Сексус - Генри Миллер

Лучшим заменителем оказалась мастурбация. Она открыла мне новое поле исследований. Исследований психологических. В моих объятиях, с пальцами, запущенными в нее, Мона становилась необычайно откровенной, словно я задевал эрогенные зоны ее сознания. И начинал выделяться сок, «пакость», как она однажды выразилась.

Интересно, как женщины преподносят правду. Обычно они начинают с вранья, маленького безобидного вранья, с этакого прощупывания. Просто узнать, куда ветер дует, как вы расположены. Почувствовав, что вас это заденет не слишком, не слишком обидит, они отваживаются на первый кусочек правды, несколько ломтиков, искусно обернутых в ложь.

Например, та дикая автомобильная прогулка, в которой она сейчас шепотом исповедуется. Не подумай, что она с радостью выскочила из дансинга вместе с тремя странными мужиками и парочкой ошалелых бабенок. Ей пришлось согласиться просто потому, что никакой другой девушки не было на месте. Ну и потом, она, конечно, надеялась, что кто-то из мужчин окажется гуманистом, выслушает ее историю и даже выручит полсотенной бумажкой (это она, как всегда, для матери старалась: мать – причина и мотор всякого преступления).

Ну а дальше, как водится в автомобильных прогулках, им захотелось взбодриться. Но по-разному. Машина еще скорость не набрала, а две другие девицы уже задрали свои юбчонки выше колен и, что хуже всего, пили. Она тоже пила, но понарошку, только чтоб горло смочить, а те нагрузились как следует. Она не слишком возражала, когда кто-нибудь из мужчин целовал ее – в этом нет ничего страшного, но они начали сразу же ее хватать… вытащили грудь наружу, ляжки стали щупать, да еще сразу вдвоем. Они, как будто, были итальянцы. Скоты грязные.

Тут она призналась еще в одном – я-то знал, что это чистейшее вранье, но вранье очень интересное. Что-то вроде тех «деформаций» и «перемещений», что бывают во сне. Дело в том, что, как ни странно это звучит, девицам стало стыдно. Им стало стыдно, что из-за них она попала в такую переделку, и они пожалели ее. Они-то ведь знали, что у нее не было привычки заваливаться со всяким Томом, или Диком, или Гарри. И вот они останавливают машину и меняются местами: пересаживают ее вперед к волосатому парню за рулем, который пока что, кажется, ведет себя вполне прилично. Сами перебираются на заднее сиденье и усаживаются на колени к двум другим мужикам; юбки у девиц все еще задраны, они дымят сигаретами, смеются, выпивают – словом, на заднем сиденье все живут в полное свое удовольствие.

– Ну а что же все это время делал другой малый? – решил я наконец поинтересоваться.

– Да ничего не делал, – ответила Мона, – я позволила ему держать меня за руку и все время говорила с ним, задавала вопрос за вопросом, чтобы его мысли были заняты другим.

– Как же, рассказывай! – сказал я. – Что-то он ведь делал кроме этого?

– Я же говорю: держал меня за руку. Очень долго. Хочешь – верь, хочешь – не верь. А что ему еще было делать? Не останавливать же машину.

– Ты хочешь сказать, что он и не подумал остановить машину?

– Нет, напротив.

Несколько раз пробовал, но она его заговаривала… Вот такой линии она держалась и лихорадочно соображала, как бы ей вырулить к правде.

– Ну а дальше что было? – старался я помочь ей взобраться на крутую горку.

– Ну, вдруг он совершенно неожиданно потянул мою руку к себе… – Она остановилась.

– Давай дальше!

– Положил мою руку к себе между ног, а ширинка у него была расстегнута… А там у него такая штука торчала, что я просто испугалась. А он все не отпускал мою руку. Вот и пришлось его дрочить. И тут он остановил машину и потащил было меня из нее. Я буквально взмолилась: «Ты поезжай потихоньку, я все сделаю, только попозже. Дай мне в себя прийти». Ну вот, он вытерся носовым платком и тронул машину дальше. А потом принялся говорить мне отвратительные гадости…

– А какие именно? Можешь точно вспомнить?

