Тьма египетская - Михаил Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот взгляни! — восторженно говорил он, доставая из плоской кожаной шкатулки и любовно выкладывая на широкий каменный стол заветные свои инструменты.
Это всё были ножи, большие и маленькие, с прямыми и округлыми лезвиями, с лезвиями хитро изогнутыми. Все они были заточены до какой-то необыкновенной степени, казалось, что сами солнечные лучи касаются этих лезвий с опаской, боясь порезаться. Лишь малая часть ножей была из бронзы, остальные из железа, металла, превосходящего стоимостью и, главное, твёрдостью золото. Были инструменты вообще удивительные, например, расщеплённые на конце кипарисовые палочки со встроенными в расщеп осколками горного хрусталя. Воталу утверждал, что этим ножом можно вскрыть человеческий глаз так, что обладатель глаза даже этого не почувствует. Имелись ещё и сверла, и какие-то молотки, щипцы, зубильца, ложки и ложечки, и крючки различной длины. Ничего подобного, и даже вдесятеро меньшего, Сетмос-Хека не видел у лучших вавилонских хирургов и египетских мумификаторов.
Воталу утверждал, что это накопления многих поколений здешних неутомимых тружеников. Их имена высечены на вон той стеле, что вкопана слева от входа. Постепенно, шаг за шагом, они глубоко и далеко продвинулись по дороге постижения человеческой природы.
— Подойди сюда.
Воталу подвёл своего соседа к большому деревянному саркофагу в углу залы, повозился с замком, поднял тяжёлую крышку. На его обычно сосредоточенном лице играла счастливая улыбка. Сначала Хека не понял, что ему показывают. Внутри располагалось глиняное корыто, размером с человеческий корпус, набитое кусками опять-таки обожжённой глины. Неодинаковыми. Большими и крохотными. Округлыми и треугольными. В центре располагалась длинная, собравшаяся округлыми зигзагами керамическая змея.
— Узнаешь?!
Не один раз приходилось Сетмосу видеть человека со вспоротым брюхом, и не раз видел он, как работают бальзамировщики, очищающие чрево покойника от внутренностей. Видел он и сами внутренности, вынимаемые по отдельности опытными руками и опускаемые в канопы с травными отварами, но никогда не задумывался, как выглядит внутри человек, когда всё у него на месте и в целости.
— Теперь известно почти всё, что можно знать о внутренних органах человека. Вот в эту дыру меж зубами поступают еда и воздух. Воздух качает ветви этого дерева, это лёгкие, пренебрежительно называемые невежественными мясниками — ливер. Еда, оказавшаяся в желудке, перемалывается этими движениями. То, что тут есть связь, несомненно. Ты, небось, и сам замечал, как трудно дышать, когда съешь слишком много. Одновременно лёгкие сдавливают и отпускают сердце, отчего бежит кровь по жилам. Кровь хватает самые мелкие песчинки еды, такие, чтобы могли протиснуться по жилам, и несёт их во все части тела, ибо кровь в теле повсюду, и повсюду течёт. Когда в измельчённой пище уже нет ничего, что было бы по силам унести крови, то открывается этот мешок с желчью и испуганная сильной горечью пища устремляется вниз и извергается вон через эту дыру. Вода вытекает через другое отверстие, потому что отделяется от твёрдой еды по собственной воле, так же как и в мире внешнем. Плесни воды на песок и она пройдёт сквозь него с лёгкостью. В силу этого свойства воды мы по малой нужде ходим до шести раз в день, тогда как большая нужда настигает нас лишь однажды. Когда же случается смешение двух путей, то получается понос. Понос это вода с желчью, этого ты не станешь отрицать.
Сетмос-Хека не отрицал. Всеми пятью пальцами рылся во внутренностях распахнутого мертвеца, постукивал ногтем по печени, пробегал мизинцем по ребристой трубе пищевода и загадочно хмыкал. Взял в руки округлый кусок глины с несколькими полыми отростками в верхней части.
— Это сердце, — охотно объяснил Воталу.
Хека вертел его в руке, понимающе поджимая губы.
— Видишь, как сложно, как запутано оно устроено. Недаром египтяне считают, что именно здесь укрывается не только душа, но и весь разум человека.
— Я считаю это представление отсталым. Я держусь на этот счёт мнения Архея-критянина. Он ничего не говорил о душе, но об уме судил так: ум человека в головном мозге. В пользу этого свидетельствует и то, что мозг человека, в отличие от всех прочих внутренних органов, постоянно холоден, кроме тех моментов, когда он в горячке. Я сам неоднократно убеждался в этом, вскрывая тела убитых и умерших. Понимаю, тебе как здешнему жителю трудно привыкнуть к такому смелому выводу, но послушай, как рассуждал Архей. Если у человека болит сердце, он сохраняет способность к рассуждению и разумному поведению, если же у него сильно болит голова, человек становится безумен. Откуда взяться холодным, трезвым рассуждениям при разгорячённом мозге?
