Власть и наука - Валерий Сойфер

"Советская агронаука -- это неотъемлемая сторона колхозно-совхозной жизни. Отсюда -- она не замкнутая, не кастовая, а массовая... Отсюда, "авторитеты" -- носители... лженаучных положений -- жизнью развенчиваются. Лучшая и притом значительная часть их, по настоящему перестраивается... Более же слабая, ...думающая, что настоящая наука только в "белом халате" (не подумайте, что я отрицаю необходимость халатов), думающая, что наука -- это дело касты, а не массы, с каждым новым успехом нашей теории все больше и больше становится в позу обиженных богов. Чувствуя себя научно-развенчанными, они всеми средствами стараются затормозить развитие теории... Эти авторы, как и некоторые другие из дискуссирующих с нами по вопросам непосредственно нашей работы... сходятся в одном: очернить, заклеймить, доказать ненаучность этих работ" (132).

"К сожалению, -- заключал Лысенко, -- есть еще представители среди научных работников, которые слабо или даже вовсе не разбираются в том предмете, который они обязаны разрабатывать. К таким людям в разделе управления развитием наследственной природы организмов... относится и академик Лисицын, не говоря уже о Дончо Костове" (133).

Академика Константинова Лысенко невзлюбил особо. В газете "Соцземледелие" 4 апреля 1937 года он опубликовал грозную статью в его адрес, в которой содержались недостойные ученого окрики, политические выпады, впрочем, распространенные в то время в советской прессе. Лысенко пытался представить своего оппонента врагом социалистической родины:

"Академик Константинов вместо того, чтобы прямо и открыто сказать, что дело здесь шло вовсе не о яровизации как агроприеме... скрыл, что дело здесь шло и идёт о борьбе двух взаимно исключающих направлений сельскохозяйственной науки. Иначе, чем же все-таки объяснить, что и акад. Лисицын, и акад. Константинов четыре года молчали об агроприеме яровизации, а в конце 1936 г. они выступили, да еще совместно с таким "знатоком" агроприема яровизации, как д-р Дончо Костов.

... Академику Константинову не мешало бы подумать, почему данные сортосети по яровизации расходятся с многочисленными многолетними данными производственных посевов. Ведь были же у нас примеры того, как довольно согласованные данные опытных станций по вопросу мелкой пахоты были нацело сметены производственно-колхозными данными. Ведь были же примеры, когда данные некоторых опытных станций о пользе позднего сева зерновых были полностью сметены производственно-колхозными данными. В то же время акад. Константинову следовало бы подумать и о том, что вместе с такими данными сметались с поля научной деятельности и те, кто не желал понять особенность таких неверных данных и упорно на них настаивал" (134).

Иными словами, Лысенко откровенно стращал Константинова арестом. Особо следует отметить содержащийся здесь и совершенно ясный намек на академика Тулайкова: именно он был автором идей мелкой пахоты, смещения времени сева в засушливых районах, проведения почвозащитных мероприятий. Эта статья Лысенко появилась за неделю до того, как в "Правде" была опубликована статья близкого к Лысенко человека -- В.Н.Столетова, непосредственно приведшая к аресту академика Н.М.Тулайкова (см. след. главу).

О том, как Лысенко пытался унизить в глазах читателей "Социалистического земледелия" Константинова и других критиков его яровизации, можно судить на основании следующей фразы:

"Колхозники Куйбышевского края о яровизации в своем крае, безусловно, больше знают, нежели об этом знают академик Константинов и академик Лисицын, не говоря уже о докторе Дончо Костове, который, да простит он меня, буквально не знает, как сеется и жнется пшеница" (135).

Старательно выплескивал злость на Константинова на страницы газет и журналов и А.Г.Утехин, рекомендовавшийся агрономом Кротовской машинно-тракторной станции Куйбышевской области (136), быстро делавший карьеру14 .

В другой статье Лысенко продолжал настаивать на том, что критики намеренно извращали результаты, и требовал привлечь их к ответу:

"Совершенно недопустимо, прямо скажу, недостойным является выпад... обвинение нас в жульничестве, в подтасовке опытных материалов, на основе которых правительственные органы планировали агроприем на миллионах гектаров... Этот вопрос заслуживает специального разбора... необходимо выяснить, кто лжет в этом деле. Сотрудники руководимого мною института или авторы статьи, а также, что их побуждает это делать" (137).

