Пленники надежды - Мэри Джонстон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты прекрасна, — промолвил Лэндлесс, глядя на нее и одновременно поднимая к плечу мушкет, — так же прекрасна, как в тот день, когда я увидел тебя в первый раз. Я и сейчас слышу жужжание пчел в саду Верни-Мэнор, чую благоухание роз. Я поднимаю глаза и вижу Розу мира. Я был ослеплен тогда и ослеплен сейчас, моя Роза мира.
— В тот день я была одета в парчу и кружева, и на моей шее красовался жемчуг, — с радостным смехом продолжила она. — Щеки мои были нарумянены, глаза подведены. Нынче же я похожа на нищую девушку из баллады о нищенке и царе Кофетуа, одетую в лохмотья, опаленную солнцем.
— Или на смуглую деву из другой баллады, — сказал он.
— Верно, — откликнулась она. — Помнится, та смуглая дева была готова последовать за своим изгнанным возлюбленным куда угодно, хоть в дремучий лес, а когда он отговаривал ее, описывая невзгоды, которые ей придется там претерпеть, всякий раз отвечала: "Пойду с тобой, ведь из мужчин мне люб лишь ты один".
Рикахекриане остановились у подножия склона, держа совет, но совещались они недолго и, снова разразившись воинственными воплями, кинулись бежать вверх по крутому склону к валунам, за которыми прятались их жертвы. Лэндлесс, стоящий на коленях за одним из двух валунов, что лежали по краям прохода, через который он и Патриция вошли сюда, выстрелил, и передний из дикарей взмахнул руками, издал ужасный вопль и упал. На мгновение атака прекратилась, затем индейцы опять ринулись вперед, яростно вопя и размахивая своим оружием. Лэндлесс выстрелил снова и промахнулся, выстрелил еще раз, его пуля пробила бедро огромного воина, и тот рухнул на землю. Остальные остановились, затем повернули в сторону и скрылись из виду.
— Они решили, что спереди им не пройти, — сказал Лэндлесс. — Теперь они попытаются подобраться к нам сбоку. Наблюдай за этим передним склоном, моя королева, а я буду караулить их справа.
— Я смотрела только на мулата, — молвила она. — Все остальные для меня — всего лишь тени.
— Живым ему не уйти, — отозвался Лэндлесс. — Не бойся его, дорогая.
— Я и не боюсь, — ответила она. — Ведь у меня есть ты.
Справа над высоким валуном показалась темнокрасная рука дикаря, за нею медленно и осторожно — орлиное перо, затем прядь волос на бритом черепе и наконец высокий лоб и свирепые глаза. Эхо от выстрела Лэндлесса отразилось от утесов, и, когда дым рассеялся, они увидели только серый валун. Однако из-за него послышался насмешливый крик.
— Ты сочтешь меня плохим стрелком, душа моя, — с улыбкой заметил он, вновь заряжая мушкет. — Я опять промахнулся.
— Это потому, что ты ранен, — ответила она. — Как бы мне хотелось, чтобы твои раны перешли от тебя ко мне.
— У меня была рана в сердце, но ты исцелила ее, — сказал он и посмотрел на нее сияющими глазами.
Солнце зашло, и на землю опустились долгие сумерки. На бледно-аметистовом небе разгоралась вечерняя звезда, когда Лэндлесс тихо промолвил:
— Это наш последний заряд, — и выпустил его в руку индейца, на мгновение появившуюся над скоплением валунов.
— Стало быть, это конец, — сказала Патриция.
— Да, это конец. Пока что мы отбили их атаку, но скоро они обнаружат, что мы сделали все, что могли, и тогда…
Она оставила свой пост у проема между передними валунами, подошла к нему, опустилась на колени, и он обнял ее.
— Нас ждет не Смерть, а Жизнь вечная, — тихо проговорила она.
— Да, Бог и Любовь — и более ничего, — отвечал он. — Но тебе, любимая, будет горько пересечь реку, которая отделяет нас от того света.
— Мы пересечем ее вместе, — молвила она, — и сделаем это вот так. — Она подняла голову, чтобы он смог увидеть ее сияющую улыбку, и их губы встретились.
— Послушай! — Она коснулась его руки. — Ты слышишь этот звук?
Он покачал головой.
— Поднялся ветер, и лес вздыхает и шелестит. Только и всего.
— Это где-то далеко, — отозвалась она, — но мне кажется, что это плеск весел. Ах!
Напротив них в узком проеме между валунами на фоне окрашенного багрянцем западного края неба стоял Луис Себастьян, и на его злодейской физиономии играла улыбка. В гробовом молчании он посмотрел сначала на ставший бесполезным и отброшенный в сторону мушкет, затем на своего врага, раненого и вооруженного одним только ножом, и на женщину в объятиях этого врага, после чего, не оборачиваясь, произнес несколько слов на языке индейцев. Сгрудившиеся за его спиной рикахекриане издали короткий торжествующий вопль, после чего опять наступило мертвое молчание.
— Вот мы и встретились снова, сеньор Лэндлесс, — невозмутимо сказал мулат и, не получив ответа, продолжил, свирепо растянув свои толстые губы: — Я вижу, с вами произошел несчастный случай. Матерь Божья, какую боль вам, должно быть, причиняет эта ваша нога! Но скоро вы забудете о ней, вкусив удовольствия от горящих сосновых щепок.
— Я забуду ее, вкусив вот это! — крикнул Лэндлесс, отпустив Патрицию и бросившись на мулата с такой яростью, что они оба вывалились из проема между валунами и оказались на узком плато в кругу рикахекри-ан. Луис Себастьян был силен, как пума, но Лэндлесс обладал силой отчаяния. Мулат, поваленный на землю и придавленный к ней коленом, увидел занесенный над ним нож — и не увидел бы больше ничего в этой жизни, но его спас женский крик. Лэндлесс услышал его, повернулся, увидел, как дикари тащат Патрицию прочь из круга валунов, вскочил на ноги, не доделав своего дела, и бросился на рикахекриан, с которыми она боролась. Мгновение — и он оказался рядом с нею, а индеец, державший ее, упал мертвый к его ногам. За ними стоял громадный валун, который образовывал переднюю стену их крепости. Годфри, одной рукой обняв Патрицию, отступил, покуда оба они не прижались к камню спинами. И он стал ждать, подняв нож.
Его поза была исполнена такой решимости, он так наглядно продемонстрировал им свою силу, и было так очевидно, что перед тем, как они одолеют его, по меньшей мере, один из них отведает его ножа, что рикахекриане остановились и, раскачиваясь и вопя, принялись доводить себя до такого исступления, чтобы стать слепыми и глухими ко всему, кроме жажды крови.
— Я слышу шуршание листьев под ногами, — сказала Патриция.
— Это ветер или стадо оленей, — отвечал Лэндлесс. — Сейчас они