Торговец благовониями кивнул, хотя ему и хотелось спросить, а как тут быть с животными, у которых мозг есть, а ума нет. Но он не стал этого делать, подозревая, что может рассердить собеседника. Тот продолжал:
— Но все эти открытия не мои, а предшественников, о коих я уже упоминал. Это были великие умы, но, несмотря на годы и годы трудов, они так и не смогли отыскать, где же коренится в женском организме причина сварливого, мятежного, варварского женского характера. Обратились сначала, конечно, к отличиям, которые есть между телом мужчины и женщины. Первое, что тут бросается в глаза, грудь.
Воталу достал из маленького ящика в ногах саркофага два глиняных купола и наложил их на верхнюю часть вскрытого человека. Некоторое время задумчиво разглядывал то, что получилось.
— Да. Грудь. Поступили сведения из некоторых северных стран, где встречались племена конных воинственных женщин. Достоверно сообщалось, что эти всадницы отнимали у себя правую грудь, чтобы она не мешала при стрельбе из лука. То есть для того, чтобы приблизиться по характеру к мужчине, они должны были вдвое уменьшить своё внешнее от него отличие. Один из учёных мужей, трудившихся здесь до меня, много времени посвятил исследованиям груди. Он убирал её частично и полностью. Одну и обе. Все записи имеются, я знаком с ними, но... Мне с самого начала грудная идея показалась ложной. Корень проблемы не может находиться там. Грудь — это прежде всего материнское молоко. Этим молоком одинаково вскармливаются представители и стройного мужского ума, и хаотического женского характера. Если бы виновата была грудь, все были бы или разумны, или мятежны.
Хека кивнул и зевнул. То, что говорил Воталу, было и убедительно и скучно. Учёный, как это водится за ними всеми, кивок заметил, а зевок нет.
— Я пошёл другим путём.
Последовал длинный и детальный рассказ. Сетмос вытерпел всё, хотя Хека и покалывал его ехидными замечаниями по ходу длинного дела, но, в конце концов, оба были вознаграждены. Великий исследователь женского тела Воталу-бимес выложил перед ним свою заветную тайну. Она явилась в виде крохотного кусочка глины треугольной формы.
Торговец благовониями долго вертел его перед глазами, поскрёб ногтем, даже лизнул, что вызвало горькую усмешку у учёного.
— Не понимаю, — признался Хека.
Воталу запустил руку в промежность распахнутому человеку в саркофаге, отнял накладной мужской половой орган, отложил в сторону и вставил на его место, немного повозившись, тот самый треугольный кусочек глины.
Теперь всё стало на место, и в этом ящике, и в голове того, кто слушал.
— Значит, если удалить...
Воталу-бимес сиял.
— Да, да и ещё многажды да. Женщина, если выживает после операции, а я добился того, что выживает больше половины, становится спокойна, неревнива. Перестав получать удовольствие при совокуплении, она нисколько не утрачивает способности к деторождению. Мать в ней решительно преобладает над самкой.
— И это проверено?
— Проверено и перепроверено. До полусотни таких женщин живёт сейчас в саду. Чтобы результат моих трудов был очевиднее, я добился, чтобы их селили вместе, по соседству. Ты не замечал, что с той стороны, что налево от входа, за синим ручьём и за белым ручьём, ты никогда не слышишь животных криков женского наслаждения, подобных тем, что часто доносятся из всех прочих концов сада?
А ведь верно, подумал Сетмос-Хека. Каждый день, в предвечерний час, из узких, запираемых снаружи ворот, что располагались правее дома телесных наук, появлялись в сопровождении одетых в синее писцов «царские друзья». Это были те несчастные, которым было назначено то ли по жребию, то ли за провинность соединиться с одной из Пальм, Лиан или Магнолий. С теми, у кого, по расчётам особой канцелярии, как раз были дни, наиболее подходящие для зачатия. «Царские друзья» расходились по тропинкам обширного сада как слепцы, ибо у них были завязаны глаза, сопровождаемые специальными писцами-поводырями. Через некоторое время из разных концов ночного пространства раздавались характерные женские крики. Как подозревал торговец благовониями, большая часть садовых жительниц кричала притворно, дабы запомниться своим посетителям, возбудить их чувства и интерес, может, просто по причине природного лукавства в характере. Так же вели себя женщины и на воле — угождать обманом, это так для них всех привычно. В чём была правда Воталу: из тех мест, что он обозначил на карте сада, никаких экстатических криков не доносилось. Это означало, что при удалении обнаруженной им детали женского организма женщина лишается не только чувственности, но и притворства.