Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

Воронцов поежился от крепчающего ветра. Из вечерней мглы на «Валгаллу» равномерно накатывались белопенные волны, разбивались о борт, брызги доставали уже до верхней палубы.

— Не нравишься ты мне, братец, — сказал он после затянувшейся паузы. — Переутомился, вопросы странные задаешь. Про «зачем» мы давно уже разобрались. Иди-ка ты лучше вниз, кофейку с ликерчиком выпей, с Ириной на совсем посторонние темы пообщайся. Глядишь, в мозгах и прояснится. А потом уже к проклятым вопросам вернемся. Я тебе увлекательную работенку хотел предложить, не связанную с галактическими проблемами.

Он легонько подтолкнул Андрея к двери надстройки.

— И я пойду сосну минут двести. Боюсь, как бы к утру настоящий шторм не разыгрался, барометр плохо стоит… Да и с Сашкой попробую по радио связаться. Заинтриговал ты меня.

…Дмитрий Воронцов не сразу пошел в свою капитанскую каюту, проводив отдыхать Новикова. Как всякий нормальный командир судна, он обошел палубу, лично проверил состояние швартовых, на месте ли вахтенные офицеры и верно ли они несут предписанную уставом службу, в штурманской рубке долго всматривался в экран радиолокатора — не появятся ли вдруг на пределе видимости засечки вражеских кораблей, и лишь потом позволил себе хоть на пару часов перестать быть капитаном.

Наташа ждала его, не будучи уверенной, что он придет. С одной стороны, по-своему печалясь, что снова придется проводить ночь в постели соломенной вдовы при живом и находящемся всего лишь в какой-то сотне метров от нее муже, и одновременнно радуясь, что он все-таки здесь, рядом и занят не пьянками, не чужими женщинами, а службой.

Один раз она его уже почти потеряла, предпочтя флотскому лейтенанту многообещающего дипломата. Но обещания остались обещаниями, и развод показался ей счастьем, а потом три года «свободной» жизни вместо удовлетворения принесли только новые трудности и проблемы. Потому внезапное возвращение Алексея сделало Наталью Андреевну фаталисткой. Спасибо судьбе и богам за то, что есть сейчас, и не следует желать большего.

Воронцов, стряхивая с волос и погон соленые брызги, вошел в тамбур Наташиной каюты. Через две открытые двери, большой гостиной и примыкающей к ее спальне картинной галереи, она увидела отраженное в зеркалах движение и выбежала навстречу. Нет, выбежала она только в мыслях, а вообще-то, не торопясь, вышла на середину картинной галереи, один к одному скопированной с залов Русского музея. Встретила утомленного службой мужа, как и подобает любящей жене — готовая в случае необходимости и грязные сапоги стянуть, и на плечах до койки донести, а ежели что — и подходящий к случаю разгончик устроить. По ситуации, одним словом.

Глава 2

В это время Шульгин с Левашовым как раз выходили на крыльцо Большого Кремлевского дворца.

Беседа с Троцким получилась конструктивная. Лев Давыдович одобрил все предпринятые для подавления «мятежа ВЧК» меры. Сам факт заговора его не удивил. Начиная с восемнадцатого года трения между создававшим Красную Армию с опорой на военспецов Троцким и группировкой Сталина — Ворошилова, поддерживаемой чекистами и наиболее косной частью партии, всячески этих же бывших царских офицеров и генералов третировавшими, непрерывно нарастали, кое-как смягчаемые только авторитетом Ленина, обычно становившегося на сторону своего предреввоенсовета. Он даже по собственной инициативе вручил Троцкому чистый бланк, своего рода мандат, в который тот мог вписывать любое решение, которое считал нужным, а Ленин заранее утверждал его, о чем гласил текст ниже собственноручной подписи: «Товарищи! Я абсолютно убежден в правильности, целесообразности и необходимости даваемого тов. Троцким распоряжения и поддерживаю его всецело. Предсовнаркома В. Ульянов (Ленин)». Широкую чистку рядов Лев Давыдович планировал провести позже, разобравшись сначала с более неотложными вопросами, но, раз враг начал первым, показал свое истинное лицо, спасибо ему за это. Никто больше не посмеет упрекнуть Льва Троцкого в бонапартизме.

Договорились и о том, чтобы реорганизацию тайной полиции, переименованной в ГПУ, поручить товарищу Агранову, убедительно продемонстрировавшему свою преданность и решительность в критические для республики дни. Пожалуй, он заслужил вдобавок к должности начальника Госполитуправления еще и орден Красного Знамени. А первым замом к нему Сашка окончательно решил поставить Кирсанова. Этот врагам (особенно из числа ортодоксальных коммунистов) спуску не даст.

Перед тем как перейти к главному, Шульгин выложил на стол Троцкого добытые у Трилиссера списки банков, в которых размещалось золото партии. Конечно, не всех. Кое-что он решил оставить себе. Не потому, что Сашку интересовали несколько сот миллионов долларов и франков. Ему нужны были именно налаженные, законные связи, открытые легальные счета, через которые можно перегонять любые средства, не привлекая внимания спецслужб и финансовых кругов, наверняка начавших отслеживать движение денежных потоков Югороссии.