– Ох, да не хочу я вспоминать об этом. Так противно.

– Да ты уже мне много чего рассказала. Не понимаю, что ты вдруг каких-то слов испугалась? Какая разница…

– Ладно, раз уж тебе так хочется. Он мне сказал: «С твоего позволения я тебя выебу. У меня на тебя давно уже стоит. Мне и задница твоя нравится, и сиськи. И нечего из себя целку строить. Ты, видать, ебаная-переебаная». Вот такие вещи он говорил.

– Так, ты, кажется, меня заводишь, – сказал я. – Давай дальше. Все рассказывай.

Теперь-то я видел, как радует ее эта возможность облегчить душу. Да и нам обоим не надо было притворяться больше – мы оба наслаждались в эту минуту.

Но мужчины как будто бы надумали устроить обмен дамами. Вот это ее по-настоящему испугало.

– Мне только одно оставалось: показать, что я согласна дать сначала ему. Он сразу же приготовился остановить машину и приступить к делу. «Нет, ты езжай медленно дальше, – прошептала я ему на ухо. – Немного погодя я все тебе сделаю. Я только не хочу, чтобы они на меня накинулись». И я сграбастала его палку и начала ее массировать. Она у него еще больше выросла. Клянусь тебе, Вэл, я такого инструмента еще не встречала. Просто как у зверя какого-нибудь. Он и яйца свои мне подсунул, огромные такие и тяжелые. Я его очень быстро качала, хотелось, чтоб он поскорей кончил.

– Послушай, – прервал я этот совсем распаливший меня рассказ о жеребячьем члене, – скажи честно, тебе ведь захотелось попробовать такую штуку?

– Подожди, – глаза у нее блестели, и внизу все намокло – я ведь тоже занимался массажем все это время, – а то я сейчас кончу и не доскажу тебе эту историю. Господи, вот уж не думала, что тебе захочется все это выслушать.

Она сжала ляжками мою руку.

– Поцелуй меня. – И тут же ее язык скользнул ко мне в рот. – Черт возьми, если б мы могли сейчас… Это же пытка сущая. Я с ума сойду.

– Ладно, не отвлекайся. Дальше что? Что он еще делал?

– Он схватил меня за шею и сунул головой к себе… туда. И бормочет: «Ладно, будь по-твоему. Я поеду не спеша, а ты отсоси пока. А потом я тебя отделаю по первому классу». Ты знаешь, я боялась подавиться – такой у него был здоровенный… Честно тебе говорю, Вэл, никогда не видела ничего подобного. А он со мной все решил проделать. «Ты знаешь, чего я хочу? – говорит. – Давай поработай языком. Только сначала подержи во рту». И начал. Туда-сюда, взад-вперед. И все время держит меня за шею, никак не отпускает. Ужас! А потом из него как хлынет! Я думала, он никогда не остановится. Успела отдернуть голову, так он мне все лицо залил.

К этому времени мне и самому впору было кончить. С члена у меня уже капало, как воск со свечи. Была не была, а я ей сегодня вдую, подумал я про себя.

После небольшого перерыва она продолжала рассказывать. О том, как он затолкал ее в угол, заставил задрать ноги, потыкал вокруг и около, а свободной рукой все еще вел машину, и она выписывала по дороге немыслимые загогулины. О том, как приказал раздвинуть обеими руками щель, и направил туда свет карманного фонарика. А потом вставил туда сигарету, чтобы ее дыра попробовала затянуться дымом и покурила бы. О том, как один с заднего сиденья поднялся и стал заталкивать ей в рот свой член, но спьяну у него ничего не получилось. А девки – уже совсем голышом – все это время горланили похабные песни. И уже не понять было, куда они теперь едут и что случится дальше.

