Маска времени - Мариус Габриэль

Быть может, во всем действительно виновата только болезнь? И боль исказила человеческие черты настолько, что в лице появилось волчье выражение? Эти горящие жадные глаза, которые буквально пожирали Кандиду. В них чувствовалась какая-то животная жажда жизни. Кандида представила себе измученное тело американца с завитками черных волос на животе. Тело же Дэвида было само совершенство, обтянутое нежной девичьей кожей молочного цвета, с мускулами сильного породистого скакуна. Кандиде вдруг очень захотелось коснуться этого тела, ощутить ладонью мягкую нежную кожу.

Ампулы от ходьбы выскользнули из-под резинки и сейчас начали тереться о бедра. Быстро оглядевшись вокруг, она вытащила их из потаенного места и спрятала в карман. Девушка шла так быстро, что стала задыхаться, а лицо пылало, несмотря на холодный зимний вечер.

Она остановилась на несколько мгновений, чтобы отдышаться, а потом вновь двинулась в путь.

Когда Кандида вернулась на ферму, первым она встретила Паоло-дезертира. Он сидел прямо во дворе перед домом, попивая на ветру и холоде красное вино из стакана.

— Я пришел проведать раненого и передать вот это, — словно оправдываясь, произнес он.

Видно, парень уже успел получить свое от Розы. Вещи Джозефа были сложены в рюкзаке, что лежал у ног парня.

— Дэвид пришел с тобой? — поинтересовалась Кандида.

— Он просил передать тебе привет. Его просто раздирает на части желание встретиться с тобой вновь.

Кандида с трудом скрыла радость, захлестнувшую ее при этих словах.

— Когда?

— Послезавтра, думаю. Ты знаешь старый заброшенный сарай на холме?

— Да.

— Тогда там, около четырех.

— Я попробую. — Девушка почувствовала, как румянец заливает щеки. — Что, так смешно?

— Да нет, ничего. Как американец?

— Лучше. Я принесла для него пенициллин от доктора. Он сказал, что через несколько дней придет проведать Джозефа.

— Я скажу об этом Дэвиду. — Допив вино, парень добавил. — Ну, а теперь прощай.

— Уже уходишь?

— Твоя мать не хочет пускать меня в дом. Я остался только потому, что так приказал Дэвид.

— Как он… В безопасности?

— Вполне, — пожал плечами Паоло, — мы, знаешь, разбежались.

— Как разбежались?

— Ну, демобилизовались, что ли. В общем, нашей группы не существует больше. Каждый ушел своей дорогой. Так легче спрятаться от нацистов.

— И Дэвид тоже? — с тревогой спросила Кандида.

— Может быть, я не уверен. А ты сама у него спроси. Передай американцу его вещи. Это сделает его счастливым. Он ведь сумасшедший у нас. Хочешь передать что-нибудь Дэвиду?

— Скажи ему, чтобы был поосторожнее. Да и все вы тоже берегите себя.

Паоло кивнул головой и исчез. Он крался настолько подозрительно, что Кандида подумала: будь она немцем, обязательно арестовала бы этого парня. Да, с Дэвидом у них обязательно будет свидание. И не важно, как это может выглядеть в глазах других: ее счастье было выше всякой морали. Кандида взяла рюкзак и отнесла его на кухню, где мать что-то готовила с непроницаемой маской на лице.

— Этот шалопай ушел?

— Да, мама.

— Тебя не было полдня, — с укором заметила Роза.

— Я ходила за лекарствами, ты же знаешь. Как он?

— Ты думаешь, у меня было время, чтобы спуститься вниз к твоему партизану? Впрочем, с ним все в порядке. Он даже спрашивал о тебе. Дом полон бездельниками, которые только и делают, что справляются о моей дочери.

Сгорая от любопытства, Кандида положила рюкзак Джозефа на стол и открыла его. Здесь была одежда, немного денег (меньше чем тысяча лир), пять книг. Как необычно заботиться о каких-то книгах здесь, в горах, в самый разгар войны.

Девушка открыла одну из них и увидела, что печатные страницы почти все испещрены карандашными пометками. Читать эту книгу было просто невозможно. Тогда Кандида раскрыла другую — она оказалась на итальянском языке. Это была «Божественная комедия».

— Паоло сказал, что он сумасшедший, — заключила Кандида, покачивая годовой.

— Что это? — поинтересовалась Роза.

— Смотри, Данте. — Кандида положила книгу назад в рюкзак. — Думаю, что читать он сейчас все равно не сможет, но я отнесу книгу ему — пусть будет счастлив.

