Рай земной - Ширл Хенке

Она вспомнила, что сама презрительно отзывалась о людях Гуаканагари как о дикарях, и щеки ее запылали от стыда.

– Предполагается, что нас, людей христианской веры, корона посылает не только открывать земли, но и спасать души. И тем не менее похоже, что вы, – она устремила взгляд на Лоренцо и напыщенного Бернала, – воспринимаете таинцев как людей без души, которых мы можем эксплуатировать, как стадо. Разве это не противоречит тому, чему учит пас наша церковь?

Несколько советников неловко переглянулись, но Диего Колон, снисходительно улыбаясь, словно имея дело с несмышленым ребенком, ответил:

– Церковь хочет, чтобы мы окрестили их, это так, но только в случае, если они пойдут на что мирным путем. Многие из тех, что на материке, – каннибалы, а как таковые они могут быть только порабощены со всеми санкциями святой церкви. Но это кровавая тема, неподходящая для нежных чувств дамы, – добавил он, поглаживая ее руку.

– Да, давайте обсуждать что-нибудь не такое сложное, – с мрачной улыбкой, не затронувшей его ледяных серых глаз, вклинился Лоренцо.

На всем протяжении обеда они обсуждали новости королевского двора – планы династических браков для детей Фердинанда и Изабеллы, продолжающиеся маневры между Карлом VIII Французским и их умным королем Арагонским и даже о решении тягостного спора между их величествами и Хуаном II Португальским, По условиям договора. В котором принимал участие папа, Атлантика была разделена на две части, с севера на юг, и все земли Индии были поделены между двумя королевствами.

– Похоже, португалец обречен на провал. Адмирал наших суверенов потребовал все острова Индии для них. Что может быть посередине вод Атлантики на юге, кроме пустого океана? – со смешком спросил Гаспаро.

– Королю Хуану давали шанс принять участие в экспедиции с адмиралом Колоном. Но он глупо упустил эту возможность и отказался. Быть может, Господь поступает так, что никто из нас понять это не может? – с улыбкой сказала Магдалена, – Даже генуэзцу он благоприятствует. – Она любила поддразнивать заносчивых кастильцев, таких, как дон Гонсоло и дон Бернал, которые оба ненавидели Колонов. Она подозревала, что Лоренцо разделяет их чувства. Одно только то, как он смотрел на ничего не замечающего вокруг светившегося Диего Колона, убедило Магдалену, что ее мнение абсолютно верно. И вновь ее зазнобило от предчувствий, несмотря на влажный ночной воздух.

Сославшись на головную боль (что было почти правдой), Магдалена решила выйти на свежий воздух. Некоторое время с ней по каменному патио за дворцом прогуливался Николас де Пальмас. На улице настроение поднялось, словно без пристального серого взгляда Лоренцо Гусмана ей стало, легче дышать. Однако очень тучный пожилой мужчина пыхтел и задыхался, пытаясь шагать с ней в ногу в такой удушающей влажности. Как большинство приехавших кастильцев, он упорно продолжал носить тяжелую одежду, невзирая на жару. Его душило высокое жабо шелковой рубашки, надетой под бархатный камзол. Магдалене стало жаль его.

– Пожалуйста, вы ведь жаждете примкнуть к политическим спорам там, в доме. Я поднимусь наверх и приведу в порядок волосы, они совсем поникли, а потом вернусь к вам в комнату для приемов.

Де Пальмас с благодарностью заковылял прочь после того, как она уверила его, что головная боль у нее прошла. Магдалена разыскала молоденькую служанку, проводившую ее в комнату, которую она занимала, когда в первый раз приехала в Изабеллу. Она воспользовалась стоявшим в комнате кувшином с водой и привела в порядок волосы, а потом протерла руки и лицо влажным полотенцем, думая о том, что произошло с нею за прошедшие несколько месяцев. Она никогда больше не вернется в Севилью, но это ее больше не тревожило.

– Я буду жить в таинском бохио всю оставшуюся жизнь, если только Аарон будет любить меня, печально прошептала она. Вот если бы она только могла подарить ему сына вместо того, что он потерял из-за Алии!..

Глубоко задумавшись, Магдалена не стала торопиться назад в зал, а бродила возле кустарника на краю патио, оттягивая момент возвращения на утомительный и неприятный обед. Она постояла за кусты розового дерева, спрятавшись в его глубокой тени. Что-то зашептали тихие мужские голоса: они довольно отчетливо зазвучали во внутреннем дворике. Ее внезапно охватил холодок дурного предчувствия. Она попыталась разглядеть, кто были эти двое.

– Ты прав насчет жены Торреса. Она красива, но у нее язык, как бритва: я не хотел бы с такой лечь в постель. Я могу купить себе любую женщину, которую захочу, в Севилье. Когда твой дядя пришлет деньги, которые он обещал? Вот проклятье, я здесь торчу не по своей вине! Это тебя изгнали, и ты должен искать здесь свою судьбу. Я отправлюсь домой, если ты отдашь мне то, что должен.

– Ты получишь вознаграждение. Только немного потерпи. Гнев герцога поостыл, и он скоро вышлет мне деньги.

Магдалена почувствовала, будто дыхание оставило ее. Она попыталась преодолеть такое же головокружение, какое испытала тогда, у кабинета Бернардо Вальдеса. – тогда, в Севилье, когда какой-то человек произнес те же слова с таким же жестким кастильским выговором: «Ты получишь свое вознаграждение. Только немного потерпи, Лоренцо Гусман был сообщником ее отца!

Медленно, не осмеливаясь дышать, она пошла дальше в темноту, стараясь производить как можно меньше шума, чтобы он не разнесся по внутреннему дворику.

Лило Диего Колона побелело от потрясения, но потом к нему вернулась снисходительная любезность, которая всегда раздражала Магдалену.

Он сидел напротив нее за круглым столом, за которым завтракал. Комната была маленькой и довольно темной, что хорошо подходило к ситуации, ибо никто не смог бы подслушать их разговор, хотя многие могли рассуждать о том, что привело донью Магдалену Вальдес ле Торрес к исполняющему обязанности губернатора в такой неурочный час.

– Я думаю, вы, без сомнения, не ожидаете, чтобы я поверил в ките дикое обвинение, госпожа. Вы здесь говорите о государственной измене – о том самом преступлении, из-за которого был казнен ваш бедный отец, да простит его Господь!

Магдалена посмотрела на слабого, нерешительного молодого человека, сидевшего напротив нее. В нем не было ничего от мечтательного Кристобаля, от прямой решительности Бартоломе. Не было в нем ни их мягкого юмора, ни терпимости. Для Диего она была всего лишь истеричной женщиной, перепуганной до безумия и переутомленной из-за того, что мужа не было рядом.

Она снова тщательно повторила свои слова Диего, понимая, как трудно будет заставить его поверить ей и еще труднее заставить действовать на основании ее обвинении.