Голод Рехи - Мария Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вместо того издалека донесся приглушенный хлопок, который вскоре превратился в нескончаемо страшный рев. Заложило уши, воздух резко потеплел, а потом и вовсе раскалился. И на горизонте заалело столпом страшное марево из дыма и огня. Но оно не было пожарищем.
О нет! Это из-под земли вырвался древний огонь! Как гнев самого Двенадцатого Проклятого, ведь Рехи столь усердно призывал его на головы полукровкам. И огонь пришел. Он набухал сизой шапкой, разбрасывая снопы искр и камни. Он распускался, как цветы в саду короля прошлого. Но это был страшный цветок умирающего мира, нарыв, вестник конца.
Сперва Рехи с благоговейным ужасом рассматривал лик хаоса, но вскоре осознал, что огонь из недр выплеснулся в той же стороне, где находилась злополучная деревня. А недалеко от нее лежал на песке ее предводитель…
– Ларт! – истошно воскликнул Рехи и со всех ног кинулся в разверзшуюся бездну, глотая раскаленный воздух, сбивая ноги, поминутно падая и поднимаясь. Это все отодвигалось на дальний край сознания, становилось неважным, ведь там оставался Ларт.
Часть III. Исход
Путь обреченных
Пепел залеплял глаза, набивался в ноздри. Вокруг гудела земля, пенилось и бугрилось кроваво-оранжевое облако на горизонте, грохотали далекие горные обвалы. Мертвые камни в одночасье ожили, засуетились, закружились, и в этом хаосе не находилось места существам из плоти и крови. Но Рехи упрямо двигался вперед, слепо натыкался на валуны и катился кубарем, подворачивая ноги. Сбежать бы, кинуться подальше от этой катастрофы, так нет же…
«Он это заслужил! Заслужил все это!» – убеждал себя Рехи, но продолжал обшаривать пустошь и безрезультатно прислушиваться. Только найти кого-то в этой круговерти уже все равно не удалось бы.
От деревни полукровок осталась рваная рана на теле пустыни – там все превратилось в море огня и лавы. Скалы разъехались в стороны, словно рассеченная плоть. И меж ними хлестал бесконечный ослепляющий огонь. Рехи заслонял глаза, привыкшие к кромешной ночи, но все равно под веками бились разноцветные блики.
«Я один… снова совсем один. И снова предал», – понял Рехи, поводя плечами, будто стряхивая что-то липкое. Конечно, Ларт взял его в плен, мучил, ломал, заставлял совершать ужасные вещи. Но в итоге они оказались заодно, они сбежали. А в решающий момент не хватило ума и воли потащить его дальше за собой. Да хоть связанным, в конце концов! Лишь бы живым. А теперь, наверное, уже и кости сгорели.
– Это я разрушил деревню. Я позвал Двенадцатого, – пробормотал Рехи, с трудом шевеля рассеченными губами. Он вдыхал отравленный воздух, давился едким пеплом, закрывая лицо воротом туники. В груди все горело, силы иссякли. Впрочем, не так уж много осталось причин цепляться за жизнь. Только Цитадель. А в ней… Митрий обещал неизбежный конец. Хотя еще хотелось бы набить самодовольные морды и Двенадцатого, и Митрия. Да-да, обтрепать золотые перышки семаргла, чтобы не бросал на дне отчаяния.
– Ну? Что сейчас я должен понять? – выкрикнул в небо Рехи, прямо в рассеченные алыми отблесками тучи. Но никто не ответил. Возможно, не все злоключения служили испытанием именно для него. Возможно, кара касалась полукровок. А на их долю пришлось достаточно бесчинств. За поедание своих собратьев три сотни лет назад всем посулил проклятье самонадеянный лиловый жрец. Догадывался ли он, во что превратится его мир? Понимал ли, что у многих не будет выбора?
«Случилось бы извержение, если бы они не свергли Ларта?» – подумалось невольно Рехи. Полукровки предали своего короля, переступили последний закон. Хотя запах серы витал уже давно, пропитывая пещеру с глубоким озером. Теперь на ее месте зиял провал, напоминавший чей-то разорванный рот. Рехи отвернулся, чтобы не вспоминать о тяжком времени своего пленения. Он не сожалел о полукровках. Но все еще рыскал по пустоши в поисках одного из них.
Взметенный песок с горьким пеплом путал направления, менял местами землю и небо. Только красный сигнал на далеком горизонте сиял по-прежнему ярко. Возможно, так разрушитель мира приглашал своего последнего жреца. Это будило гнев, бушующую ярость – нет, не ради какой-то великой миссии одинокий эльф плелся на верную погибель, только от отчаяния и несправедливости. Или в этом заключалась цель очередного опыта семарглов: Страж Мира обязан терять всех, кто ему дорог?
Впрочем, что уж твердить о потерях, раз он сам ушел. Бросил. И снова сожалел об этом. Оттого бродил кругами, все дальше уходя от дымящегося разлома. Но картина вокруг не менялась, не утешала и не давала подсказок. Впервые Рехи не думал о голоде, впервые не заботился о том, где бы достать свежей крови. Его мучил совсем другой голод, теснящийся где-то под сердцем, отравляющий, словно опять задели ядовитым клинком. Неужели все повторялось? Никто не давал ответов, никто не приходил, на все четыре стороны расстилалась пустыня, которую накрыло полотнище ночи.
Когда Рехи потерял всякую надежду отыскать хоть кого-то, до притупленного грохотом слуха донеслись истошные стенания:
– Это была высшая кара! Это Двенадцатый сделал с нами!
Их переполняли отчаяние и боль, помноженные на непередаваемые страдания. Рехи прислушался, вытягивая шею. Что-то болезненно перемкнуло в груди, что-то пронзило под ребрами, как острие копья. Он смутно узнавал голоса, хотя под вой песчаной бури едва ли оставалось доверие звукам. Возможно, это завывали призраки, воспарившие тенями из разлома. Возможно, собственный рассудок обманывал из-за чувства вины. Слишком хотелось бы услышать голос, всего один. От этого Рехи еще больше напрягся, направляя стопы на зов.
– Двенадцатого нет! Он умер! Никого нет!
Вот снова этот голос, эти переполненные горечью слова. Смысл почти не различался, только слышен был отпечаток великой скорби. И слишком знакомое их звучание разъедало неверием самому себе. Рехи непроизвольно перешел на бег, несколько раз упал, прокатился клубком по каменистому склону, ушиб правый бок – все это оставалось за гранью восприятия. Собственное тело показалось лишним и малозначительным, в какой-то момент почудилось, словно мир вокруг состоит из одних только линий, раскаленных и страшных. Но где-то меж них снова едва мерцала одна неповрежденная. Рехи видел ее не глазами и двигался к ней не ногами – внутренней сущностью своей. Тело же уверенно и неуклонно отмеряло шаги по песку.
– Двенадцатый! За что ты проклял нас? За что ты проклял себя? – вновь донесся глас. И пустыня содрогнулась от
