Кто ищет... - Валерий Абрамович Аграновский

Вот тут-то, на основании пусть даже немногочисленных примеров и штрихов, нам явится мысль о том, что порядки в семье иначе как «глубиной веков» не объяснишь. Там их корни. Однако вопрос, в какой мере это хорошо, а в какой плохо, заслуживает специального рассмотрения.

На перекрестке. Кроме семьи, человек общается с несколькими микросредами, — это общеизвестно. Все они так или иначе влияют на него, а через него — на семью, и семья влияет на микросреды, и все они — друг на друга, собираясь в самые разные комбинации. Короче говоря, это целый клубок взаимовлияний, в центре которого растет и формируется личность. Известно, кроме того, что микросреды — учебный ли класс, комсомольская ли группа, дворовая ли компания, соседи по дому или рабочая бригада — могут находиться относительно друг друга на разных уровнях социального развития.

Так вот семья, как ни печален или радостен сей факт — не будем торопиться с оценкой, — чаще всего оказывается в некоторой степени консервативной в сравнении с другими микросредами. Почему? Корни! Чем глубже они прорастают в прошлое, тем устойчивее семья, а чем она устойчивее — тем медленнее развивается, а чем медленнее развивается — тем консервативней. Стало быть, учитывая «клубок» взаимовлияний, мы можем сказать, что в системе микросред на долю семьи выпадает как бы роль тормоза. Нашим почтенным мамам и папам, бабушкам и дедушкам, хранящим добрые старые традиции, живущим поближе к «корням», труднее принимать новое, для них непривычное, идет ли речь о моде или о внутрисемейной демократии. Им не хватает гибкости и подвижности, которые свойственны иным микросредам, особенно производственной, наиболее революционной.

Плохо это? Не сомневаюсь.

Но, с другой стороны, устойчивость семьи служит одновременно гарантией против издержек, часто сопутствующих радикальным изменениям, например гарантией против потребительского отношения к жизни, против похолодания между людьми, против так называемой «порчи нравов».

Выходит, то, что плохо, в какой-то степени и хорошо, а то, что хорошо, в какой-то степени плохо. Главная же трудность в том, вероятно, и состоит, что нельзя перебарщивать ни в сторону лишнего торможения, ни в сторону особенно жестких гарантий. В этом смысле я сравнил бы ситуацию с гололедом, двигаясь по которому в автомашине упаси вас бог резко тормозить, но и дай вам бог помнить при этом, что без притормаживания тоже нельзя, потому что большая скорость чревата катастрофой.

Вернемся, однако, к нашей семье и посмотрим, какое и чье влияние она испытывает, какова ее ответная реакция и как все это отражается на формировании характера Александра.

Начнем с того, что все Дудины заняты делом: Борис Васильевич работает на заводе, Софья Александровна — на фабрике, Василий — на стройке, а Саша учится в ПТУ. Стало быть, как минимум три производственных коллектива и один учебный откладывают свои отпечатки на социальном облике семьи. Это естественно, потому что Дудины сами связывают с производством часть своих личных планов, надежд и стремлений. Борис Васильевич, например, двадцать пять лет проработав на заводе, и впредь хочет работать, сохраняя при этом уважение собственного коллектива, для чего ему никак нельзя терять в профессионализме, а это в его возрасте связано с моральным и физическим состоянием, которое, в свою очередь, напрямую зависит от внутрисемейных порядков и отношений. С другой стороны, Александр, готовясь, как и отец, стать слесарем-инструментальщиком, уже сегодня «обходит» Бориса Васильевича знанием теории: ведь у отца всего пять классов образования. Это обстоятельство мешает им построить свои отношения по элементарной схеме «отец — сын» — схема получается много сложней, богаче и острее, потому что в ней еще надо учесть инженерную перспективу Александра и уникальный практический опыт Бориса Васильевича. В итоге: у одного возникает комплекс «этих дурацких синусов-косинусов», а у другого — жгучее желание достигнуть отцовского мастерства.

Короче сказать, у каждого члена семьи есть собственные дела и интересы, связанные с производством, которые тем не менее становятся содержанием их общей семейной жизни. Что-то не клеится на работе; предстоит экзамен на очередной разряд; решил участвовать в конкурсе «лучший по профессии»; прослушал в клубе лекцию о международном положении; «схватил» выговор; похвалили в многотиражке — все это небезразлично семье, которая все видит, все слышит и все чувствует, которая, будто камертон, остро и нервно реагирует на каждое внешнее прикосновение.

Софья Александровна первой уходила и последней возвращалась домой: и фабрика далеко, и задерживала общественная работа. Не будь у нее равноправия с мужем, не произойди некоторого перераспределения домашних обязанностей, пришлось бы ей либо жертвовать работой во имя семьи, либо — и такое бывает — семьей во имя работы. А кто подарил ей равноправие? Борис Васильевич? Сыновья? Не будем обольщаться на сей счет: она сама заработала. И тем, что на равных приносила домой деньги, и тем, что ее избрали депутатом райсовета, и тем, что, несмотря на внешнюю хрупкость, никогда не отказывалась дома от чисто мужской работы: прибить, отпилить, перенести тяжесть, «чтоб всем им было стыдно».

Я полагаю, что депутатство Софьи Александровны, как и орден, которым недавно наградили Бориса Васильевича, как и избрание Александра в комитет комсомола ПТУ, — все это явилось не только прямым результатом высокого социального уровня семьи, но и его объяснением.

Производством, разумеется, не исчерпывались социальные контакты Дудиных. Правда, в последнее время не столько родители, сколько дети налаживали новые связи, «рыли каналы», по которым в дом проникало чье-то влияние. То Александр заводил друзей во дворе — от них, как мы знаем, всегда есть чему «поднабраться»; то поступал в школу, и появлялась новая фигура — учительница, с которой надо было иметь дело; то шел в секцию бокса, и там — новая микросреда и еще один воспитатель; то завязывал «вечную» дружбу с парнем, имеющим дома пианино и большую библиотеку; то возникал мастер ПТУ, ведущий группу, в которой учился Саша; то начиналась практика на заводе, и цех выделял ему наставника; а дома жил телевизор на правах члена семьи, этот мощнейший источник информации, воздействие которой было тем сильнее и многообразнее, чем старше становился сын. И никаким колпаком, ни стеклянным, ни медным, семья не могла укрыться от внешнего влияния, даже если бы и захотела. Она жила на перекрестке времени, шумном и многоголосом, обдуваемая со всех сторон ветрами мнений и сведений, ощущая на себе действие и заводского почина, и положения в Афганистане, и субботника в ПТУ, и перебравшего по случаю аванса соседа.

Родители видели, что воспитателей у сына становится все больше и больше, что уже приходится «делить» с ними Александра, что их монопольное влияние на ребенка