Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы - Юрий Жуков

Однако, когда защита обвиняемых потребовала, чтобы Менжу перешел от общих рассуждений к конкретным фактам, этот болтун сразу потерял словоохотливость. Он не смог привести ни одного примера, который хоть в какой‑то мере подкрепил бы обвинения, предъявленные прогрессивным деятелям Голливуда. Менжу признался, что он не знает среди киноактеров ни одного члена коммунистической партии. «Но я знаю много людей, которые поступают как коммунисты», — растерянно бормотал он. Не в лучшем положении оказались и все остальные «свидетели обвинения».

Остервеневший Томас начал грубо затыкать рот защите и подсудимым. Он до хрипоты орал на них, запрещал задавать вопросы «свидетелям», высказываться, отбрасывал, не читая, заявления. Рассказывали, что на одном из заседаний, придя в неистовство, Томас разбил в щепы свой председательский молоток.

Один из защитников настаивал на разрешении подвергнуть перекрестному допросу окончательно завравшегося «свидетеля обвинения», некоего Моффита. В ответ на это Томас приказал полиции вывести защитника из зала. Когда полицейские тащили защитника к дверям, Томас самодовольно улыбался, а репортер херстовской газеты «Дейли миррор», потеряв всякий человеческий облик, вопил:

— Бейте его дубинкой!..

Десять дней длилось это удивительное следствие. Но

31 октября 1947 года оно было неожиданно прервано на неопределенный срок. Так сказать, «под занавес» Томас выпустил на сцену отставного сыщика американской тайной полиции Рассела, который наплел с три короба о том, будто бы бывший профессор Калифорнийского университета Шевалье пытался раздобыть у физика Оппенгеймера сведения об атомной бомбе. Вся эта мутная история не имела никакого отношения к сидевшим на скамье подсудимых работникам кино. Шевалье потом опроверг бредни завравшегося шпика; но все же газеты получили пищу для сенсационных аншлагов.

Комиссия, однако, добилась того, чего она хотела: киномагнаты, поняв все с полуслова, начали чистку Голливуда. Месяц спустя после окончания «следствия» состоялась конференция кинопромышленников, на которой было решено «освободиться от красных». Целая группа талантливых сценаристов и режиссеров была выброшена за ворота студий [75].

С другой стороны, выполняя задание воинствующей реакции, заправилы Голливуда форсировали выпуск антисоветских картин. Еще в апреле 1947 года фирма «XX век — Фокс» объявила, что она начинает съемку фильма «Железный занавес». Руководители фирмы многозначительно добавили, что на постановку этого фильма их «вдохновил» доклад руководителя американской

тайной полиции Гувера, сделанный 26 марта 1947 года на заседании комиссии Томаса. Съемки этого фильма велись частично в Канаде; американская печать вынуждена была признать, что канадская общественность бурно выражала свое возмущение, когда стало известно, какую картину снимает экспедиция «XX век — Фокс».

В самих Соединенных Штатах раздавались голоса протеста против выпуска на экран этого клеветнического фильма. Однако кинодельцы Голливуда продолжают ревностно выполнять задание американской реакции. Фирма «Метро–Голдвин–Майер» объявила, что она готовит новую антисоветскую картину «Красный Дунай». Газета «Нью- Йорк геральд трибюн» опубликовала сообщение о том, что в Голливуде готовится сценарий «Советские шпионы». В то же время кинокорпорации на ходу перекраивают все сценарии, находящиеся в работе, стараясь влить в каждый из них хоть каплю антисоветского яда.

Атмосфера американской кинематографии становится невыносимо тягостной, удушливой. И нетрудно понять талантливого Чаплина, который на исходе 1947 года выступил с такой декларацией:

«Я решил раз и навсегда объявить войну Голливуду и его обитателям. Я не люблю жаловаться — это кажется мне самонадеянным и бесполезным, — но, так как у меня нет больше никакого доверия к Голливуду вообще и к американскому кино в частности, я считаю нужным сказать об этом…

Вот что я хочу сказать. Я, Чарли Чаплин, утверждаю, что Голливуд умирает. Он не занимается больше производством кинофильмов, представляющих собой известное искусство, а лишь выпускает мили и мили целлулоида. Я могу добавить, что человек, который не хочет приспособиться и идет своими путями, не считаясь с предостережениями крупных дельцов кинематографии, ни в коем случае не может добиться успеха в Голливуде.

