Одинокий волк - Джоди Линн Пиколт

Здоровая рука Кары обвивается вокруг моей шеи.

– Мама, – шепчет она, – мне надо…

Раздается стук в дверь, и помощник шерифа объявляет, что суд готов возобновить заседание.

– Кара, ты все еще хочешь стать законным опекуном своего отца? – спрашивает Циркония.

Дочь отстраняется от меня.

– Да.

– Тогда мне нужно, чтобы ты снова включилась в игру, – без обиняков заявляет Циркония. – Мне нужно убедить суд, что ты достаточно взрослая, чтобы любить отца, несмотря ни на что. Не важно, что он изменял твоей матери; или ему придется менять подгузник каждые три часа, или он проведет следующее десятилетие в заведении длительного ухода.

Я касаюсь руки дочери:

– Ты действительно этого хочешь, Кара? Могут пройти годы, прежде чем он поправится. А возможно, он никогда не выздоровеет. Я знаю, твой отец хотел бы, чтобы ты поступила в колледж, нашла работу, завела семью и была счастлива. У тебя вся жизнь впереди.

Она поднимает подбородок – в глазах все еще блестят слезы.

– У него впереди тоже целая жизнь, – говорит она.

Я сказала Цирконии и Каре, что зайду в уборную, прежде чем вернуться в зал, чтобы послушать показания дочери, но вместо этого выхожу из двойных дверей здания суда и сворачиваю налево на парковку. Двадцать минут езды до Мемориальной больницы Бересфорда, и я поднимаюсь на лифте в отделение интенсивной терапии.

Люк по-прежнему лежит неподвижно, я не вижу никаких изменений в его состоянии, если не считать цветущего синяка вокруг иглы капельницы, который сменил цвет с пурпурного на пятнистую охру.

Я придвигаю стул и смотрю на бывшего мужа.

Когда Люк вышел из леса – до появления репортеров и восхождения на орбиту славы, – я сделала все возможное, чтобы помочь ему вернуться в человеческий мир. Я позволяла ему спать по тридцать часов кряду, готовила любимые блюда, соскребала со спины въевшуюся в кожу грязь. Я думала, если притвориться, что жизнь вернулась в нормальное русло, Люк и сам поверит в это.

Поэтому я таскала его с собой по делам. Мы ездили забирать Кару из школы и в банк, где он ждал меня, пока я пользовалась банкоматом. Я брала его с собой на почту и на заправку.

Я замечала, что к Люку тянутся женщины. Даже когда он дремал в машине около химчистки, кто-то рассматривал его через окно. В школе, куда ходила Кара, незнакомые дамы в семейных автомобилях сигналили, пока он не начинал махать им рукой. Я смеялась над ним. «Ты неотразим, – говорила я. – Не забудь обо мне, когда обзаведешься гаремом».

Тогда я еще не знала, что стала пророком. Я думала: да кто из всех этих любезничающих дам станет мириться с тем, что я наблюдаю за закрытыми дверями? Без тошноты он мог есть только простые злаки, манку и овсянку, выключал термостат на ночь, и мы все просыпались, замерзнув до дрожи, а один раз я видела, как он метил периметр заднего двора.

Однажды мы пошли в магазин за продуктами. В овощном отделе к Люку подошла женщина с двумя дынями и спросила, какая, на его взгляд, поспелее. Я смотрела, как он улыбается и наклоняется к дыням, а его длинные волосы падают вперед, закрывая завесой лицо. Когда он взял дыню из правой руки женщины, та чуть не упала в обморок.

В другом проходе женщина, везущая малыша в тележке с продуктами, попросила Люка достать для нее коробку с верхней полки. Люк подчинился, вытянувшись во весь рост и расправив плечи, чтобы достать крем для зубных протезов. Я совершенно уверена, что дама не собиралась его покупать. Тогда меня даже забавляло наблюдать, как незнакомок притягивает к моему мужу словно магнитом. Я предположила, что все дело в его мускулистом телосложении, пышной гриве волос или в каком-то волчьем феромоне. «Они чувствуют, что я могу их защитить, – совершенно серьезно объяснял Люк. – Поэтому их и тянет ко мне».

Но рядом с полками, где продавалась парфюмерия, Люк чуть не упал – настолько его ошеломила и вывела из равновесия волна ароматов, которые просачивались сквозь упаковку и атаковали обоняние.

– Все в порядке, – утешила я, помогла ему выпрямиться и отвела в безопасное место рядом с кукурузными хлопьями.

– Поверить не могу, – произнес он, уткнувшись мне в плечо. – Я могу убить оленя голыми руками, но пена для ванны стала моим криптонитом.

– Со временем все изменится, – пообещала я.

– Джорджи, – сказал Люк, – обещай мне, что останешься прежней.

А сейчас я смотрю на Люка, чья кожа превратилась в восковую оболочку. Его глаза закрыты, а рот безвольно обвис вокруг трубки, которая за него дышит. Бог, низвергнутый обратно в смертную жизнь.

Я тянусь к его руке. Пальцы ватные, а кожа сухая, как осенние листья. Мне приходится самой сжать его руку вокруг своей и поднести к щеке.

– Сукин ты сын, – говорю я.

Люк

Только одно существо могло оторвать меня от волчьей семьи, и это человек. Сегодня вмешательство человека пришло в виде репортера из «Юнион лидер» в сопровождении фотографа. По мере того как посетители приходили в Редмонд и находили там меня живущим со стаей, рос ажиотаж, а вместе с ним росло и число туристов, приезжавших посмотреть на меня своими глазами. Каким-то образом об этом стало известно крупнейшей газете в Нью-Гэмпшире.

От меня не ускользнула ирония: ведь именно так мы познакомились с Джорджи. Однажды я уже оставил волков ради нее. Теперь мне снова придется покинуть их из-за репортера. С каждым днем их становилось все больше – некоторые приходили с телекамерами, – и все они жаждали получить интервью у человека, которому довелось пожить в дикой стае. Кладен, Сиквла и Вазоли в последнее время стали пугливыми и раздражительными – и не без причины. Волки могли отчетливо читать сигналы, посылаемые этими людьми: они жадные и эгоистичные и чего-то хотят от меня. В дикой природе с любым этим репортером обошлись бы как с незваным хищником: стая накинулась бы на него, защищая собрата.

Но такая преданность семье простиралась в обе стороны, и я знал, что не могу допустить, чтобы привычное течение жизни волков нарушалось из-за меня. Поэтому я оставил вольер, и на меня тут же обрушился град вопросов и вспышки фотоаппарата.

«Вы действительно жили в дикой природе?»

«Чем вы питались?»

«Вам было страшно?»

«Как вы пережили канадскую зиму?»

«Что заставило вас вернуться?»

Именно последний вопрос сломил меня, потому что я больше не принадлежал этому миру. И хотя,