Даль - Владимир Порудоминский

Даль сообщает неисчислимые особенности говоров, передает интонацию, указывает местные словечки — эти живые наблюдения в статье всего интереснее.

Способность Даля распознавать по говору уроженца той или иной местности подтверждают современники. Сам Даль в рассказе «Говор» описал два случая, с ним происшедших; он, правда, маскируется слегка, объединяет оба случая незамысловатым сюжетцем, но для нас это безразлично: есть свидетельства, что случаи такие действительно произошли и действительно с Далем.

Однажды рабочий, строивший беседку, шел мимо с доской, поскользнулся и чуть было не упал. «Что ты?» — бросился к нему Даль. «Ничего», — отвечал тот, отряхиваясь и бормоча что-то. «Новгородский», — глядя ему вслед, уверенно определил Даль. Приятели отказывались поверить — ведь рабочий произнес всего два слова: «Ничего, скользко!» «Это новгородец, — утверждал Даль. — Держу какой хотите заклад, и притом из северной части Новгородской губернии. А почему? Да потому что он сказал не скользко, а склезко». Второй случай стал почти хрестоматийным: два монаха пришли собирать на церковное строение — «Я их посадил, начал расспрашивать и удивился с первого слова, когда молодой сказал, что он вологжании. Я еще раз спросил: «Да вы давно в том краю?» — «Давно, я все там». — «Да откуда же вы родом?» — «Я тамодий», — пробормотал он едва внятно, кланяясь. Только что успел он произнести слово это — тамодий вместо тамошний, как я поглядел на него с улыбкой и сказал: «А не ярославские вы, батюшка?» Он побагровел, потом побледнел, взглянулся, забывшись, с товарищем и отвечал, растерявшись: «Не, родимый!» — «О, да еще и ростовский!» — сказал я, захохотав, узнав в этом «не, родимый» необлыжного ростовца. Не успел я произнести этих слов, как вологжанин мне бух в ноги: «Не погуби!..» Под монашескими рясами скрывались двое бродяг с фальшивыми видами…» Добавим историю, рассказанную Мельниковым-Печерским. В Нижнем Новгороде Даль просил чиновников, которые ездили в командировки по губернии, записывать новые слова и отмечать особенности произношения. Однажды он просматривал записи, привезенные из нескольких селений Лукояновского уезда: «Да ведь это белорусы»; удивленным чиновникам посоветовал: «Поройтесь в архивах». Порылись — и нашли: при царе Алексее Михайловиче в эти места и впрямь поселили белорусов.

Рассказ «Говор» Даль начинает: «Разве лихо возьмет литвина, чтоб он не дзекнул? Хохол у саду (в саду) сидит, в себя (у себя) гостит; и по этому произношению, как и по особой певучести буквы о, по надышке на букву г, вы легко узнаете южного руса; курянин ходить и видить; москвич владеет и балагурит, владимирец володает и бологурит; но этого мало: в Ворсме говорят не так, как в селе Павлове, и кто навострит ухо свое на это, тот легко распознает всякого уроженца по местности». Даль навострил — и доказал это друзьям своим; последние слова рассказа: «Они убедились в основательности моих познаний по части отечественного языковедения». Местные речения и говоры для Даля — обязательный и важный раздел отечественного языковедения. «Землеведение и языкознание, по-видимому, две науки почти несродные», — пишет Даль, — но «если изучать землю вместе с обитателями ее», они, науки эти, «подают друг другу братскую руку».

ШАТКИЕ ВРЕМЕНА

Седьмого июня 1849 года Владимир Иванович Даль был назначен управляющим Нижегородской удельной конторой.

И сразу же встают вопросы неизбежные, когда в жизни человека происходят перемены, притом весьма решительные и весьма неожиданные, — почему и зачем. А перемена в жизни Даля (с девяноста ступенек над Невским проспектом — министра правая рука! — и, можно сказать, «в глушь, в Саратов», да не каким-нибудь вице-губернатором нижегородским, а всего управляющим конторою) — решительная и неожиданная. Мельников-Печерский (тогда еще просто чиновник нижегородский Мельников) поистине изумленно пишет Далю, узнав о его решении, о перемене этой, о повороте в Далевой судьбе: «Получив от Вас последнее письмо, Владимир Иванович, я и удивился, и порадовался. Удивился как чиновник, — как, подумал я, с того поста, который Вы занимаете, при Вашем чине, орденах и проч. и проч. идти на должность директора ярмарочной конторы? Так будут удивляться, так будут говорить все чиновники, если исполнится Ваше намерение. Но мертвецам хоронить своих мертвецов. Я порадовался и за Вас, и за литературу, и за себя… Если Вы поживете у нас в Нижнем, Ваш труд подвинется вперед быстро, и литература и Русь скорее дождутся Вашего дорогого подарка, который Вы посулили им»[83]. Но в конце письма снова изумление: сам губернатор не верит, что такое важное лицо пойдет на эту должность, что Лев Алексеевич Перовский такого человека отпустит. Но «лицо» пошло, и министр отпустил.

Почему?

У историка Бартенева, издателя журнала «Русский архив», читаем: «Утомленный службою, в июле 1849 года Даль испросил себе сравнительно более легкую должность управляющего удельною конторою в Нижнем Новгороде». Ошибка в дате (июнь или июль) здесь значения не имеет — важна причина, тем более, что в январе 1849 года сам Даль писал Погодину: «Хорошо вам, заугольникам, и писать письма, и отвечать вовремя, — а как день за день, не зная воскресенья, сидишь с утра до ночи за такими приятностями, что с души воротит, так вечером и пера в руки взять не хочется». Ну сколько можно жить письмоводом Осипом Ивановичем в чине статского советника — взял и уехал!..

Вот и сослуживец Даля[84] вполне объясняет историю отъезда его из Петербурга: «Служба его при Перовском была самая изнурительная: с 8 часов утра до поздней ночи он постоянно был призываем по звонку, нередко с 4-го этажа, где была его квартира, во 2-й, где жил министр, так что, наконец, несмотря на всю необыкновенную выносливость его натуры, он не мог долее продолжать эту поистине каторжную жизнь и просил о назначении его управляющим удельною конторою в Нижний Новгород».

Незадолго перед отъездом из столицы, но когда все уже было решено, Даль по просьбе министра придумал ему девиз для графского герба (Лев Алексеевич стал графом в 1849 году): «Не слыть, а быть». Думается, девиз не просто свидетельство, но также и пожелание; в девизе словно бы «урок» Перовскому и личность Даля.

Когда в трудную для Перовского пору (сам он заболел, доверенных сотрудников рядом не оказалось) Даль предложил, что ненадолго приедет из Нижнего в столицу, чтобы помочь в делах, министр отказал ему вежливо, но достаточно определенно и резко. Об этом стоит вспомнить, принимаясь за Мельникова-Печерского.