Глоток Мрака - Лорел Гамильтон

Я крикнула:

— Они союзники, друзья!

— Чушь, — сказал кто-то.

Я не могла обвинить в том, что они испугались. Любого бы испугал вид Красных Колпаков, королевство гоблина, прибывал к нам через область. Большинство из них были вооружены с ног до головы, покрыты кровью и приближались к нам. Если бы я не была уверен, что они были на нашей стороне, то я тоже стала бы стрелять в них. Но если кто-то начнет стрелять, я попрощаюсь с жизнью.

Когда я был уверена, что люди не будут стрелять в гоблинов, я пошла навстречу Красным Колпакам. Джонти шел впереди. Он был почти десяти футов ростом, с шершавой серой кожей и лицом, почти столь же широким, как моя грудь. Его рот был полон острейших клыков, а когда-то тонкие губы стали более человеческими, более… полными. Моя магия изменила Красных Колпаков на что-то более благое, хотя я не нарочно. Джонти был не самым большим из Колпаков, но мои глаза сначала посмотрели именно на него. Возможно потому, что я знала его и он меня, но другие Красные Колпаки позволяли ему говорить за них. У гоблинов выживал сильнейший, а Красные Колпаки были самыми сильными среди них, самыми преданными власти и силе. Не только мои глаза видели лидерство Джонти, все остальные колпаки отступили и позволили ему вести их, они видели силу в Джонти. Конечно, я ощущала это — Красные Колпаки заставили его бороться за этот фут уважения.

Доусон был рядом со мной, когда Джонти и я встретились на поле. Волшебник доверял мне, но он привел с собой несколько вооруженных солдать, на всякий случай. Джонти улыбался мне сквозь кровавую маску. Я проверила, что Доусон и другие тоже увидели эту улыбку, должны были увидеть. Думаю, его вид был пугающий. Это был Джонти, и кровь, текущая по нему вниз, отзывалась в моей руке крови призывала к моей руке крови, так, чтобы я считал, что раздают ему. Он коснулся своими большими пальцами моей ладони, и магия проскочила между нами, покалывая и мчась по венам, как теплое шампанское с небольшими электрическими зарядами в ней.

— Что было это? — Спросил Доусон, значит он тоже почувствовал кое-что.

— Магия, — сказала я.

Кровь из колпака Джонти побежала быстрый, широкими струйками, ему пришлось вытереть рукой лоб, что бы кровь не заливала глаза. Он рассмеялся громким, грохочущим, радостным звуком. Другие Красные Колпаки столпились вокруг него, касаясь его крови. Те, кто коснулся, закровоточили больше.

— Что происходит? — Спросил один из солдат.

— Я несу магию крови, и Красные Колпаки реагируют на нее.

— Она слишком скромна, — сказал Джонти. — Она — наша возлюбленная. Первый сидхе полной Рукой Крови за века. Мы чувствовали ее голос в нашей крови, и мы приехали, чтобы вступить в бой. — Потом он нахмурился. — Другие гоблины не чувствовали зов крови.

— У меня есть соглашение с Курагом. Он должен был послать мужчин.

— Царь гоблинов знал с кем Вы боролись, и он не будет стоять против королевы.

— Трус, — Пробормотал одни из Красных Колпаков.

— Вы пошли против своего короля, чтобы прибыть сюда, — сказала я.

Джонти кивнул:

— Мы не сможем вернуться в холмы гоблинов.

Я смотрела на них — множество самых опасных воинов, которые есть у гоблинов. Я попытался представить, смогу ли приютить их в в Лос-Анджелесе. Но представить себе подобное не смогла.

Но я не могла их оставить бездомными. Они оказали мне больше лояльности, чем большинство сидхе. Я вознаградила бы их за это, а не наказывала бы.

— Тьма уходит. — Сказал Орландо.

Мы повернулись, и увидели, что это так. Тьма исчезала как грязно-серый туман. Андаис ушла, как и Кел, и несколько фигур в броне, но не все. Она оставила их в наказание или потому что она не смогла транспортировать их всех? У нее было преимущество в силе, как у большинства фейри, но прошло то время, когда она могла заставить все армии неблагих появляться и исчезать. Андаис могла бы с умыслом оставить нескольких союзников Кела, но и все, я же знала, что она оставила их, потому что была недостаточно сильна, чтобы спасти их. Она была убеждена, что любой, оставшийся позади, будет убит. Это то, что сделала бы она.

Но если честно, то на той стороне поля была только одна фигура, о которой я хотела позаботиться. Живы или мертвы остальные, меня не интересовало. Имел значение только Дойл. Если он жив, то все будет хорошо, если он… не жив, то я не знаю, что сделаю. Я не могла думать ни о чем, кроме как пересечь поле и увидеть продолжало ли биться его сердце.

Доусон мешал мне взять инициативу на себя, поставил нескольких солдат перед нами, державших на мушке раненных сидхе. Джонти остался со мной, а другие Красные Колпаки прикрывали наши спины. Я было начала говорить, что лучше разместить Красных Колпаков вперед. Они были менее уязвимы, чем люди, но мы были рядом. Я не хотела ничего, что могло бы задержать нас. В этот момент я не была вождем, я была женщиной, стремившейся к любимому. И тогда я поняла, что любовь столь же опасна, как ненависть. Она заставляет забываться, делает вас слабыми. Я не стала перестраивать солдат, и побежала к Дойлу. Я собрала все силы, которые у меня еще были в запасе. Кроме того, меня душил страх, моя кожа болела, так я хотела прикоснуться к нему.

Если он был мертв, я хотела тронуть его, пока он еще не остыл. Тело перестает быть вашим любимым, как только остывает. И тогда как будто касаешься куклы. У меня нет слов, чтобы передать каково это, трогать того, кого Вы любите, как только его тело стало холодным. У меня были все мои прекрасные воспоминания об отце и только одно, что осталось — его кожа под моими пальцами, холодная и твердая из-за смерти. Я не хотела, чтобы мое последнее прикосновение к Дойлу было похоже на это воспоминание. Я молилась, пока мы пересекали поле. Я молилась, чтобы он оставался живым, но что-то заставляло меня молиться, и чтобы он был теплым. Значило ли это, что я уже знала правду? Значило ли это, что он уже ушел и просто торгуюсь за то, на что будет походить эта последняя нежность?

Моя голова была будто в тисках, давя на глаза. Я не стала бы кричать, я не стала бы проливать слез, если он все еще мог быть жив. Пожалуйста, Богиня, пожалуйста, Мать, позволь ему остаться в живых.

Раненный сидхе выкрикнул,

— Милосердия, милосердия нам, Принцесса. Мы следовали за нашим принцем, теперь будем следовать за Вами.

Я не ответила, потому что меня они совершенно не заботили. Я знала, что предали меня, и они знала, что я это знала. Они были прекрасны насколько могли быть прекрасными, но поэтому мы смогли их напичкать пулями, ранить их, пока они не смогли сбежать. Их королева и их принц оставили их на мое милосердие. Они не могли ни на что другое рассчитывать, кроме того, что я была дочерью своего отца. Он бы пощадил бы их, именно такое проявление милосердие заставило всех их любить его. Его милосердие было причиной, по которой убийца использовал, чтобы убить его. В это мгновение, впервые, я воспринимала милосердие отца как слабость.