! – молодой мужчина разгневался: в опасной близости запылали его глаза, изменился голос.

– Ты сказал, тебя обуревает гнев, когда ты видишь, как меня касаются руки простых смертных.

– Кирилл трогал тебя? ГОВОРИ! – Ян с силой встряхнул девушку.

– Почему бы тебе не пойти и не спросить у него, что между нами было?

Ян дышал глубоко и хрипло, и глаза его рыскали по лицу Фаины, словно искали что-то.

– Ты не лжешь, я чую это.

– Зачем мне обманывать тебя? По словам Кирилла, ты и так знаешь абсолютно все. Странно, что не знал о его намерениях.

– Догадывался. Но не предполагал, что ему хватит духу привести их в исполнение. Любой, кто покусится на тебя, будет страдать.

– Я не твоя вещь.

– Правда? Тогда почему я могу делать с тобой все, что мне хочется?

В следующий миг Ян грубо столкнул ее с себя, словно отряхивался от мусора. Девушка, не успев сориентироваться, упала на пол и ударилась спиной, согнувшись от новой порции боли. Над нею возвышался уже совсем не тот Ян, которого она сегодня видела в кинотеатре, не тот Ян, которого она терпеть не могла, не тот, которого ревновала или боготворила, и даже не тот, который заселился сюда в конце зимы. Нечто совершенно иное, новое, властное и нечеловечески жестокое.

Фаина перевернулась на спину, закрыла лицо руками и заплакала, не стесняясь его присутствия. Прежде, чем рыдания стали громкими, Ян бесстрастно сказал:

– Не вынуждай меня еще раз терять над собой контроль. Добром это не кончится. Я ведь могу и нарушить предписанные правила. Успокойся и поднимись. Встань на ноги, я тебе говорю.

Фаина медленно поднялась и встала перед ним, глядя в пол. Мужчина взял ее за плечи.

– В тебе есть сила, о которой не подозревал даже я. А ведь я отметил тебя, соответствуй своему статусу. Будь той, кто ты есть. Довольно притворяться. Мне противно на это смотреть.

На прощание он вытер слезы с ее лица и заставил посмотреть в глаза.

– Тебе от меня никуда не деться. Ты не сможешь сбежать. И никто тебя не защитит. Не делай глупостей. Пожалеешь. И другие пострадают, и ты.

Когда дверь за его спиной закрылась, Фаина упала на кровать и зарыдала в полный голос. Самое страшное было в том, что он ее ни в чем не обманывал. Теперь она это чувствовала. И все былое теряло вес в сравнении с этим вечером. Казалось глупостью и фальшью. С этой минуты у нее начались настоящие проблемы, и о том, как выбраться из западни, Фаина не имела ни малейшего представления. Еще никогда прежде безнадежность не была столь осязаема.

Глава 24, в которой Фаина возвращается

«Сравнивая себя с другими, я часто бывал горд и много о себе мнил, но столь же часто бывал подавлен и унижен. То я считал себя гением, то полусумасшедшим. Мне не удавалось участвовать в радостях и быте сверстников, и я часто мучился и корил себя так, словно был безнадежно от них отделен, словно жизнь для меня закрыта».

Герман Гессе – «Демиан»

Фаина никогда не считала себя религиозным человеком. В вечных попытках разобраться в себе и принять себя такой, какая есть, попытках, к слову, безнадежных, ей некогда было задумываться о том, откуда у всего сущего проистекает смысл и начало. Болезненный опыт собственной жизни подсказывал, что смысла может не оказаться вовсе, а длительный поиск принесет новые разочарования.

«Бог», «вера», «православие», «христианство» – все это было для Фаины только звуком, который едва доносился извне и даже слабым эхом не отзывался в том мире, где она действительно жила – внутреннем мире грез и увлечений, строгой зоне комфорта. В ее близком окружении эти слова произносили нечасто, зато в новостях встречались повсеместно. Ими обычно пользовались, словно ловкими инструментами при взломе чужого сейфа,