Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Взрывать призывами к открытым революционным выступлениям наши коммунистические резервы во враждебном лагере, призывать их массы к борьбе с руководящими ими центрами, дискредитировать последние в глазах этих масс без достаточных оснований, как это [случилось] в болгарском вопросе, давать своими призывами документальные основания правительствам буржуазных государств для оправдания своего террора против коммунистов — не значит ли это рубить сук, на котором сидишь?»[736] — вопрошал автор письма. Шансов дождаться позитивного ответа у него не было. Уход из политической жизни Ленина поставил точку на перспективе «нормализации» коммунистического движения, его приспособления к реалиям межвоенной Европы. Подобные голоса звучали вновь и вновь, но в зависимости от политической конъюнктуры в Кремле расценивались как проявление то «меньшевистской отрыжки», то «правого уклона».
Поворот, начатый согласно директивам пленума ИККИ, заставил болгарских коммунистов пересмотреть свою тактику, сориентировать ее на активные антиправительственные выступления, что привело к их попытке возглавить стихийное крестьянское восстание, охватившем в сентябре 1923 года южные районы страны. Оно было жестоко подавлено военной силой (потери повстанцев превысили 10 тысяч человек) и привело к массовым репрессиям против БКП[737]. Обсуждение же проекта зиновьевской статьи по болгарскому вопросу как в капле воды отразило тот очевидный факт, что надежды на сохранение механизма коллективного руководства после ухода с политической арены Ленина являлись пустой иллюзией. Без абсолютного авторитета вождя диктатура революционной партии была обречена на быстрое и неуклонное вырождение.
3.10. Кризис в Германии и его оценки в Москве
Как принято говорить, «на полях» Третьего пленума ИККИ состоялась неформальная встреча лидеров РКП(б), работавших в Коминтерне, с членами германской делегации. Наряду с Зиновьевым в ней участвовали Радек, Бухарин и Пятницкий. Протокола встречи не велось, но сохранилась краткая запись дискуссии, сделанная одним из немцев, которая в полной мере раскрывает настроения, царившие среди большевистских лидеров: Германия стояла на пороге пролетарской революции, и ее колыбелью на сей раз должна стать Саксония, где уже несколько месяцев правили социал-демократы. Коммунистам следовало сделать все для того, чтобы разложить их правительство изнутри, занять их место и таким образом создать плацдарм для наступления в национальном масштабе.
«Дискуссия прояснила точку зрения Президиума: следует как можно дольше поддерживать правительство Цейгнера[738] с целью его дискредитации, но не любой ценой. …Такая поддержка будет играть на руку фашистам. Компартии следует на какое-то время отойти на второй план и сосредоточиться на пропаганде, представляя себя партией завтрашнего дня, чтобы затем вновь перейти в контрнаступление»[739]. Такая формула являлась средним арифметическим между мнениями Зиновьева и Радека — первый настаивал на подстегивании лидеров КПГ, второй призывал их к осторожности, защищая Правление партии под руководством Брандлера. Немецкие участники встречи отметили, что Председатель ИККИ, требуя скорейшего вооружения «пролетарских сотен» в Саксонии, видел в них боевые отряды для вооруженного восстания, в то время как КПГ поддерживала их как политические органы единого рабочего фронта[740]. Достигнутый компромисс при всей своей непрочности давал немцам определенную ориентацию, в рамках которой им не возбранялись самостоятельность и инициатива.
«Кризис в Германии назревает очень быстро. Начинается новая глава германской революции». Отдыхавший в Кисловодске Зиновьев настаивал на скорейшей подготовке коммунистами захвата власти в Германии
Письмо Г. Е. Зиновьева И. В. Сталину
31 июля 1923
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 734. Л. 29–31]
Исполнив свой коминтерновский долг, в начале июля 1923 го-да Зиновьев отправился в Кисловодск, поручив вести оперативные дела в Исполкоме Радеку. Казалось бы, летняя пауза давала прекрасный повод отдохнуть от политической горячки последних недель. Но прошло несколько дней, и с курорта полетели отчаянные письма в адрес Каменева, оставшегося в Москве — наш герой обнаружил, что Сталин, которого он считал фигурой второго эшелона и своим верным попутчиком, начал вести собственную игру. Каменев должен был приложить все свое «немалое влияние» для того, чтобы купировать претензии генсека на единоличную власть и восстановить принципы коллективного руководства в Политбюро.
Чем больше времени Зиновьев вместе с Бухариным и Кларой Цеткин проводил на минеральных водах, тем больше ему казалось, что за его спиной идет передел власти. 30 июля он перешел от просьб к требованиям: «Мы этого терпеть больше не будем. Если партии суждено пройти через полосу (вероятно, очень короткую) единодержавия Сталина — пусть будет так. Но прикрывать все эти свинства я, по крайней мере, не намерен. Во всех платформах говорят о „тройке“, считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина»[741].
Зиновьевский список прегрешений Сталина с каждым письмом становился все больше и больше. Немалое место среди них занимали и коминтерновские проблемы, точнее — кризис в Германии и связанная с ним стратегия КПГ. Бравурные репортажи советской прессы о том, что Германия катится в пропасть, оптимистические донесения эмиссаров Коминтерна о стачечной борьбе по всей стране изменили настроение Зиновьева, которому стало казаться, что Радек в союзе со Сталиным пытаются «подкачать» его на немецких сюжетах. Провал болгарских коммунистов также давал о себе знать. Накануне антифашистского дня появилось частное письмо Зиновьева и Бухарина Брандлеру и Тальгеймеру о поддержке курса КПГ на обострение внутриполитической ситуации в стране: «…только этим путем можно избежать немецкой Болгарии».
В этом же письме кисловодские коминтерновцы прошлись и по Радеку, который в своем докладе на Третьем пленуме ИККИ (знаменитая «речь о Шлагетере»[742]) якобы сделал иллюзорную ставку на то, что рядовые фашисты могут быть завоеваны для дела коммунизма. «Но он забывает, что крепкий удар кулаком наилучшим образом разлагал бы фашизм. Разумеется, преждевременная решающая битва опасна»[743]. Тем не менее в тех германских землях, где у рабочих партий имеются сильные позиции (речь шла о Саксонии), они должны выдвигать лозунг «рабоче-крестьянского правительства», одобренный Четвертым конгрессом Коминтерна.
После первых сообщений об успехе антифашистского дня в Германии Зиновьев пришел в настоящий восторг: «Начинается новая глава германской революции… Близко то время, когда нам придется принимать решения всемирно-исторической важности». Из Кисловодска в Москву полетели предложения ускорить подготовку вооруженного захвата власти немецкими коммунистами, следовало наладить снабжение их оружием, послать из России «50 наших лучших боевиков»[744].
В то же время Председатель ИККИ не забывал
