Толпа - Эмили Эдвардс

— Не беспокойте маму, хорошо, ребята? Ей сейчас нужно много отдыха, чтобы быстрее поправиться, поняли?

Они так рвались домой, но сейчас Джек чувствует их замешательство. Атмосфера в машине напряженная. Джек в сотый раз притормаживает и думает, не повернуть ли обратно, к веселым рождественским огням и мишуре, в пахнущий хвоей дом родителей, вместо того чтобы ехать навстречу бездонному горю Элизабет. Джеку хотелось бы рассказать им правду, хотелось бы признаться им, что ему тоже страшно. Страшно, что Элизабет оттолкнет или, еще хуже, не заметит их. Или уйдет еще глубже в себя, когда почувствует, что они рядом. Все-таки прошло уже несколько месяцев, и последнее лето, которое кажется теперь потерянным миром божьих коровок и солнечного света, осталось далеко позади. Прошло много месяцев с тех пор, как Элизабет укладывала детей спать или играла с ними в мяч. С тех пор, как она была той мамой, которую они хотят помнить. Они привыкли к новой жизни, дети ко всему привыкают, но трещины уже заметны… В конце четверти Джека вызвали в школу, потому что Макс ударил на площадке другого мальчика. Чарли стал непривычно замкнутым и раздражительным, а Клемми вчера внезапно расплакалась. Джек почти упал на дно отчаяния, когда она своими маленькими ручками стала вытирать слезы, бежавшие по его лицу. Он заплакал, пытаясь убедить ее в том, что она совершенно не виновата в том, что мамочка так устала и ей нужно так много отдыхать.

Джек знает, что если кто и обращался с Элизабет плохо, то это он. Он сам. Он ведь знал, что суд был затеян не ради создания прецедента или помощи другим. Для Элизабет это был единственный способ справиться с болью. Теперь-то Джек знает, что сдерживать злость гораздо легче, чем выносить горе. Он должен был остановить ее, не позволить зайти так далеко. Нет, нет, он до сих пор ничего не понял!.. Джек должен был остановить Элизабет семь лет назад: вот она кормит грудью крошечную Клемми, лицо у нее отсутствующее, под глазами круги от переутомления. Высоким напряженным голосом она убеждает его, что все в порядке, и, разумеется, он должен идти на работу, ведь у нее все замечательно. Семь лет она находилась в постоянном движении, все время занималась чем-то полезным, от затачивания карандашей Макса и Чарли до сбора подписей против строительства супермаркета. Иногда ее деловитость восхищала Джека, иногда пугала. Но вообще-то она должна была насторожить его. Ему следовало остановить Элизабет, но он этого не сделал, потому что ему вечно не хватало времени, чтобы придумать, как это сделать. Иногда бездействовать и грустить — это самое сложное.

Джек не представляет, что будет в ближайшие несколько часов, не говоря уже о месяцах. Те немногие друзья, которые после суда не отвернулись от них, советовали воспользоваться деньгами Коли и не загадывать вперед дальше чем на день. Другого варианта нет, говорили они, и в общем-то были правы. Рано или поздно им придется найти жилье попроще, где можно будет начать новую жизнь, — но не сегодня. Сегодня Джек должен просто привезти детей домой и убедиться, что его жена — видимая, но недосягаемая — не соскользнет под непробиваемый лед своего горя.

Клемми просыпается, когда Джек останавливает машину возле дома. Дом номер десять, вместе с неосвещенным девятым, единственные на улице не украшены к Рождеству и не сияют гирляндами. Даже новые жильцы из соседнего дома выставили в окне маленькую серебряную елочку. Мальчики с любопытством и легким смущением смотрят на свой дом, а Клемми, положив руку на голову Клоду, спрашивает: «Пап, мы уже дома?»

Джек выдыхает с облегчением: хорошо, что он забыл выключить свет внизу — дом выглядит не так мрачно. Дети поворачиваются к нему, ожидая ответа. Он открывает машину и как можно бодрее восклицает: «Мы дома!» Он берет на руки зевающую Клемми, а Чарли вдруг резко отстегивает ремень, распахивает дверцу машины и с радостным криком бежит к крыльцу.

Джек держит Клемми на руках, вокруг вьется Клод, и Джек не видит, чему Чарли так обрадовался. Но потом Макс вытягивает шею и кричит: «Мама!»

Еще не успев сам ее увидеть, Джек тоже бежит. Клемми смеется у него на руках: она не видит, но знает — мама здесь, стоит в дверях, широко раскрыв объятия им навстречу.

13 января 2020 года

Грузчики не останавливаются поболтать или выпить чаю, они чувствуют, что Брай хочет уехать как можно быстрее и незаметнее. Им доплатили за раннюю погрузку пока еще темно, чтобы избежать лишних взглядов. Место, которое когда-то воплощало собой свободу, теперь превратилось в тюрьму, где за Брай и Эшем постоянно наблюдают. Люди здесь всегда будут шушукаться у них за спиной и показывать пальцем. Это место больше никогда не будет их домом. Небо постепенно окрашивается в цвет грязной воды. Эш выходит из дома, помогает грузчикам вынести огромный скрученный ковер из гостиной. От прежних соседей (за исключением Розалин и Роу) ничего не слышно. Все решили сделать вид, что никогда не пили вино друг у друга в саду и не нянчились с Альбой. Два года, прожитые на этой улице, — будто пятно, которое другие решили не замечать. Но семья Брай потеряла слишком многое, чтобы беспокоиться еще и об этом. На этой улице они стали притчей во языцех. Что ж, так тому и быть.

Последний час Альба торжественно ходит из комнаты в комнату, гладит стены и прощается со скрипучими ступенями, стеной в туалете, которую разрисовывала фломастерами, и другими секретными местами. Брай боялась, что дочь расстроится или придет в замешательство, когда увидит их старый дом опустевшим и безжизненным. Однако Альба слишком интересуется будущим, чтобы беспокоиться о прошлом.

Небо начинает сереть, и тут Брай замечает, как в окне Джейн качнулась занавеска. Если она и следит за ними, то с безопасного расстояния. Брай отворачивается. Пока грузчики запихивают ковер в фургон, Эш вытирает пыльные руки о джинсы и говорит:

— Ну, кажется, все. Все погрузили.

Одной рукой он обнимает Брай за плечи, и они молча смотрят, как грузчики проверяют, все ли в порядке, надежно ли упакованы вещи для перевозки в квартиру. Пока еще это просто квартира, но каким-то чудесным