У Троцкого даже задрожали руки, когда он понял, что именно ему передается. Он знал о том, что значительные суммы переправлялись из России на Запад с первых дней Октября для поддержки мировой революции, обеспечения тылов в случае поражения и расчетов с теми неназываемыми лицами, которые способствовали созданию благоприятного для РСФСР международного климата. Но масштабы, масштабы! Занятый в основном военными делами, Лев Давыдович и представить не мог, что уже девяносто процентов всего имевшегося в стране золота и драгоценностей уплыло за рубеж, а Гохран и Госбанк давно являются не хранилищами государственных сокровищ, а лишь перевалочными базами и распределителями награбленного.

— Это поразительно! Поразительно и чудовищно! Тут есть и личные счета? — спрашивал он, растерянно перебирая бумаги немыслимой ценности.

— Совершенно верно. Большинство ваших соратников имеют по сто и более миллионов на персональных счетах. Узнать, кто именно и сколько, — почти минутное дело. Я распоряжусь, чтобы надежные люди произвели соответствующее расследование. Ваших чекистов привлекать не будем… — Шульгину нравилась роль, которую он сейчас играл, этакого элегантного европеизированного барина в дорогом шерстяном костюме с жилеткой, на манжетах сорочки — бриллиантовые запонки, на пальцах — перстни с камнями и печатками. Вальяжно откинувшись в кресле, он попыхивал длинной коллекционной сигарой, вертел носком шеврового ботинка с гетрами и вообще держался так, будто не на аудиенции у главы великой, несмотря на временные трудности, державы он находится, а в кабинете ресторана обсуждает с партнерами коммерческие дела. Левашов даже слегка удивлялся его раскованности. Сам он до сих пор не привык к тому, что волею судьбы допущен к участию в событиях мирового масштаба и люди, знакомые ему только по учебникам да историческим романам, составляют теперь круг его повседневного общения.

— Потому что не следует, уважаемый Лев Давыдович, даже кристально честных и без лести преданных сотрудников посвящать в… не совсем соответствующие нормам коммунистической нравственности тайны верховной власти. Вы согласны со мной?

Троцкий почесал бородку. Пожевал губами, подбирая ответ подипломатичнее. Потом вдруг тряхнул пышной гривой своих черных волос. Да что, мол, тут ходить вокруг да около!

— Пожалуй, в такой постановке вопроса есть резон. Сделайте это, если вам не составит большого труда. Реестрик небольшой: страна, название банка, сумма вклада и фамилия лица, на которое открыт счет. На благодарность со стороны советского правительства можете твердо рассчитывать…

— Да уж не без этого, — усмехнулся Сашка.

— Только вот объясните мне, ради бога, дорогой Александр Иванович, что вас, собственно, заставляет поступать означенным образом? В горячих симпатиях к идее мировой революции я вас заподозрить не могу. Не логичнее, если б вы просто оставили данные бумаги у себя? Миллиардером бы стали в одночасье… Не могу я понять смысла ваших поступков, отчего и испытываю законное беспокойство.

— Объяснять подробно, Лев Давыдович, слишком долго. Тем более что многое вы и так знаете из предварительных бесед с Олегом Николаевичем. — Он изобразил полупоклон в сторону Левашова. — Мы с ним не во всем единомышленники, но тем не менее… Во-первых, деньги нам не нужны. То есть не вообще, ваши конкретно не нужны, потому что своих вполне достаточно.

— А так разве бывает, — перебил его Троцкий, — чтобы денег — и вполне достаточно? У Ротшильдов и Вандербильдов их куда как много, однако не отходят они от дел, а приумножают капитал, не останавливаясь ни перед какими преступлениями…

— Слишком усердное изучение одной доктрины в ущерб альтернативным сужает кругозор. Я имею в виду Маркса и его теорию прибавочной стоимости. В реальной жизни нетрудно встретить бескорыстного капиталиста и алчного пролетария. Да зачем далеко ходить? Столь презираемые вами русские аристократы, за редчайшим исключением, национальное достояние не разграбляли. Можете себе представить гвардейского генерала, ночью выковыривающего бриллианты из царской короны, чтобы на рассвете бежать с ними за границу? А ваши товарищи, которые авангард рабочего класса и трудового крестьянства… — Движением руки он остановил желавшего что-то возразить Троцкого. — Это я просто для примера, дискуссии затевать не будем. Я сейчас закончу. Так вот. Как для вас высший интерес состоит в осуществлении мировой революции на благо всего человечества независимо от его, человечества, желания и не заботясь о цене «всенародного счастья», так для меня он противоположен. Мне хочется удостовериться, возможно ли мирное сосуществование двух противоположных экономических и политических систем в одной отдельно взятой стране и, более того, достижение на этой базе нового мирового порядка, основанного на балансе сил и общечеловеческих интересов…