Власть и наука - Валерий Сойфер

"... ведь в этом гвоздь спора, так как Т.Д.Лысенко доказывает, что генетика в современном состоянии своего развития отстает на несколько лет от быстро растущей, социалистической действительности" (74).

Особое значение могло иметь выступление Германа Мёллера, в котором он рассказал о факторах наследственной изменчивости (генах), о природе мутаций (именно за открытие искусственного вызывания мутаций он получил позже Нобелевскую премию) и темпах мутирования. Конечно, и сама генетика была наукой сложной, и рассказ Мёллера получился далеко не простым, но все-таки он содержал важные указания на нереальность надежд менять гены запросто, по желанию экспериментатора и простым изменением окружающей среды. Именно этот аспект больнее всего задел лысенковцев, и мы увидим, как они принялись нападать на своего американского коллегу.

Н.К.Кольцов, также бывший академиком ВАСХНИЛ, обратился и к лысенкоистам и к их оппонентам с призывом более глубоко вникать в исследуемые вопросы, повседневно учиться, стремиться к познанию истины, а не к жонглированию словами. Кольцов не пощадил самого Вавилова, сказав ему следующее:

"Я обращаюсь к Николаю Ивановичу Вавилову, знаете ли вы генетику, как следует? Нет, не знаете... Наш "Биологический журнал" вы читаете, конечно, плохо. Вы мало занимались дрозофилой, и если вам дать обычную студенческую зачетную задачу, определить тот пункт хромосомы, где лежит определенная мутация, то этой задачи вы, пожалуй, сразу не решите, так как студенческого курса генетики в свое время не проходили" (75).

Кое-кто из генетиков поступил иначе. Так, Н.П.Дубинин называл ошибки Лысенко заблуждениями и утверждал, что они временны и случайны, так как обусловлены чересчур большим доверием к Презенту, который, собственно, и ответственен за все ошибки своего патрона. Такими речами Дубинин оказывал дурную услугу своей науке. Еще более неприятным было то, что он укорил своих собратьев по науке (главным образом, своих учителей -- Кольцова и Серебровского) за их, как он выразился, "грубейшие, реакционные ошибки... подчас дискредитирующие науку" (76) и находил ошибки (как он выразился -- "элементы лотсиантства") даже в вавиловском законе гомологических рядов. Как показало время, эта позиция Дубинина не была быстро преходящим "грехом молодости"9. Много лет спустя Дубинин вернулся к сессии ВАСХНИЛ 1936 года и повторил дифирамбы в адрес Лысенко, но раскритиковал генетиков:

"Итак, доклады Н.И.Вавилова, А.С.Серебровского и Г.Г.Мёллера на дискуссии не содержали новых идей ни в теории, ни в практике, не указывали путей прямого, быстрого внедрения науки в производство. Выступления этих лидеров опирались на прошлое генетики.

Другой характер имел доклад Т.Д.Лысенко... Он атаковал своих противников с новых позиций, выдвинул несколько принципиальных идей в свете своей теории стадийного развития растений, указал на необходимость пересмотра научных основ селекции, развернуто ставил вопрос о связи науки с производством.

Очевидно, что в этих условиях общественное звучание позиции Т.Д.Лысенко было предпочтительным. Надежды на успех от применения науки в сельском хозяйстве начали связываться с его предложениями. Дискуссия значительно ослабила позиции Н.И.Вавилова и А.С.Серебровского" (77).

Михаил Михайлович Завадовский (он исполнял обязанности вице-президента) -- ведущий в мире специалист в области эмбриологии и индивидуального развития, выступив на сессии, отметил" низкий уровень, на котором ведут свои нападки Лысенко и Презент" (78).

"Язык Щедрина, к которому прибегает Презент, -- сказал он, -- используется тогда, когда нужно убить, а не тогда, когда хотят исправить" (79).

(Это было заявлено смело: не следует забывать, что Сталин тоже говорил и писал в том же презрительно-саркастическом тоне и частенько прибегал к цитированию Салтыкова-Щедрина с теми же целями). Одновременно Завадовский осудил несерьезное отношение многих генетиков к ошибкам Лысенко, видевших в них несущественные и неопасные выкрутасы безграмотного агронома. Завадовский звал генетиков к внимательному анализу именно генетических ошибок Лысенко, к предметному и детальному их разбору, к их публичному, а не кулуарному, как это нередко бывало, развенчанию. Он сказал:

"Генетик, видя в выступлениях своих оппонентов ворох нелепостей, готов пройти с миной пренебрежения к дискуссии, даже мимо того, к чему едва ли он должен и может относиться снисходительно" (80).

