Даль - Владимир Порудоминский

Одно из писем в Петербург «по крестьянскому делу» Даль завершает наивным возгласом: «Теперь я дописался до последу. Что я стану делать в Питере с такими понятиями и убеждениями?..»

В докладах и письмах об уничтожении крепостного состояния Даль изменял «науке здравомыслия», но ведь не могло же совсем покинуть его умение мыслить здраво — «способность к толковому и основательному суждению». Для рассмотрения споров и наблюдения за точным применением «общих правил» Даль предлагал создать дворянские думы или комитеты. В них следовало бы ввести выборных от крестьян, коли решается их участь, но вряд ли есть в этом смысл: «Выборный этот был бы повсеместно обращен в рассыльного и вестового с обязанностию ставить комитетский самовар и чистить комитетские сапоги», — объясняет Даль. Все равно что принять православие, а потом объяснить — православное кладбище к дому ближе!..

Далевы «пределы свободы» — это пределы его воззрений; «Хоть обедни не застать, а от походки не отстать»: такова «походка», пределы.

Честный Даль служит честно — не из корысти, не Перовскому служит (прислуживает) — служит во имя того, в чем убежден. Он убежден, что «улучшать» («делать лучшим против прежнего») полезнее и плодотворнее, нежели «переворачивать» («давать иной ход, изменять направленье» и, главное, «обращать внезапно»). «Перевертывать» Даль толкует и так: «привести в беспорядок», «испортить, вертя насильно». «Дух Даля»: следует «страшиться последствий переворота», «не желать никаких переворотов в обществе, управлении, а постепенных улучшений». Иногда честный Даль даже торопился со своими «улучшениями», вызывал неудовольствие министров и спорил с губернаторами, но никогда не делал «никаких переворотов» и оттого «становился в тупик», мучился «тунеядным письмоводством», страдал, что бумаги пишет, а дела настоящего не делает.

Есть задача: чтобы соединить непрерывной линией несколько точек, надо вырваться за пределы квадрата, который этими точками очерчен. Даль «из квадрата» не вырывался, а внутри его задача неразрешима. «Заколдованный круг» Далевых заблуждений в этом «квадрате», в уверенности, что за пределы, ограниченные точками, выйти невозможно, иначе при решении задачи нарушится «порядок, лад, соответствие» — так в «Толковом словаре» определяется понятие «строй».

МУЖИКИ

Была «записка Перовского» — и были рассказы и очерки Владимира Даля, Казака Луганского. Они «имеют огромную ценность правдивых исторических документов, и если бы мы захотели детально изучать жизнь крестьян сороковых-пятидесятых годов, для этой цели сочинения Даля — единственный и бесспорный материал», — писал Максим Горький.

Но историк-народник Василий Иванович Семевский в известном труде «Крестьянский вопрос в России», осуждая деятельность Перовского, выносит и Далю жестокий приговор: «Как глупы мужики и как благодетельна для них помещичья власть, как необходимы для их счастья и мудрые исправники, — все это мог воочию увидеть читатель из произведения Даля, написанного совершенно в духе министерства Перовского, в котором он служил».

Поводом для приговора, как видим, стали не докладные, а именно сочинения Даля — «бесспорный материал». Прежде всего очерк «Русский мужик».

«Досаднее всего, — сердится Семевский, — что Даль мог удостоиться за это крайне фальшивое по тону произведение одобрения даже таких людей, как И. С. Тургенев и В. Г. Белинский». Одобряли Белинский, Тургенев; Некрасов писал, что очерк «можно прочесть не только один, но несколько раз с чрезвычайным удовольствием». И после Семевского были попытки доказать, будто Белинский или Тургенев не самую вещь Даля одобряли, а мастерство его в физиологическом очерке. Получается, что Белинский, Тургенев, Некрасов умение сказать предпочли тому, что сказано. Кому-кому, Белинскому такой упрек не бросишь — он и Гоголю не прощал не то сказанное, куда там Далю! Этого не могло быть, этого и не было: прежде чем похвалить «необыкновенное мастерство изложения» (в физиологическом очерке «необыкновенный талант» Даля «не имеет себе соперников»), Белинский пишет: «Статья Луганского «Русский мужик»… исполнена глубокого значения».

Труд В. Семевского появился через сорок лет после смерти Белинского; Семевский видел фальшь и убогость не только «привычной пьесы», разыгранной по «записке Перовского», — он видел фальшь и убогость и «эпохальной пьесы» 1861 года. В свое время, в восьмидесятые годы, историк-народник имел право на жестокий приговор. Полезно сопоставлять мнения современников и потомков — видно, как время изменяет оценки. Но и суждения потомков изменяются со временем; к тому же «на дело можно смотреть с разных точек», как говаривал Даль. Максим Горький через двадцать пять лет после Семевского писал, что Даль «глубоко чувствует свою связь с народом».

У Даля есть рассказ: из-за пустяка поссорились «власти», судебный лекарь обиделся на исправника и «всучил ему щетинку» — подменил медицинское заключение, — а ни в чем не повинного мужика из-за этого отправили на каторгу. Рассказ внешне спокоен, бесстрастен — Даль словно «дагерротипирует» происшествие: ничего не случилось, все очень обыкновенно, лекаря шутливо называли «хитрецом», «плутом», сам лекарь был очень доволен своей находчивостью, про мужика никаких «жестоких подробностей» (засудили — и ладно). Даль проговаривается лишь в заголовке: заголовок-пословица открывает сокровенный, страшный смысл рассказа — «Ваша воля, наша доля».

Тургенев в статье о Дале замечал: «Он… смотрит невиннейшим человеком и добродушнейшим сочинителем в мире; вдруг вы чувствуете, что вас поймали за хохол, когти в вас запустили преострые…»

В сочинениях Даля находим и другой рассказ, точнее — переложение народною украинского предания: бедняк, у которого в хате даже огня не было, пошел в степь к чумакам, чтобы от их костра зажечь пасхальную свечку; под видом чумаков ходили по земле господь с апостолами — они наградили несчастного бедняка кучей золотых червонцев.

Даль собрал много таких преданий — Иисус Христос, апостолы и святые спустились на землю, чтобы помогать бедным и наказывать богатых. Эти записи Даль передал вместе со сказками Афанасьеву, тот издал их под названием «Народные русские легенды». Книга навлекла на себя гонения духовных и светских властей (Даль волновался, что и его потянут к ответу, просил историка Погодина: «Если вы слышали, или полагаете, что дело коснется меня, то, пожалуйста, уведомьте вернее»[78]). Книга вышла и за границей (так благонамеренный Даль косвенно оказался корреспондентом Вольной русской печати!).