Война никогда не кончается (сборник) - Ион Деген

Когда меня назвали, вслед за мной вызывали: гвардии майор Дорош, командира батальона. Тоже медаль «За отвагу». А он где-то, значит. Ну, теперь, после всего, я подошел к нему. Он говорит: «Ну покажи, покажи. Танкистская, танкистская медаль!» Там, правда, на медали танк – Т-28. И потом он мне говорит: это нам с тобой мой замполит Смирнов подосрал.

Но я тогда не знал точно, что меня представили к званию Героя. Не знал я этого до двадцатого января 45 года. Когда Черняховский меня представил за зимнее наступление. Сказал подполковнику: запиши Дегена к званию Героя, оба экипажа – к Ордену Красного знамени. Нет, виноват, к Ордену Ленина. К Ордену Ленина. Тогда наш командир бригады, гвардии полковник, говорит: «Товарищ генерал армии его уже раз представляли». – «Я в этот раз сам прослежу!» Ну, вот тоже не вышло.

– А что же вы не поделили с замполитом? Ту несчастную гармошку, которую он у вас спер и хотел домой отправить?

– Да я бы ему не только гармошку, я бы ему отдал все, что угодно, если бы он меня попросил. Но он же, сволочь, мародер такой, он же забрал ее, никого не спрашивая. Меня это обидело, естественно.

Я его ни разу в бою не видел. И он весь орденами был увешан! Вот такой. Ну, мне ж все-таки девятнадцать лет было. Забрал я эту свою гармошку, положил под трак гусеницы, сказал механику: заводи и вперед! И раздавил гармошку. Вот и вся история.

Ну, а что он не поделил с комбатом, я не знаю. Но он исчез, после этого боя мы его уже ни разу не видели. Его перевели заместителем командира тяжелотанкового полка по политчасти.

– Эти не тонут и не пропадают, с ними ничего не случается. Вы были ранены сколько раз, Ион Лазаревич?

– Официально – три. Официально – это когда я обращался с ранением к медикам. Три раза меня лечили в госпиталях, после трех ранений. Ну, были еще пустяковые ранения. Шлепнул вот осколок в плечо. Это Черняховский обратил внимание, он говорит: лейтенант, вы ранены. Я не почувствовал даже этого ранения. Были ожоги у меня, это у танкистов часто… Так что официально – три ранения: два тяжелых и одно легкое.

После одного тяжелого ранения я пролежал в госпитале два с половиной месяца, а после легкого – пять с половиной месяцев. Это потому что девятнадцать дней без перевязки я выходил из окружения. Переплыл Днепр с этим ранением. Это в сорок первом году было. Пуля прошла насквозь мягкие ткани бедра. Вот это было легкое ранение. После этого легкого мне уж почти решили ампутировать ногу.

А комиссован из армии я был в 45 году, весной. Ну, я был очень тяжело ранен, я был инвалидом. Меня комиссовали, когда я ходил на костылях, с еще неокрепшими руками после ранений: семь пулевых ранений рук.

– Сколько танков было подбито, на которых вы воевали?

– Моих? Четыре.

– А можно ли сказать: сколько человек кончило ваш курс танкового училища – и сколько дожило до конца войны.

– Вы знаете, у нас была интересная встреча. Я не помню, это где-то в конце восьмидесятых годов. Еще был Советский Союз. Позвонили мне из Министерства обороны нашего израильского и сказали, что в Израиль из Москвы прилетели пятьдесят генералов. Надо, чтобы ты как ветеран приехал туда, в гостиницу на Мертвом море, и поприветствовал этих генералов.

Но, оказалось, вылетело из Москвы действительно пятьдесят генералов, но прилетело сорок девять. Один из генералов умер в самолете, и самолет вернулся в Симферополь. Правда, это совсем другая история…

И вот сидим мы с женой на Мертвом море, в лобби гостиницы, ждем, когда все соберутся. Сидят уже, кстати, восемнадцать генералов армии, два маршала родов войск, один генерал-майор, это адъютант или кем он там приходится генералу Говорову, руководителю делегации. А я из них знал только двух человек, Говорова и еще одного генерал-лейтенанта. Мы ждали, когда соберутся все, и пили прохладные напитки, жара была сорок два градуса.

Я заметил, что Говоров почти не пьет. И говорю: пить надо сейчас, пить! Он говорит: знаете, врачи в Москве мне запрещают много пить. Я говорю: «Я с уважением отношусь к мнению своих московских коллег, но ведь здесь не Москва, плюс сорок два градуса».

И вдруг один генерал-полковник, который сидел слева от меня, говорит: «Ха-ха, сорок два градуса. Когда я был в училище, там температура в тени доходила до пятидесяти градусов. И утром старшина нам выдавал флягу воды…»

– Я его перебиваю: «А вечером подлый старшина проверял, не отпили ли хоть глоток воды из этой фляги!»

– Он с удивлением смотрит на меня: «А вы откуда знаете?»

– Я говорю: «Вы знаете, генерал-полковник, у меня такое впечатление, что мы с вами кончали одно и тоже училище».

Он говорит: «Какое?» – «Первое Харьковское танковое имени товарища Сталина».

Он на минуту замолчал.

– «В каком году?»

– Я ему говорю: вот значит, выпустился в 44, в марте.

– «Ты в какой роте был?»

– Я говорю: «В одиннадцатой, а ты?» Вдруг я перешел на «ты»; я очень, очень с большим трудом перехожу с людьми на «ты», а здесь – я лейтенант в отставке, а он генерал-полковник – и я сразу на «ты».

Он говорит: «А я в девятой!» Елки зеленые, да наши ж койки стояли напротив! И мы стали вспоминать… Стали вспоминать наших преподавателей, наших командиров хороших, плохих, разных. Стали вспоминать смешные истории, все. Святая земля, святая земля, святая земля… Это впер-вы-е я встречаю своего однокашника. Ну, ты ж знаешь, где все наши выпускники…

Он прилип ко мне до самого вечера, пока мы с женой не уехали. Он прилип ко мне, не отходил и повторял: «Святая земля…»

…Так вот: я знал четырех человек, выживших из нашего выпуска. Я встретил в Киеве Васю Юбкина, Героя Советского Союза. Без двух ног, на протезах, он поднимался мне навстречу. Ну, можете себе представить, какая встреча была…

Затем еще в феврале, по-моему, позапрошлого года, я получил из Казахстана письмо по электронной почте. Там в электронный журнал, в котором я публикуюсь, обратились из читателей, что меня разыскивает Николай Букин. Я: «Господи, Колька-рыжий!» Здесь же я и стихотворение написал по этому поводу, посвященное ему.

Дело в том, что у нас в нашем курсантском взводе было девять Николаев. Таким образом я узнал, что выжил вот один из девяти Николаев. Восемь Николаев погибли. Один выжил.

А уже связаться с Колей мне не пришлось. Потому что я ему написал письмо, и мне ответили, что месяц тому назад он умер.

Больно… Больно. Какие были ребята!.. Какие были люди!.. И сколько из них погибло без всякого толку. Когда ведь вполне можно было не погибнуть.

– После войны вы закончили медицинский институт. Вы защитили кандидатскую диссертацию, защитили докторскую. Все это делалось у вас очень непросто. В каком году вы уехали из Советского Союза в Израиль?