Помимо этого с докладами на сессии выступило еще несколько ученых на стороне генетики (Сапегин, Жебрак и другие).

Некоторые же специалисты, прилично разбиравшиеся в генетике, решили, что не объявить публично о своем признании правильности основных положений Лысенко в складывающихся обстоятельствах -- уже небезопасно. Особенно отчетливо это прозвучало в выступлении родного брата Завадовского -- Бориса Михайловича, также академика ВАСХНИЛ, выразившегося весьма категорично:

"Я должен прежде всего выразить свое восхищение той силой, с которой академик Т.Д.Лысенко поставил ряд кардинальных вопросов... Я считаю также необходимым разрушить миф-легенду о "вандалах", якобы поставивших своей задачей разрушить генетическую науку и не знающих ее ценности. Необходимо дать категорический отпор всем попыткам... изобразить атаку тов. Лысенко на некоторые каноны классической генетики как проявление "невежества, незнания основ этой науки"" (81).

В согласии с таким заявлением Б.М.Завадовский не удержался от критики выступавших до него Вавилова, Серебровского, Мёллера, своего брата и других, обвинив их в разработке проблем, далеких от нужд практики.

Выступление Бориса Михайловича отражало то, с чем много раз в истории сталкивались люди: с раздвоением сил в обществе, с отходом грамотных людей -- даже из одной семьи -- к разным полюсам. За два десятилетия до этого выходцы из одних семей нередко оказывались по разные стороны баррикад, одни шли в Белую армию, другие в Красную, одни сохраняли веру в идеалы самодержавия, другие со всей страстью вставали на сторону большевиков. Это не было чисто русским феноменом, такое поведение свойственно людям во всех странах, на всех континентах, во все времена. Это же произошло здесь, когда два брата выступили антиподами друг друга. (Забегая вперед, нужно, правда, сказать, что когда пришел 1948-й год, Борис Михайлович больше не шел на поводу у лысенковцев, а мощно выступил против них).

Проявилось на этой сессии и еще одно важное для оценки морального климата в советской науке положение. Не только братья Завадовские оказались по разные стороны научных "баррикад". Открыто разошлись между собой Вавилов и Кольцов. Конечно, можно и по сей день услышать, что, высказав публично осуждение плохого знания Вавиловым генетики, Кольцов нанес ему удар в спину. Но если вспомнить, сколько раз Вавилов публично превозносил полуграмотного Лысенко, как он настойчиво протаскивал его в члены-корреспонденты, академики, лауреаты, можно понять понять досаду образованных генетиков и прежде всего лидера биологов Кольцова. Мы увидим ниже, что даже сразу после этой сессии, когда Кольцов обратился к Президенту ВАСХНИЛ Муралову с письмом, осуждавшим поддержку лысенковщины и требовавшим принять резолюцию против лженауки, Вавилов в беседе с Кольцовым с глазу на глаз согласился с его оценкой, а при открытом голосовании предпочел уклониться от резолюции, предложенной Кольцовым.

Громадное значение должно было быть обращено на участие в дискуссии признанных лидеров советской селекции и агрономии. Почти единодушно эти специалисты подвергли критике безоглядное распространение яровизации, которую лысенкоисты старались внедрить во всех земледельческих зонах, во всех хозяйствах, со всеми культурами. Лисицын, на заре яровизационной кампании положительно расценивший желание Лысенко ускорить созревание злаков, теперь просто высмеял бахвальство яровизаторов, сказав:

"Мы сейчас не имеем точного представления о том, что дает яровизация. Академик Лысенко говорит, что она дает десятки миллионов пудов прибавки. В связи с этим мне приходит на память рассказ из римской истории. Один мореплаватель, перед тем как отправиться в путь, решил принести жертву богам, чтобы обеспечить себе счастливое возвращение. Он долго искал храм, где было бы выгоднее принести жертву, и везде находил доски с именами тех, кто принес жертву и спасся. "А где списки тех, кто пожертвовал и не спасся? -- спросил моряк жрецов. -- Я хотел бы сравнить милость разных богов".

Я бы тоже хотел поставить вопрос академику Лысенко -- вы приводите урожаи в десятки миллионов пудов. А где убытки, которые принесла яровизация?" (82).

Академик Константинов оперировал уже упоминавшимися данными многолетней проверки яровизации. Его цифры были столь показательными, что даже газета "Правда" была вынуждена сообщить в информационной заметке о сессии: