Эпоха Обамы. Наши интересы в Белом доме - Александр Терентьев

Еще более туманной стала судьба «перезагрузки» после триумфальной победы республиканцев на промежуточных выборах в Конгресс в ноябре 2010 года. Было не совсем понятно, готовы ли демократы ломать копья на Капитолийском холме ради того, чтобы продолжить сближение с Москвой. Республиканцы с самого начала с иронией относились к идее Обамы. Звезда Чайной партии Марко Рубио обвинял демократическую администрацию в «принебрежении друзьями и умиротворении врагов»[683]. И триумф чаевников в России восприняли как второе пришествие Буша. Однако Обама призвал Москву не нервничать и пообещал принять знаковые перезагрузочные инициативы еще до того как соберется новый состав Конгресса.

Однако было очевидно, что с 2011 года внешнюю политику на Капитолийском холме будут формировать конгрессмены, которых никак не отнесешь к числу друзей Москвы. Комитет по международным делам Палаты представителей возглавила Илеана Рос-Лихтинен – этническая кубинка и страстная антикоммунистка, которая по-прежнему видела в России «империю зла» и отказывалась участвовать в парламентских контактах с Госдумой. Лидером республиканского большинства стал Эрик Кантор – политик, тесно связанный с еврейским лобби и критикующий Кремль за дипломатические игры с Тегераном. В Сенате усилились позиции противников ратификации договора СНВ-3, который являлся на тот момент главным достижением перезагрузки. «Если это соглашение подвесят, и тем более похоронят, – отмечал редактор журнала «Россия в глобальной политике Федор Лукьянов, – тогда, к сожалению, становой хребет перезагрузки будет разрушен и все остальное начнет расползаться. Потому что перезагрузка – это такая пакетная сделка, в которую включено несколько смежных, но не совпадающих тем. Из этой сделки нельзя вынуть элемент, чтобы все не посыпалось»[684].

Конечно, основным приоритетом для Обамы оставалась внутренняя политика. И ему намного проще было уступить республиканцам в таких вопросах, как отношения с Россией. С другой стороны, американский президент к тому моменту слишком сильно связал свое имя с идеей перезагрузки, и изменить внешнеполитическую концепцию, не потеряв при этом лицо, было для него проблематично.

ЛИССАБОНСКАЯ КАПИТУЛЯЦИЯ

Вскоре после победы республиканцев на промежуточных выборах в Конгресс состоялся Лиссабонский саммит НАТО. И команда Обамы сделала все возможное, чтобы на Западе всерьез заговорили о вступлении в альянс бывшего соперника по холодной войне. Политологи отмечали, что Москва могла бы усилить НАТО в военном отношении и предоставить организации новые возможности в Центральной Азии и на Среднем Востоке. К тому же, говорили они, без участия России невозможна полноценная система безопасности в Европе.

«Интеграция российского государства в евроатлантический порядок, – писал ведущий эксперт Совета по международным отношениям Чарльз Капчан, – это куда более надежный вклад в безопасность Центральной и Восточной Европы, чем противотанковые ловушки, истребители и ракеты класса Patriot. Как показывают примеры мирного урегулирования после окончания Наполеоновских войн и Второй мировой войны, включение прежних соперников в послевоенный порядок – это очень разумная и успешная тактика»[685]. С призывом пригласить Россию в НАТО выступила и группа немецких политиков и военных во главе с экс-министром обороны Фолькером Рюэ и бывшим начальником натовского комитета военного планирования генералом Клаусом Науманном. Эту идею поддержал и представитель США в НАТО Иво Даалдер, а группа мудрецов, работавшая над стратегической концепцией альянса, даже приезжала в Москву для консультаций. И хотя возглавлявшая группу Мадлен Олбрайт заявила потом, что Кремль – лишь один из партнеров Запада и не может быть «хвостом, который виляет собакой», становилось очевидно, что прагматичное крыло американской администрации всерьез рассчитывало привлечь Россию к решению таких вопросов, как война в Афганистане и сдерживание КНР.

Конечно, для этого вовсе не обязательно было приглашать русских в Североатлантический альянс. Наладить военное сотрудничество можно было и малой кровью, реализовав проект французского президента, озвученный им на трехстороннем саммите России, Франции и Германии в октябре 2010 года в Довилле. Саркози предложил Медведеву и Меркель новую концепцию европейской безопасности, которая получила название «стратегической матрешки». Смысл ее заключался в том, что, сохранив существующие механизмы обеспечения безопасности, которые ассоциируются с такими институтами, как ЕС, НАТО и ОБСЕ, европейцы должны создать «внешнюю матрешку», подключив Россию к решению ключевых проблем континента.

«Безусловно, на географической карте, – писал немецкий журнал Der Spiegel, – Россия, Германия и Франция составляют красивую фигуру и могут стать тремя столпами европейской безопасности. Однако французский президент слишком настойчиво продвигает свою идею, и его гиперактивная дипломатия может вызвать раздражение в Вашингтоне. Тем более что Европейский Совет безопасности, который предлагает создать Саркози, полностью обесценивает роль Совета Россия – НАТО и подрывает таким образом позиции американцев»[686].

Однако для сторонников сближения с Москвой это был единственный шанс. Ведь большинство натовских генералов по-прежнему считали, что пригласить Россию в альянс – это все равно что пустить лисицу в курятник. Они были убеждены, что «Москва стремится ослабить институты евроатлантической безопасности, сократить влияние США в регионе и для достижения своих целей готова использовать экономические рычаги и военную силу». В итоге, данная точка зрения возобладала в НАТО. Да и в России военный истеблишмент скептически отнесся к разговорам о присоединении к альянсу. Ведь в Москве никто не собирался открывать западным партнерам ядерные секреты и отказываться от продукции российского ВПК, которую пришлось бы заменить натовским вооружением. И еще один момент: если бы Россия повелась на заигрывания американских прагматиков – а именно это предлагал сделать консультирующий президента Медведева Институт современного развития, – она уже не смогла бы протестовать против вступления в НАТО других постсоветских государств.

«Элегантные» отношения с НАТО, к установлению которых призывал председатель правления Института Игорь Юргенс, фактически означали отказ от собственного суверенитета. Оппонирующие ему политики-реалисты не желали бросать на произвол судьбы союзников по ОДКБ и сдавать позиции на международном рынке вооружений ради призрачного союза с блоком, который по-прежнему вел военное планирование против России и был официально признан одной из основных угроз для безопасности страны.

Западные эксперты прекрасно понимали, что, на самом деле Москва не стремится отстаивать интересы НАТО. Тем не менее, затевая разговоры о вступлении России в альянс, Запад рассчитывал погасить в российской элите тягу к реинтеграции постсоветского пространства. «Первый генсек НАТО лорд Исмэй так обозначил цели альянса: «держать русских вне Европы, американцев – в Европе, а немцев – под контролем Европы» – писал директор Европейского совета по международным отношениям Марк Леонард, – новые задачи НАТО заключаются в том, чтобы сохранить Европу единой, Турцию – европейской, а Россию – постимперской»[687].

«В Лиссабоне, – писала накануне саммита Moscow Times, – президент Медведев должен быть готов к не вполне обычным ухаживаниям со стороны руководства альянса»[688]. И действительно, атмосфера, которая царила на заседании Совета Россия – НАТО, была подчеркнуто дружелюбной. Генсек альянса Расмуссен заявил, что для молодежи «разговоры о холодной войне сродни обсуждению Пелопоннесской войны», а президент Обама постоянно называл Медведева своим «другом и партнером». «НАТО не представляет угрозы для России, – утверждалось в новой доктрине альянса, – напротив, мы хотим видеть реальное стратегическое партнерство между Брюсселем и Москвой». Только бывший глава польского МИД Адам Ротфельд слегка пожурил Кремль за то, что он до сих пор видит в НАТО военную угрозу, хотя «за последние 300 лет Россия не имела на своих западных границах таких миролюбивых соседей, как североатлантический альянс»[689].

После августовской войны на Кавказе российский президент впервые участвовал в заседании Совета Россия – НАТО. И на контрасте с бухарестским саммитом 2008 года эта встреча многим представлялась идиллической. Тогда пребывание Владимира Путина в Румынии воспринималось американцами в штыки. Администрация Буша-младшего надеялась одобрить план действий по членству в альянсе Украины и Грузии и опасалась, что российский лидер будет ставить ей палки в колеса. Атмосфера на саммите была враждебной, и его результаты, по мнению многих, стали причиной российско-грузинской войны, разразившейся через четыре месяца.