Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Патовая ситуация с каждом днем становилась все более нетерпимой, поскольку руководители БКП начали активную кампанию по оправданию собственной линии, публикуя соответствующие статьи в прессе зарубежных компартий. Чувствуя, что нити управления последними могут уйти из его рук, Зиновьев уже после завершения пленума ИККИ решился начать контрнаступление, пусть даже на неподготовленной почве. Он написал обширную статью, в которой осудил нейтральное отношение болгарских коммунистов к перевороту Цанкова. Неуверенный в своих выводах, Председатель Коминтерна решил подстраховаться, запросив у коллег предварительного согласия («Я сам колебался — ввиду этого и внес на обсуждение членов Политбюро, иначе просто напечатал бы статью»[730]).
Состоявшийся обмен мнениями стал отражением не только краткого периода олигархического равновесия в партии, но и характерных черт личности каждого из участников дискуссии (естественно, Троцкому запрос вообще не был направлен). Их мнения разошлись — Бухарин и Томский высказались за немедленное помещение статьи в печати, Сталин, Молотов и Каменев предложили отложить[731].
Обмен мнениями между М. П. Томским, Л. Б. Каменевым, Г. Е. Зиновьевым и И. В. Сталиным по поводу статьи о государственном перевороте в Болгарии и позиции болгарских коммунистов
Июнь 1923
[РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 2. Д. 10. Л. 126, 130–130 об., 133]
Хотя Зиновьев просил сталинского секретаря Назаретяна провести опрос по телефону, в итоге он принял форму обмена записками — у историков появился важный исторический источник, позволяющий уточнить место каждого из участников обсуждения в реальной расстановке сил в Политбюро[732]. Его значение побуждает опубликовать ключевые моменты эпистолярной дискуссии, выстроив их в отличие от опубликованной версии в логической последовательности.
Вот как отреагировал уверенный в своих силах и одновременно крайне осторожный Сталин: «Было бы лучше, по-моему, переделать статью в циркуляр от Коминтерна и разослать компартиям для руководства, не публикуя. Публикация опасная мера, — боюсь, как бы мы не сыграли на руку II-ому Интернационалу, толкнув болгар на откол от Коминтерна». Его поддержал верный оруженосец Молотов, изложивший свое мнение с характерной рассудительностью партийного бюрократа: статья действительно хорошая, но «необходимы прежде всего официальные указания болгарским коммунистам со стороны Коминтерна, чтобы добиться начала исправления линии болгарских коммунистов… Коминтерновская директива должна действительно быть жесткой, но вначале непубличной».
Каменев, занимавший в тот момент промежуточную позицию между Сталиным и Зиновьевым, остался верен принципу «и вашим, и нашим»: «Статья очень хороша, готов подписаться под каждой фразой. Но думаю, что надо сначала пойти по пути Сталина, т. е. внутрикоминтерновской критики, отложив публичную экзекуцию на некоторое время, пока выяснится степень сопротивления болгар такому обучению. Не начать ли обсуждение не статьей Зиновьева, а менее ответственным лицом и менее заостренной статьей?» Томский был краток, конкретен и тактичен: «Зная болгар, я уверен, что они не уйдут из III Интернационала, а затушевывать нельзя. Следует смягчить в смысле мостика, надежды на поправимость и т. д., дабы дать им возможность приличного отступления».
Бухарин, игнорировавший любые авторитеты, в очередной раз продемонстрировал горячность «мальчишки революции», как его называла Клара Цеткин. Он жестко раскритиковал позицию Сталина: «Мы уже доигрались с такой осторожностью. Чуяли, что будет беда, а сами с „осторожностью“ ходили вокруг почтенного живота Коларова, Димитрова и других, боялись сказать о наших сомнениях. Вот и достукались со своей дипломатией. Можно в статье кое-что выкинуть, но нужно публично отмежеваться от „болгарской линии“. Без этого мы запутаем остальные партии».
После явного провала первого тура обмена мнениями Зиновьев повторил: «Я колеблюсь — оттого и спрашиваю вас, стоящих подальше и могущих судить спокойней. Бухарин прав, что шила в мешке не утаишь и что чистота линии в других партиях — самое главное». Предложенный им новый компромисс — опубликовать его статью как критический ответ на письмо неназванного болгарского коммуниста[733], «немного усластивши его приятными оговорками», вторично вызвал возражения членов Политбюро. Каменев принял сталинскую линию на осторожность, предлагая собственные аргументы: «Дело не в „приятных оговорках“, а в том, что статья (правильная по существу) приравнивает поведение болгар к поведению социал-демократии в 1914 г. После такого публичного „упрека“ за подписью Зиновьева люди поставлены в безвыходное положение: надо или уходить, или драться за свою линию, что неизбежно загонит их ко II Интернационалу».
В конце концов Зиновьев согласился с доводами «умеренных», лишь в самом конце обмена мнениями упомянув, что за печатание статьи высказался Исполком Коминтерна и персонально Карл Радек. Он подготовил новый облегченный вариант своей статьи, приложив к нему пришедшее очень кстати письмо румынского коммуниста Бодулеску из Софии, сообщавшего о репрессиях против болгарских коммунистов. По мнению Председателя ИККИ, оно «целиком подтверждает наш анализ событий. Совершенно ясно, что нужно выступать немедленно. Скорее я опоздал». Зиновьев, вконец запутавшийся, попросил коллег просмотреть новый вариант («я сильно переделал статью, смягчил и т. д.»), и если возражений не будет, в среду 4 июля она появится в печати[734].
Если Сталин рассматривал зиновьевскую статью как увертюру к репрессиям против лидеров БКП, то некоторые представители номенклатурного сословия в РКП(б) пришли к совершенно иным выводам. Е. З. Волков, который должен был отправиться в Софию под прикрытием Общества Красного креста, в день ее появления писал своему непосредственному начальнику наркому Чичерину: «Такие статьи — это лучший способ добиться полной изоляции РКП в международном Коммунистическом Интернационале, ибо они рисуют лишь полное непонимание руководителей в нем русской фракции, если можно так выразиться, что происходит в Западной Европе вообще и на Балканах в частности, где коммунистические партии суть легальные массовые и в то же время парламентские партии, для которых чисто революционные действия возможны лишь при совершенно исключительных обстоятельствах, но совершенно невозможны, как исключительная и последовательно, или вернее, прямолинейно проводимая „рассудку вопреки и наперекор стихиям“ во имя голого принципа и без учета последствий тактика»[735].
В этих словах звучало совершенно иное понимание сути коминтерновской деятельности: не противопоставление компартий нормам парламентской демократии, но их интеграция в политическую систему, существующую в той или иной стране, для того чтобы пропагандировать массам собственную программу. Волков
