Грозовой перевал - Эмилия Бронте

хотелось поехать; но я была необыкновенно взволнована и то страшилась вдруг услышать, что Линтон умер, то пугалась мысли о встрече с Гэртоном. На третий день я набралась храбрости или, во всяком случае, не выдержала неизвестности и снова улизнула из дому. Я выбралась в пять часов и пошла пешком, надеясь, что, быть может, мне удастся проникнуть незамеченной в дом и подняться в комнату Линтона. Однако собаки дали знать о моем приближении. Меня приняла Зилла и, сказав, что «мальчик отлично поправляется», проводила меня в маленькую, чистую, убранную коврами комнату, где, к своей невыразимой радости, я увидела лежавшего на диванчике Линтона, а в руках у него — одну из моих книг. Но он битый час не хотел ни говорить со мной, Эллен, ни взглянуть на меня — такой уж у него несчастный характер. И что меня совсем убило: когда он все-таки открыл рот, то лишь затем, чтобы солгать, будто это я подняла скандал, а Гэртона нечего винить! Стань я возражать, я непременно вспылила бы, поэтому я встала и вышла из комнаты. Он негромко окликнул меня: «Кэтрин!». На такой оборот дела он не рассчитывал, но я не вернулась; и следующий день был вторым, что я просидела дома, почти решив не приходить к нему больше. Но так было тягостно ложиться спать и вставать, ничего о нем не услышав, что мое решение рассеялось, как дым, не успев толком сложиться. Недавно мне казалось дурным отправляться в путь; теперь дурным казалось не ехать. Майкл пришел и спросил, надо ли седлать; я сказала «надо», и, когда мой конек понес меня по холмам, я считала, что выполняю свой долг. Мне пришлось проскакать под окнами фасада, чтобы попасть во двор: бесполезно было пытаться скрыть свое присутствие.Джозеф опять засмеялся своим квакающим смехом.

— Молодой хозяин в «доме», — сказала Зилла, увидав, что я направляюсь наверх, в гостиную.

Я вошла; Эрншо тоже был там, но он тут же вышел из комнаты. Линтон сидел в большом кресле и подремывал. Подойдя к огню, я начала серьезным тоном, сама наполовину веря своим словам:

— Так как ты меня не любишь, Линтон, и так как ты думаешь, что я прихожу нарочно, чтобы тебе повредить, и уверяешь, будто я и впрямь врежу тебе каждый раз, — это наша последняя встреча. Простимся, и скажи мистеру Хитклифу, что ты не хочешь меня видеть и что больше он не должен сочинять басен на этот счет.

— Садись и сними шляпу, Кэтрин, — ответил он. — Ты несколько счастливей меня — ты должна быть добрее. Мой отец так много говорит о моих недостатках и выказывает столько презрения ко мне, что я, естественно, сам начинаю сомневаться в себе. Начинаю думать, что я и впрямь никудышный, как он говорит то и дело; и тогда во мне поднимается горечь и злоба, и я ненавижу всех и каждого! Да, я никудышный, у меня скверный характер и почти всегда скверное настроение. Если хочешь, ты можешь со мной распроститься: избавишься от докуки. Но только, Кэтрин, будь ко мне справедлива в одном: поверь, что если бы я мог стать таким же милым, как ты, таким же добрым и хорошим, я стал бы!.. Я хочу этого даже больше, чем стать таким здоровым, как ты, и счастливым. И поверь, что твоя доброта заставила меня полюбить тебя сильнее, чем если бы я заслуживал твоей любви. И хотя я и не могу не проявлять перед тобой свой нрав, я сожалею об этом и раскаиваюсь; и буду раскаиваться и жалеть, покуда жив!

Я понимала, что он говорит правду, понимала, что должна его простить; и если он через минуту снова начнет ко мне придираться, я должна буду снова его простить! Мы помирились; но мы проплакали, и он и я, все время, пока я сидела с ним; не только от печали, хоть мне и было горько, что у Линтона такая искривленная натура. Он никогда не допустит, чтоб у его друзей было легко на душе, и ему самому никогда не будет легко! С этого вечера я всегда приходила к нему в его маленькую гостиную, потому что на следующий день вернулся его отец.

Раза три, я думаю, нам было весело и отрадно, как в тот первый вечер; остальные наши свидания были мрачны и тягостны — то из-за его эгоизма и злобы, то из-за его страданий. Но я научилась все его выходки сносить без обиды — как не обижалась на его болезнь. Мистер Хитклиф нарочно избегает меня: я с ним почти что и не виделась. Правда, в ту субботу я пришла раньше обычного и услышала, как он жестоко пробирает бедного Линтона за его поведение накануне. Не понимаю, как он мог узнать, если не подслушивал у двери. Линтон, конечно, вел себя в тот вечер возмутительно, но это никого не касалось, кроме меня, я осадила мистера Хитклифа — вошла и объявила ему это напрямик. Он рассмеялся и пошел прочь, сказав, что, если я так смотрю на вещи, он очень рад. После этого случая я сказала Линтону, чтоб он свои злые слова говорил шепотом. Ну вот, Эллен, ты слышала все. Запретив мне приходить на Перевал, ты сделаешь несчастными двух людей, между тем, — если только ты не скажешь папе, — продолжая туда ходить, я не нарушу ничей покой. Ты не скажешь, нет? Бессердечно будет, если скажешь.

— На этот счет я приму свое решение к утру, мисс Кэтрин, — ответила я. — Нужно поразмыслить. Я оставляю вас: ложитесь спать, а я пойду и обдумаю.

Обдумала я вслух — в присутствии моего господина: из ее комнаты прошла прямо к нему и рассказала всю историю, опустив только ее разговоры с двоюродным братом и не упомянув про Гэртона. Мистер Линтон встревожился и огорчился, но не хотел показать мне, как сильно. Наутро Кэтрин узнала, что я обманула ее доверие, и узнала кстати, что ее тайные свидания должны прекратиться. Напрасно плакала она и оскорблялась запретом и молила отца пожалеть Линтона — все, чего она добилась, было обещание отца, что он сам напишет мальчику и даст ему разрешение приходить на Мызу, когда ему угодно; но в письме будет ясно сказано, чтоб он не надеялся больше видеть Кэтрин на Грозовом Перевале. Может