– Нет, – говорила она. – Я была слишком напугана, чтобы чувствовать что-нибудь. От них всего можно было ожидать. Просто убийцы. Я была в ужасе. Единственное, о чем я могла думать, так это о том, как бы сбежать от них. А он все говорил: «Подожди, сучка, я тебя еще через туза попробую. Тебе сколько лет-то? Подожди… » А потом схватил свою штуку в кулак и начал ею размахивать как дубиной. «Вот когда я в тебя это засуну, вот тогда ты почувствуешь. Ты у меня через рот кончать будешь. Ну-ка, сколько раз, по-твоему, я тебя вздрючу? А ну говори». Пришлось ему ответить. «Два раза… три», – говорю. А он как взревет: «Вижу, ты еще не пробовала пилиться по-настоящему. Ну-ка подержи!» И сам стал качаться взад-вперед, а я держала в руке его штуку. Было липко и скользко… Он, наверное, все время кончал. «Кстати, а как насчет того, чтобы с другого конца попробовать? Когда я тебя отделаю, ты целый месяц даже подумать о ебле не сможешь». Вот такие вещи он говорил мне…

– Ради Христа, не останавливайся! – закричал я. – Дальше что?

– А дальше он остановил машину на краю поля. И теперь никаких штучек-дрючек. Девки хотели было одеться, но их вышибли из машины в чем мать родила. Они начали кричать, и тут одна из них так получила по зубам, что рухнула без чувств на обочину. А вторая сцепила руки, словно молиться собралась, но от страха ни словечка не смогла вымолвить. Я подождала, пока он откроет дверцу со своей стороны, – рассказывала Мона, – выскочила и бросилась бежать по полю. Туфли у меня слетели, стерня колола ноги, а я неслась вперед как сумасшедшая, и он за мной… Догнал меня, схватил и сорвал платье, просто разодрал одним рывком. А потом я увидела, как он замахивается, и от удара у меня искры из глаз посыпались. И вот я лежу, прижатая спиной к земле, а он набрасывается на меня как дикий зверь. Боль была жуткая. Я хотела кричать, но понимала, что тогда он ударит меня снова. И я замерла в страхе, позволив ему терзать меня. Он искусал мне все: губы, уши, шею, плечи, грудь и без малейшей передышки начал меня трахать как бешеный. Я думала, у меня внутри все разорвется. Когда он отвалился от меня, я решила, что все кончилось, и тут же заплакала. «Хватит реветь, – прикрикнул он, – а не то я тебе все зубы вышибу». Я чувствовала себя так, будто меня спиной по битому кирпичу катали. А он лег рядом навзничь и потребовал, чтобы я его сосала. Я взяла его штуку, она по-прежнему была большая и липкая, он, думаю, страдал постоянной эрекцией. Что делать – отказаться нельзя. «Языком, языком работай, – пробурчал он. – Слизывай все это». Он лежал, дышал тяжело, рот открыл, глаза бегают. Потом поднял меня, посадил на себя и стал подбрасывать как перышко, гнуть и выгибать меня, словно я из резины сделана. «Так-то лучше, – говорит. – Теперь ты, сучка, поработай». Я скакала и прыгала на нем изо всей мочи, а он держал меня за поясницу. Поверишь, Вэл, я ничего не чувствовала – только внутри все горело, словно меня раскаленным шомполом протыкали. А потом он сказал: «Ну ладно, хватит. А теперь вставай на четвереньки и зад приподними». Он приготовился все повторить, только вынуть из одного места и в другое вставить. А меня ткнул головой в землю, прямо в грязь, и еще велел взять его за яйца. «Потискай их малость, только не слишком, а то я тебя до полусмерти отделаю». Грязь ела мне глаза, кожу саднило ужасно. И тут я ощутила толчок, потом еще один, изо всех сил… горячий, толстый… Я не смогла удержаться на коленях, упала ничком, и последнее, что я услышала, были его проклятия. Наверное, он снова меня избил, потому что дальше я ничего не помню, а когда очнулась, дрожала от холода и вся была в синяках и ссадинах. Земля была мокрая, и вокруг никого не было видно.