Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2 августа Зиновьев дошел до ультиматума, заявив Каменеву, что если будет принято хотя бы еще одно решение без согласования с ним, он объявит о выходе из Политбюро[746]. Вместе с Бухариным он выразил готовность немедленно выехать в Москву, если Политбюро вынесет германский вопрос на повестку одного из своих ближайших заседаний[747]. В ответном письме Сталин неторопливо и хладнокровно реагировал на его упреки: «Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты ее подхватят, они провалятся с треском. Это в „лучшем“ случае. А в худшем — их разобьют вдребезги и отбросят назад… нам выгодно, чтобы первыми напали фашисты: это сплотит весь рабочий класс вокруг коммунистов (Германия не Болгария). Кроме того, фашисты по всем данным слабы в Германии. По-моему, немцев надо удерживать, а не поощрять»[748].
Находясь в Кисловодске, Г. Е. Зиновьев активно вживался в роль наследника В. И. Ленина на посту руководителя РКП(б), сообщая К. Е. Ворошилову, что И. В. Сталин «почти готов» присоединиться к предлагаемым им внутрипартийным мерам
11 августа 1923
[РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 2. Д. 71. Л. 38–40]
Конфликт между Москвой и Кисловодском стал набирать такие обороты, что инструкции для немецких коммунистов отошли на второй план. 10 августа Зиновьев жестко ответил генсеку на письмо от 7 августа, решив, что тот заигрывает с Радеком и Троцким, подрывая тем самым сплоченное противодействие «семерки» претензиям последнего на раздел власти: «Вы стали на сторону Радека. Не снеслись с нами, задержали нашу телеграмму, стали телеграфировать Троцкому. Вот это не годится, даже если бы „группа“ не существовала»[749]. Одновременно председатель Коминтерна стал готовить обширный документ «Положение в Германии и наши задачи», чтобы по возвращении в Москву вынести его на обсуждение Политбюро.
Тем временем развитие событий в Германии обгоняло самые смелые прогнозы лидеров Коминтерна. 7 августа 1923 года курс доллара совершил невиданный скачок и вырос с полутора до трех с половиной миллионов марок[750]. С прилавков магазинов тут же исчезли товары первой необходимости, начались задержки с выдачей зарплаты — в кассах просто не было такого количества денег. Советский генконсул Г. Л. Шкловский доносил из Гамбурга: «При последних получках фабрики и заводы не в состоянии были выплачивать рабочим и половины причитающегося им жалованья, а то, что давалось, выдавалось какой-нибудь крупной купюрой на несколько человек, которую никто не соглашался разменивать и по этой причине добрую часть ее приходилось оставлять в кабаке»[751]. Крестьяне отказываются везти продовольствие на продажу в города, предпочитая бартер: подметки подбивают за 10 фунтов муки. Местные органы власти и хозяева предприятий перешли к выпуску «эрзац-денег», что свидетельствует о полном развале финансовой системы Германии, писал Шкловский[752].
По всей стране прокатилась волна стихийных стачек, их участники требовали установления тарифов своего труда в золотом эквиваленте, гарантированных цен на товары первой необходимости. Рабочие контрольные комиссии проводили конфискации продуктов у спекулянтов, в ряде городов местные власти шли на сотрудничество с ними. Впервые после капповского путча трудящиеся добились реальных успехов в борьбе за свои права, заставили власть считаться со своими требованиями.
Теперь вопрос стоял о том, как воспользоваться этой победой. С точки зрения левой оппозиции КПГ, в повестку дня вернулся лозунг вооруженного восстания. «Партия не должна ограничиваться переходными лозунгами, а должна уже сейчас ясно и доступно пропагандировать свою программу действий на второй день после завоевания власти». На пути к этому следует обеспечить «скорейший переход фабзавкомовского движения в организацию рабочих советов» и нанести главный удар по левой социал-демократии, которая «своими радикальными фразами способна вводить массы в заблуждение и поэтому опаснее правой»[753]. В случае вхождения коммунистов в земельные правительства последние должны быть поставлены в зависимость не от парламентов, а от местных съездов Советов.
Доклад находившегося в Германии заместителя председателя ГПУ и члена Реввоенсовета СССР И. С. Уншлихта о ходе военно-технической подготовки коммунистического восстания в этой стране
29 сентября 1923
[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 19. Д. 70. Л. 2–3]
Левое крыло компартии продолжало видеть ближайшее будущее в духе обветшавшей «теории наступления», предлагая идти вперед несмотря ни на что, хотя на деле это означало бы повторение мартовских событий 1921 года, включая их трагический итог. Его лидеры считали, что именно они олицетворяют революционный дух партии и ведут ее к победе. Лидер Берлинской организации КПГ Рут Фишер утверждала на заседании Правления 12 сентября 1923 года, что в партии борются два непримиримых течения: одно выступает за формирование рабочего правительства в условиях демократии, что нашло свое отражение в кампании после убийства Ратенау, и второе («которое олицетворяем мы»), ведущее партию к решающим боям[754]. С ее позицией были солидарны многие коминтерновские и советские эмиссары, находившиеся в тот момент в Германии. Шкловский настаивал на том, что «вопрос о вооруженном восстании есть конкретный вопрос завтрашнего дня… Мы можем по инерции или из дипломатии еще продолжать говорить о едином фронте, но практически мы с ним считаться больше не должны»[755].
Иосиф Станиславович Уншлихт
1927
[РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 91]
Требование снять лозунг рабочего правительства («…мы должны строить нашу тактику в расчете на то, что рабочие массы все больше и больше будут собираться под знамена компартии и, что эта партия в своей борьбе за власть будет одинока», — писал Шкловский в том же письме) вполне импонировало настроениям самого Зиновьева. Тем временем в Берлине было образовано коалиционное правительство Густава Штреземана с участием лидеров социал-демократической партии, что было воспринято как подготовка к репрессиям против КПГ. «Вероятнее всего, что правительство большой коалиции попытается достичь соглашения с французами, во внутриполитической сфере нанесет главный удар по коммунистическому движению, опираясь на поддержку правого крыла социал-демократии и верхушки профсоюзов»
