Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Я успокаивал ее как умел. Какое это было счастье - видеть ее здесь, рядом с собой, приютить и спасти! Боясь ее встревожить, "per non turbar quel bel viso sereno"*' ^, я умерял свой восторг и старался утишить чересчур бурное биение сердца. Отводя от нее взгляд, полный страсти, я только темной ночи и ненастью шептал о том, что чувствовал. Путь до Лондона показался мне слишком кратким, но я не мог пожалеть об этом, когда увидел, с какой радостью моя любимая кинулась в объятия брата, оказавшись в безопасности и там, где уже никто не мог ее осудить.

Адриан послал матери краткое письмо, уведомлявшее ее, что Айдрис находится под его опекой и покровительством. Несколько дней спустя пришел ответ из Кёльна.

* "боясь, что дерзость ясный взор смутит" (ит). [Пер. С. Ошерова) Том I. Глава седьмая 215 "Пусть граф Виндзорский и его сестра, - писала надменная дама после своей неудачи, - не обращаются более к оскорбленной матери, которой для спокойствия нужно лишь одно: забыть об их существовании. Желания ее попраны, планы разрушены. Она не жалуется. При дворе своего брата она найдет не утешение - ибо нельзя утешиться, испытав неблагодарность собственных детей, - но тот образ жизни, который примирит ее с судьбой. А потому она отказывается от каких-либо сношений с ними".

Таковы были странные и невероятные события, приведшие меня к браку с сестрой лучшего моего друга, с моей обожаемой Айдрис. Просто и мужественно отстранила она предрассудки и препятствия, стоявшие на пути нашего счастья, и отдала свою руку тому, кому прежде уже отдала сердце. Быть достойным ее, подняться до нее с помощью всех своих способностей и лучших качеств, отвечать на ее любовь преданностью и нежностью - только так я мог отблагодарить Айдрис за бесценный дар.

Глава седьмая

А теперь пусть читатель, пропустив несколько кратких лет, познакомится с нашим счастливым кружком. Адриан, Айдрис и я поселились в Виндзорском замке. Лорд Раймонд и моя сестра жили в доме, который он выстроил на границе Большого парка, недалеко от домика Пердиты, как мы продолжали называть приземистое здание, где я и сестра, бедные всем, далее надеждами, оба узнали об ожидавшем нас счастье. У каждого из нас были свои занятия и общие развлечения. Бывало, мы целые дни проводили в тени леса, читая или музицируя.

Конечно, так случалось в редкие для наших краев дни, когда солнце царит в небе, не заслоненное облаками, все вокруг купается в безветренном воздухе, словно в прозрачной воде, и навевает покой. Если небо заволакивали тучи и ветер разбрасывал их во все стороны, разрывая и играя их клочьями на просторе небес, мы выезжали верхом на поиски новых мест, где царили красота и покой.

Когда упорные дожди запирали нас в четырех стенах, утренняя работа за письменным столом сменялась вечерним отдыхом, полным музыки и пения.

Айдрис была музыкальна от природы; хорошо развитый ее голос был полнозвучен и мягок. Мы с Раймондом также участвовали в концерте. Адриан и Пердита были нашими прилежными слушателями. Мы были веселы как летние мотыльки и резвы как дети; мы встречали друг друга улыбками и на лицах друг друга читали довольство и радость. Часто собираясь в старом домике Пердиты, мы не уставали вспоминать прошлое и мечтать о будущем. Тревоги и ревность были нам неведомы; ни чаяния перемен, ни страх перед ними не нарушали нашего покоя. Другие говорили: "Мы могли бы быть счастливы". Мы говорили:

"А мы уже счастливы".

216

Последний человек

Случалось нам и расставаться. Обычно Айдрис и Пердита куда-нибудь удалялись вдвоем, а мы принимались обсуждать судьбы народов или философию жизни. Сами различия наших склонностей придавали особый интерес этим беседам. Адриан превосходил нас образованностью и красноречием, зато Раймонд обладал большей проницательностью и лучше знал жизнь; противореча Адриану, он не давал угаснуть спору. Иногда мы отправлялись в поездки на несколько дней, чтобы посетить места, известные природными красотами или историческими достопримечательностями. Ездили мы и в Лондон, чтобы участвовать в развлечениях шумной толпы, а иной раз наше уединение нарушалось посетителями из столицы. После этого мы с особенной силой ощущали всю прелесть жизни в нашем тесном кругу, покой нашего божественного леса и радость счастливых вечеров в нашем любимом замке.

Натура Айдрис была особенно открытой и любящей. Неизменно оставаясь ровной и приветливой, но твердой и решительной во всем, что касалось ее сердца, она была уступчива с теми, кого любила. Пердита имела нрав менее совершенный; однако любовь и счастье улучшили ее характер и смягчили ее суровую сдержанность. Она была искренней, щедрой и рассудительной, обладала ясным умом и живым воображением. Адриану, брату моей души, несравненному Адриану, любившему всех и всеми любимому, не суждено было, однако, найти свою половину, ту, кто составила бы его счастье. Он часто уединялся в лесу или на реке, в своей маленькой лодке, в обществе одних лишь любимых книг.

Нередко он бывал самым веселым среди нас, но вместе с тем единственным, кого время от времени охватывало уныние. Казалось, что его хрупкое тело сгибается под тяжестью жизни. Душа обитала в этом теле, но не соединялась с ним. Я любил Адриана почти так же, как любил мою Айдрис, а она любила в нем друга, наставника и благодетеля, помогшего осуществлению ее заветного желания.

Раймонд, честолюбивый и беспокойный, остановился на середине жизненного пути и отказался от стремлений к власти и славе, чтобы стать одним из нас, скромных полевых цветов. Его королевством стало сердце Пердиты, его подданными - все ее мысли. Он был любим и почитаем ею как некое высшее существо. Никакой труд не тяготил ее, если это делалось для него. Она садилась в стороне от нас, и любовалась им, и плакала от радости, что он принадлежит ей. В самом сердце своем она воздвигла ему алтарь, и все, что она делала, было служением перед этим алтарем. Она бывала порой капризной, но всякий раз горько и искренне раскаивалась; и даже эти неровности характера нравились ему; он и сам не был создан для того, чтобы покорно плыть по течению жизни.

Через год после их свадьбы Пердита подарила Раймонду прелестную дочь.

Любопытно было находить черты отца в этом миниатюрном портрете. Тот же надменный рот и торжествующая улыбка, те же умные глаза, и лоб, и каштановые кудри; даже руки и тонкие пальцы были как у него. Как дорога она была Том I. Глава седьмая 217 Пердите! Пришло время и мне стать отцом, и наши малютки, наша радость и утеха, рождали множество новых, восхитительных чувств.

Так шли годы. Каждый месяц вел за собой следующий; каждый год был подобен году прошедшему; жизнь наша подтверждала прекрасную мысль Плутарха о том, что "нашим душам свойственно любить, они созданы столько же для любви, сколько для того, чтобы ощущать, размышлять, понимать и помнить"81. Мы говорили о переменах, о деятельной жизни, но по-прежнему жили в Виндзоре, не в силах разрушить чары, приковавшие нас к нашему уединению.