Не думайте, что я имею в виду самого себя. Возьмем для примера Орсона Уэллса. Разумеется, я не придерживаюсь совершенно одинаковых с ним взглядов на искусство кино, но он осмелился сказать «нет» крупным дельцам. И теперь он — конченый человек в Голливуде…

Я считаю — совершенно объективно, — что пришло время вступить на новый путь, чтобы деньги не являлись больше всемогущим богом прогнившего общества.

Возможно, я скоро покину Соединенные Штаты. И в стране, куда я отправлюсь закончить свои дни, я буду стараться помнить, что я такой же человек, как остальные, и, следовательно, имею право на такое же уважение, как и они».

Со времени описанных в этом письме событий прошло около семи лет, когда летом 1954 года беспокойная журналистская судьба занесла меня в Швейцарию, куда переселился покинувший Голливуд Чарли Чаплин. Июньским утром мне позвонили и сказали: «Сегодня в Вевэ состоится важное событие: Чаплину вручают Международную премию мира. Эту премию ему присудило жюри Всемирного Совета Мира во время недавно закончившейся Берлинской сессии…»

Да, это было важное событие. Весть о присуждении ему Международной премии мира глубоко взволновала художника. Чаплин тепло встретил прибывших к нему посланцев Всемирного Совета Мира — французского писателя Веркора, английского профессора Синга, колумбийского писателя Саламеа и швейцарского деятеля культуры профессора Боннара.

Во второй половине дня 3 июня в зеленом парке, окружающем виллу Чаплина, состоялась церемония вручения премии. Веркор обратился к Чаплину с яркой речью, в которой он изложил мотивы, какими руководствовался Всемирный Совет Мира, присуждая ему эту премию.

— Вы сорок лет ведете борьбу против войны, — сказал он, напоминая о том, что уже в первых творческих работах Чаплин показал себя сторонником мира.

Принимая диплом лауреата Международной премии мира, растроганный Чаплин горячо поблагодарил представителей Всемирного Совета Мира. Затем он передал присутствовавшим при церемонии журналистам заранее подготовленный им текст «Декларации о мире», в которой было сказано:

«Желание мира носит всеобщий характер. Сформулировать требование мира, независимо от того, делается ли это на Востоке или на Западе, — это значит, по–моему, сделать шаг в хорошем направлении. Я польщен и очень счастлив получить награду. Я не претендовал бы на знание ответов на проблемы, угрожающие миру, но я знаю, Что нации никогда не разрешат этих проблем в

атмосфере ненависти и недоверия и тем более не разрешит их угроза сбросить атомные бомбы. Тайна производства этого ужасного оружия скоро будет известна всем, и скоро все нации — малые и большие — смогут им овладеть.

В нашу эру атомной науки нации должны были бы думать о вещах менее устарелых и более конструктивных, нежели использование насилия для разрешении своих разногласий. Жалкие усилия, имеющие целью приучить народы к мысли о неизбежности войны с при менением водородной бомбы со всеми ужасами, какиг она несет, представляют собой преступление против человеческого духа и семя общего безумия.

Отдалим от себя эту тлетворную атмосферу безнадежности, приложим усилия к тому, чтобы взаимно понять наши проблемы. Ибо в современной войне не будет побе ды ни для кого. Вот почему мы должны взять на себя обязательство — вернуться к тому, что является естественным и здоровым в человеке, — к духу доброй воли, которая служит основой всякого вдохновения, всякого творчества, всего, что является в жизни прекрасным и достойным. Приложим все усилия в этом направлении, чтобы достигнуть славной эры, в которой все нации бу дут процветать…»

Затем Чаплин примерно в течение часа беседовал со своими гостями. Отвечая на вопросы журналистов, оп сказал, что работает над новым фильмом. По его словам, он хочет создать «очень веселый, комичный фильм».

Чаплин сообщил, что денежную часть присужденной ему премии он передаст на «дела, направленные на укрепление мира», распределив общую сумму в четыр надцать тысяч долларов между тремя городами — Лондоном, Веной и Женевой.

(Много лет спустя, в апреле 1972 года, Голливуд сделал попытку примириться с Чаплиным. Ему была присуждена «премия Оскара», и его пригласили в США. Чаплин пересек океан, премию взял, но сразу же вернулся в Швейцарию, где он по–прежнему живет и работает.)

Апрель 1951. Ярмарка в Канне