Сказав это, девушка спустилась в подвал, желая проведать своего пациента. В свете лампы Кандида увидела, что раненый забрался в самый дальний угол. Девушка пристроилась рядом. Американец попытался прикрыть глаза от яркого света:

— Что там, наверху?

— Ничего особенного. Все в порядке.

Темные глаза американца, казалось, ввалились еще больше, и он был возбужден:

— Я подумал, что уже умер и лежу в гробу.

— Нет. Вы живы. И как только немного поправитесь, мы найдем для вас местечко получше.

Кандида коснулась лба раненого — он был горячим. От американца пахло псиной.

— Я принесла вам вашу одежду. Но сначала сделаю укол морфия.

— Немцы еще раз вернутся или нет? — неожиданно спросил американец.

— Не думайте о них. Просто лежите спокойно и все. Мне нужно здесь кое-что собрать.

Затем Кандида вернулась на кухню, вымыла тщательно руки и прокипятила шприцы, как ее учил доктор. Потом она наполнила таз горячей водой и достала новый кусок мыла.

Мать внимательно следила за всеми этими приготовлениями дочери.

— А сейчас что ты собираешься делать? — поинтересовалась она.

— Доктор сказал, что американца надо обязательно переодеть.

— Устраивать баню для незнакомого мужчины — это не занятие для девушки, Кандида.

— Но я уже не ребенок, мама. Да и раненый не в силах сейчас ничего со мной сделать.

— Я сама его помою.

— У тебя и так достаточно работы. Я уже взрослая, мама. — Кандида открыто встретила напряженный взгляд матери.

Роза отвела взор:

— Делай что хочешь. Отныне со мной здесь никто не считается.

С момента появления в доме американца Кандида действительно ощутила, как возросло значение ее личности.

Она не могла вспомнить, когда ей раньше приходилось перечить матери. Сейчас же девушке казалось, что она это делает постоянно, и матери уже нечего возразить. Но ощущение того, что она теперь оказалась в состоянии сама принимать решения, одновременно и возбуждало, и пугало Кандиду.

— Это неправда, мама. Мы все тебя очень любим. И ты сама знаешь это. Я просто пойду и передам ему чистую одежду.

Осторожно девушка перенесла все вещи в подвал. Она сделала раненому инъекцию.

— Доктор велел каждый раз сокращать порции морфия, чтобы вы не привыкали к нему.

— Наркоманом я никогда не стану.

— Все равно, дозы я сокращать буду.

Раздеть раненого оказалось делом непростым. В конце концов пришлось старую рубашку разрезать ножницами. Избавиться же от старых бинтов было еще труднее. Несмотря на морфий, раненый продолжал испытывать острую боль от каждого движения, и Кандида вскоре сама покрылась жарким потом, одновременно и сострадая несчастному, и сердясь на свою собственную неумелость. Знала ли она в точности, что делает? А если рана вновь откроется и начнет кровоточить?

— Простите! Я делаю все, что могу.

— Ради Бога, перестаньте извиняться, — произнес американец сквозь стиснутые зубы.

Девушка смачивала и смачивала засохшие бинты теплой водой, пока они, к радости Кандиды, не отстали от тела.

Кандида внимательно стала разглядывать рану. Она почернела, но запаха или гноя не было. Скорее всего, это действовал чудодейственный пенициллин. Девушка почувствовала явное облегчение. Если бы все оказалось намного серьезнее, то Кандида вряд ли смогла помочь несчастному. Она намылила больное место так осторожно и аккуратно, как только могла.

— Вы поправитесь. Это чудесно.

Американца начал бить озноб.

— Где Дэвид? — спросил он.

— Он в безопасности. Не беспокойтесь о нем.

— Я должен поговорить с Дэвидом. Надо срочно переправить меня отсюда. Он не должен подвергать риску ваши жизни.

— Лежите спокойно. Немцы уже были здесь и ушли ни с чем.

— А если им вздумается вернуться?

— Не вернутся.

— Кто знает.

Несмотря на слабость, от этого человека исходила удивительная энергия.

— Мне нельзя здесь оставаться.

— Вы мой пациент, — сказала Кандида, — и я сама решу, когда вас можно будет перевозить.

— Но это бремя слишком тяжело для вас.

— Я достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения.

— Сомневаюсь.

Кандида намылила губку. Голый, американец оказался намного привлекательнее, чем в рубашке. Его тело не было таким мускулистым, как у Дэвида, но в нем чувствовалась элегантность и сила.

— Паоло принес ваш рюкзак, — говорила Кандида, пытаясь успокоить американца. — Ваши книжки оказались сплошь исписанными карандашом. Когда я училась в школе, то учителя обычно били нас по пальцам, если мы хоть что-то писали в книге. Поэзию я никогда не читала. Расскажите мне что-нибудь о Данте.