Такому же обругиванию подверглись другие критики. Физиолог растений М.Х.Чайлахян, вслед за американцами С.Адамсом и Р.Клэйгсом, опубликовал в 1933-1934 годах серию статей, в которых расширил понятие яровизации, он же заметил, что длительность разных стадий развития растений меняется при варьировании длины светового дня и тем показал, что явление яровизации следует понимать гораздо шире, чем его трактует Лысенко. В адрес Чайлахяна -- серьезного и продуктивного ученого15 прозвучала команда упреждения: оказывается, он неправильно поставил опыты и не смог их даже объяснить, как надо (138). Лысенко взялся учить Чайлахяна:

"Факты, полученные в экспериментальной обстановке, никогда нельзя обходить, но нельзя также исходить только из них. Исследователь, кроме глубокого знания своего раздела работы и знания смежных областей науки, должен еще уметь работать, уметь заканчивать свою работу, уметь проверять свои выводы на практике" (139).

Сразу за этим поучением шел абзац, который был рассчитан на то, чтобы навести читателей на мысль о злонамеренности Чайлахяна -- он, дескать, не просто ошибся, потому что не умел ни работать, ни верные выводы из работы делать, -- а намеренно, во враждебных целях выставил порочный вывод:

"Проверка своих выводов, на основе которых автор будет дальше двигаться в своих теоретических построениях, исследователям буржуазной биологической науки недоступна по самой природе капиталистического сельского хозяйства. Поэтому буржуазная агронаука и не знала, какие же выводы, подчас диаметрально противоположные, объективны, более достоверны... Выводы, которые не дают руководства к действию, у нас не считаются научными, хотя бы эти выводы и давались "людьми науки"" (140).

Ставя уничижительные кавычки у слов "людьми науки", Лысенко к тому же давал понять, что такие как Чайлахян -- не только буржуазные извращенцы, но и к науке отношения не имеют.

Не стоит поэтому удивляться, что через несколько месяцев в редактируемом Лысенко и Презентом журнале "Яровизация" появилась совсем уж разнузданная по тону статья двух аспирантов Лысенко -- А.А.Авакьяна (позже он подписывался в русской печати как Авакян) и А.Х.Таги-Заде (141), в которой Чайлахяна непрофессионально, но яростно ругали.

А как только академик Мейстер выступил со спокойной статьей "Несколько критических замечаний" (142) по поводу предложений Лысенко и Презента изменить научные принципы семеноводства, то Презент не просто отверг всякую критику, но обозвал сорта и новые формы, полученные самим Мейстером -- выдающимся селекционером своего времени, "уродцами", осыпал оскорблениями Мейстера и как ученого и как человека (143). Эти нападки привели к тому, что защита докторской диссертации Чайлахяна в Институте генетики АН СССР была отменена директором института Н.И.Вавиловым и задержана на долгое время,

Крепко досталось и профессору Антону Романовичу Жебраку -- крупнейшему советскому специалисту в области генетики растений, который в рукописной статье "Генетика и теория стадийного развития растений" (144) указал на теоретические ошибки Лысенко и Презента. В ответ Жебрака обвинили не просто в искажении истины и научной безграмотности, но и в незнании русского языка: "Хромает, хромает у вас грамматика, не годитесь вы в учителя последней... Сочувствуем вам, проф. Жебрак, но опять же помочь ничем не можем" (145), в скудоумии: "...цитату он [Жебрак] не только не понял, но и не дочитал. Впрочем, может быть, и дочитал. Иногда, ведь, и это некоторым не помогает" (146), и даже в самом страшном грехе в условиях политических репрессий в СССР в те годы -- в аполитичности и сочувствии международному фашизму (147). Статья кончалась словами, которые не встречались раньше в научной литературе вообще:

"Эх, профессор Жебрак! Наш вам совет: не беритесь вы за международные темы.

С вашей генетикой это вас к добру не приведет" (148).

Лысенко -- государственный деятель

С помощью отлично налаженной советской пропагандистской машины Лысенко быстро прославился, стал наиболее популярным героем советского истеблишмента. Из года в год его имя не сходило со страниц плакатов, газет, журналов.

В 1936 году Лысенко участвовал в работе VIII Чрезвычайного Съезда Советов (149). В том же 1936 году его ввели в состав Редакционной Комиссии для выработки окончательного текста Конституции СССР (150), а через две недели после принятия этого документа, названного "Сталинской конституцией" (проект которой был написан Н.И.Бухариным), в "Правде" был напечатан лысенковский "Отчет делегата Съезда Советов", в котором он поведал, что один из членов комиссии засомневался, нужно ли такое количество депутатов в будущем Верховном Совете СССР, не запутаются ли они при обсуждении государственных дел, и тогда якобы: