Наследство от Данаи - Любовь Овсянникова

— А что мне Москва и центр, если я никуда выйти не могу? — между тем говорила Юлия Егоровна, не замечая состояния гостьи. — Жаль, что ты просто произносишь вежливые слова, а забрать меня с собой и не подумаешь.

— Конечно, это экспромт, но он полностью осуществим, не сомневайтесь, — сказала Низа. — Я не собиралась у вас задерживаться, хотела только выполнить просьбу родителей, увидеть вас, передать от них привет и все. А теперь вижу, что наш разговор будет длинным, — с нежностью глядя в глаза своей троюродной тетке, продолжала Низа. — И замечательным для вас, поверьте. Я просто еще раз с восторгом думаю о своем отце: как вовремя он послал меня сюда! Какая же сила ему дана чувствовать людей, их боли и горести! Какой любовью к ним он наделен! Поверьте, это не моя, а его рука сейчас обнимает вас. Тетушка, дорогая моя, вы не представляете, какие радостные вести я вам привезла, сама того заранее не зная!

Юлия Егоровна успокоилась, пригрелась под боком у Низы и, возможно, впервые за последний год ощутила себя защищенной, кому-то нужной и интересной, впервые с кем-то говорила доверительно и откровенно.

— От тебя пахнет родиной, моим счастливым детством, юностью. Ты такая сильная, и мне кажется, рядом с тобой у меня все будет хорошо, — будто ручеек, журчал ее голос, а Низа думала, с чего начать свой рассказ, чтобы у старушки не случился еще один стресс, пусть хоть и счастливый.

— Так все и будет, так и будет, — обещала гостья. — Расскажите мне о себе, — попросила она, чтобы старушка вылила тоску, облегчила душу и успокоилась насколько возможно в ее положении. — Давайте много говорить о дорогом и радостном для нас.

Прыткие минуты подхватывали слова рассказа тетки Юлии и, будто воры, прочь убегали с ними куда-то, чтобы не возвратиться сюда уже никогда, торопливой походкой отходили назад отягощенные добычей перемен часы, давно посерел день и тоже превратился в воспоминание, а они не размыкали рук и говорили, говорили, говорили. Низа много рассказывала о маме, об отце и о его воспоминаниях, записанных школьниками и изданных отдельной книгой, где есть и о ней, молодой Юле Мазур. Дескать, из-за этого у отца начался сложный период, наполненный радостями и печалями, ведь теперь он будет казниться, что сделал достоянием гласности тайну Юлии Егоровны и после этого она может неуютно чувствовать себя в Дивгороде.

Та всплеснула руками:

— Ба! Это ты намекаешь на то, что я родила сына от чужого человека? — спросила Юлия Егоровна, прослушав прочитанный Низой вслух рассказ о черных розах.

— Так, ведь об этом теперь все знают...

— Во-первых, в книге сказано, что я выслушала совет твоего отца и сказала, что мы уедем из Дивгорода. И все. Там же нет о том, что на самом деле произошло дальше. А во-вторых, у меня был такой любимый мужчина и такой сын, что мне ничье осуждение не страшно, и моя правда мне не повредит. А за твоего отца я постоянно молилась, Бога просила послать ему долгих лет жизни. Ведь это он подвел меня к большому счастью. Без него не было бы у меня Максима и всего того, что я нынче имею...

— Конечно, — поддакивала ей Низа, отметив то, что Юля называет сына не тем именем, которое было записано в паспорте, а тем, которым называл его родной отец.

— После смерти Ивана Моисеевича всему белому свету стало безразлично, от кого я родила своего мальчика, за исключением его родного отца, конечно. Золотой был человек, он заботился обо мне до своей последней минуты, он заполнил мою жизнь вниманием и благосостоянием, с ним я была счастлива вполне. И меня ничье мнение по этому поводу вообще не интересовало. Многие знали правду, но не в моем окружении, а среди товарищей сына. И ничего, никто не бросил камень в мой огород.

Юля все еще не сказала, кто был ее «солнечным лучом», а кто — сыном, а Низа не проявляла любопытства, не показывала, что обо всем знает сама, и просто слушал рассказ, пока обеим не захотелось спать.

Тетка Юлия постлала гостье на диване в кабинете сына, и утром Низа, проснувшись первой, долго рассматривала книги и фотографии из многочисленных альбомов Максима, ожидая, когда встанет хозяйка. А та, наоборот, долго спала, словно вчера искупалась в любистке. Юле снилось светлое девичество, молодые отец и мама, затем примерещились Виктор с Людочкой и оба звали в один голос: «Приезжай к нам, проведай наш приют!». И она обильно плакала во сне то ли счастливыми, то ли горькими слезами, но были те слезы очищающими душу, легкими, как в детстве. Кажется, она что-то отвечала своим дорогим двойняшкам. А потом на каком-то перроне долго прощалась с Максимом, навеки-вечные прощалась и кричала ему вслед: «Не сердись на меня! Не осуди!». Так кричала, что испугала Низу. Проснулась от того, что Низа, присев на кровать, тихо гладила ее плечо через одеяло.

— Где я? Где? — спросила Юля, испуганно раскрыв глаза. И, увидев Низу, прижалась к ее руке. — Как хорошо, что ты со мной.

— Успокойтесь. Что вам снилось?

— Родители, дети...

— Просыпайтесь, вставайте помаленьку, а я приготовлю завтрак, да? — спросила Низа, и тетка Юля лишь слабо улыбнулась.

Легкий омлет и перетертая с сахаром редька оказались прекрасным завтраком, и после этого женщины неспешно чаевничали. Тетка Юлия все рассказывала новые подробности. Говорила, что еще до недавнего времени у нее была собственная дача, и она выращивала там ягоды и варила варенье из всего, что под руку попадало.

— Сын очень любил сладкое, — сказала и затихла не надолго. И тут отважилась на откровенность, не поднимая глаз: — Понимаю, ты ночевала в его кабинете и уже догадалась, кем был мой Максим.

Низа улыбнулась:

— Николка...

— Почему Николка?

Но Низа будто не слыша ее вопроса, продолжала:

— Если бы вы знали, как долго я его искала, а потом отец с мамой вычислили, где должен быть этот Николка. Нашла. Сначала в театре, а окончательно убедилась, что это он, у Анны Витальевны. Давно это было, уже полгода прошло с той поры.

— Его никто так не называл.

— Раиса называла, его избранница, жена. Тетушка, — вынырнула Низа из пучины воспоминаний, — ни о чем не беспокойтесь. Вы совсем не тем дороги моим родителям, что ваш сын — всенародный любимец, ведь они этого еще не знают. Вы дороги тем, что является частью их юности, их любви, жизни наконец, а также тем, что послушались моего отца и родили здорового ребенка. А то, что он к тому же был гением, — это для отца будет ужасно радостной вестью, он несказанно будет гордиться этим. А что Раисин Николка — это ваш сын Максим, я лишь вчера догадалась, когда увидела фотографию на книжных полках, — сказала Низа. — И это большое счастье для вас.

Юлия Егоровна склонила головку:

— Ты все время говоришь загадками. Мне жутко от этого. Что ты скрываешь?

— Ничего не скрываю, я просто еще не все вам рассказала. Но мы ведь не молчим, все время разговариваем, а до основного еще не дошли. Для этого требуется время. Поверьте, я не настроена была говорить с вами о том, что должна теперь сказать. Это для меня, может, еще большая неожиданность, чем для вас. Подождите, пусть во мне созреют правильные слова, только не беспокойтесь, прошу очень.

— Не могу привыкнуть, что его нет, моей крошечки. Да, он был большим счастьем для меня. И видишь, от этого счастья ничего не осталось. Разве что вот, — она осмотрелась, разведя руки.

— Вы ошибаетесь. Я сказала о большом счастье, имея в виду то, что я узнала, кем был ваш сын.

— Почему ты так говоришь? Почему? — тетка Юлия ударила кулачком о раскрытую ладонь второй руки. — Все время успокаиваешь меня. Как мне уверить тебя, что я все выдержу? Что может быть хуже смерти родной кровинки? А я это дважды вынесла, не умер мой разум, не остановилось сердце. Теперь мне все по плечу. Говори, о чем молчишь! Немедленно! — подняла она на собеседницу острые от настороженности глаза.

Низа минуту колебалась, а потом пошла в гостиную, где лежала ее сумочка, достала фотографию портрета Максима с дочками.

— Выдержите хорошую весть? Не упадете без сознания? — спросила, возвратившись.

— Выдержу, — тихи-тихо сказала сбитая с толку старушка, боясь шелохнуться.

— Вы не одиноки, у вас есть две замечательные внучки, — с этими словами Низа подала тетке Юлии фотографию. — Это дочери моей подруги Раисы. После долгих поисков я узнала, что их отец — известный актер Максим Дорогин, но то, что он — ваш сын, для меня полная неожиданность. Мне это открылось только вчера, и сейчас я ошеломлена до последней возможности. Это очень счастливое стечение обстоятельств. Представьте себе: два поколения чрезвычайно неординарных людей, родившихся по слову моего отца! Но все возвращается на круги своя. Видите, как девочки похожи на Максима.

Юлия Егоровна долго рассматривала изображение, подходила к окну, поднимала фотографию к зажженному бра, все не могла поверить, что ее не разыгрывают. И держалась молодцом.