Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени - Татьяна Александровна Корсакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы встречались в гостинице «Метрополь», Нордман, Селезнёв, а еще наш Николай Боднарук. И там было решено: я возвращаюсь в Белоруссию. Но, как оказалось, у Селезнёва были на меня виды.
Когда я работала собкором, у нас, ты сама знаешь, были дни вызова. У меня это были вторник и четверг. Сама Екатерина Константиновна Благодарёва или кто-то из стенографисток звонили и спрашивали, как дела и буду ли диктовать материал. Я помнила эти дни и всё думала: зачем же сохраняется эта пуповина? Через два года, в марте 1987-го, мне позвонил Геннадий Николаевич Селезнёв, а 11 мая 1987 года позвонил Юра Данилин: «Юферова, ты что, еще не на работе? Здесь вести номера некому». Так я стала заместителем Селезнёва, и мы еще полтора года поработали вместе в «Комсомолке». Юрий Данилин был его первым замом, затем я стала первым замом после него. Геннадий Николаевич, условно говоря, сознательно растил меня. А что значит — сознательно растить? Видеть судьбу человека дальше него самого. Предполагать. Вот кем был для нас великий Селезнёв Геннадий Николаевич.
При Селезнёве кадры выбирались по чести, по совести, по справедливости, по уму, по таланту. Наши собкоры — это пирамида. Кто становился собкором? Лучший в районе, в регионе, в области, в республике журналист. И надо было быть в чем-то лучшим из собкоров, чтобы попасть на этаж. Феномен «Комсомольской правды» в том и состоит, что именно бывшие собкоры стали практически очень многими руководителями перестроечных времен и новой России, главными редакторами газет и журналов. Сегодня главным редактором газеты может стать, скорее всего, не собкор с Дальнего Востока, а сын главного редактора газеты. Или сын олигарха. При Селезнёве всё было безупречно. В «Комсомольскую правду» нельзя было прийти по блату.
У нас в профессии сегодня очень многие «питаются кровью». Но благодаря Селезнёву, а затем Фронину мне повезло не знать, что это такое. Мы сохранили этическую систему координат. На медийном рынке такого теперь практически нет. И для меня в основании этой этической системы координат, которую мы продолжили, всегда был огромный механизм — великий, могучий механизм работы талантливых людей.
— Кстати, Ядвига, ты гораздо чаще меня наблюдала Селезнёва на заседаниях редколлегии. Он когда-нибудь говорил об указивках из ЦК комсомола? О требованиях цекашников к газете? Насколько главный был, по-твоему, зависим от них и от их желаний?
— Чем был велик для меня Селезнёв как руководитель, так это тем, что он никогда «высокопоставленное раздражение» не переносил на рядовых сотрудников. Он очень хорошо держал удар. Он подписывал газету «В свет!», он главный редактор. И он всегда принимал удар только на себя. Это уникальное качество Селезнёва.
Геннадий Николаевич был человеком удивительно деликатной сдержанности. И то, что потом продемонстрировала наша Дума, — во многом его заслуга. Во-первых, я поражалась, как он 450 человек мог запомнить по имени-отчеству. Во-вторых, тому, как он думцев «воспитывал». Основы российского парламентаризма, этики российского парламентаризма всё-таки заложил Геннадий Николаевич Селезнёв.
Глава 34
Наш Саша «завел» даже шведов
Нас в «Комсомолке» довольно часто и с удовольствием фотографировали. Да ведь и было кому. В «Комсомольской правде» всегда работала высокопрофессиональная команда фотокорреспондентов. Даже перечисляя их — гордишься: Илья Гричер, Александр Абаза, Алексей Фёдоров, Владимир Степанов, Максим Мармур, Сергей Болдин, Владимир Сварцевич, Анатолий Жданов, Илья Питалев, Анвар Галеев, Александр Гущин, Юрий Феклистов, Владимир Веленгурин… Александр Земляниченко — универсальный и уникальный потомственный фотожурналист, сын известного саратовского фотокора Вадима Земляниченко. После работы в «КП» Саша стал шеф-фотографом московского бюро AP (Associated Press), потом был дважды удостоен Пулитцеровской (!) премии за свои фоторепортажи из России… Евгений Успенский: наш Женька, Женечка был из тех, кто, конечно, ответственно, но с эдаким олимпийским спокойствием относился к любому заданию, однако становился настоящим охотником, когда ему поручали освещать футбол или хоккей. Александр Секретарев, трагически погибший в Афганистане, лауреат премии Ленинского комсомола… Сам Василий Песков, лауреат Ленинской премии, спецкор «Комсомолки», превосходный фотограф и писатель, пристанище свое — стол и фотолабораторию имел именно в отделе иллюстраций «КП».
Однако было и кого «щелкать». Смотришь сейчас на старые черно-белые фотографии — на фотоснимки с собкоровских совещаний, на которых представлен был весь Союз от Литвы, Латвии и Эстонии до Дальнего Востока, или на общие фото в каждый день рождения «Комсомолки» 24 мая — и понимаешь, что нет на них ни одного «проходного» лица — каждое значительно. И на всех важных фотографиях — Геннадий Николаевич Селезнёв.
Но среди всех этих выразительных лиц было всё-таки несколько особенно запоминающихся, и первым среди них, ну, пусть вторым после главного, был наш новый герой из самых ярких — Александр Афанасьев. Он был удивительно красив. Веселый, очень высокий, обаятельный, светловолосый, с пронзительно умным взглядом, он стал звездой «Комсомольской правды», хотя этого и не замечал: ему важно было, как и предыдущим нашим героям, дело делать.
Сын уважаемого машиниста со станции Грязи, учитель русского языка и литературы после окончания Воронежского университета, молодой директор восьмилетней школы в селе Племянниково Лев-Толстовского района Липецкой области, Саша быстро стал не только журналистом в Липецке, но и очень скоро собкором «Комсомольской правды» в одной из самых красивых зон — в Алтайском крае. Самородок, не иначе, вовремя замеченный и отшлифованный талант. Александру не было и 30, когда Селезнёв перевел его в Москву.
В 1984 году, незадолго до первомайского праздника, нам с Афанасьевым как двум новым руководителям отделов вручили в «Комсомолке» по пригласительному билету на два лица на празднование Дня международной солидарности трудящихся на Красной площади. И Саша, и я взяли с собой не жену и мужа соответственно, а малых детей: я — сына Дениса, он — дочку Катю.
Места оказались стоячие. Мы вскочили на деревянные, специально сколоченные к празднику трибуны, которые плотники поставили не рядом с Мавзолеем Ленина, а напротив, вдоль здания ГУМа, и стали наблюдать. Сразу же бросилась в глаза огромная разница между колоннами стремительно идущих по замощенной булыжником площади молодых, улыбающихся демонстрантов с флагами, флажками, цветами, связками разноцветных воздушных шаров, с детьми, сидящими на плечах отцов, и той сутулой правящей командой, что стояла на мавзолейной трибуне. Теми глубокими стариками, которые руководили сильно
