Мизерере - Жан-Кристоф Гранже

Ворота открылись, и машина въехала внутрь Колонии. Воло понял, почему он вдруг вспомнил об этом символе. Он и сам мечтал о подобной чистоте. О мире, избавленном от Колонии. Расследование стало первым ливнем, смывшим нечистоты, позволившим собрать воедино крупицы истины. Теперь он достиг стадии «совершенного дождя». Полного очищения.

Но это будет кровавый дождь.

Волокин знал, что никому не даст пощады.

71

— Теперь давай все сначала.

— Ты офигел?

— А что, похоже? Делай, что говорят, Касдан, и через пару часов будешь дома.

— Твою…

— Кто бы спорил. Ну, выкладывай.

И Касдан снова начал рассказывать. О храме Иоанна Крестителя. О Вильгельме Гетце. О допросе мальчишек. О том, что узнал от Насера. И о том, как нашел жучки. У него не было причин о чем-то умалчивать. Лучше накормить их досыта. И поскорее с этим покончить.

— А что ты знаешь об убийстве Вильгельма Гетца?

— Бедняга умер от боли. Ему прокололи барабанные перепонки.

— Орудие преступления?

— С этим непонятно. Анализ слухового органа не выявил ни следа чужеродных частиц. Да ты и сам все знаешь. К чему заставлять меня повторять?

Вместо ответа Маршелье продолжал стучать по клавиатуре. Даже смешно, что приходится сидеть в своем прежнем кабинете на стуле, предназначенном для свидетелей или обвиняемого. Он так и не понял, какова его роль.

— Так как же с первым убийством? — продолжал Маршелье. — Ты что-нибудь слышал об уликах?

Касдан рассказал об отпечатках обуви. О частицах дерева. Потом сам заговорил о втором убийстве. О Насере и его «тунисской улыбке». Увечья были нанесены не тем оружием, которым проткнули барабанные перепонки, а скорее всего, ножом, изготовленным в девятнадцатом веке. Он упомянул о цитате из «Мизерере». О глубинном смысле этой молитвы. О грехе и прощении.

Эти комментарии исходили от Волокина, но об этом он промолчал, чтобы не подставлять парня. В конце концов, у Воло еще все впереди.

— Как по-твоему, почему убили Гетца и Насера?

Сжавшись на стуле, Касдан сдержанно ответил:

— Чтобы заставить их молчать. Гетц собирался дать показания против Колонии. Наверняка он проговорился Насеру. Вам это прекрасно известно. Их обоих прослушивали!

— А что скажешь об убийстве отца Оливье?

Касдан объяснил логику, которой следовал убийца или убийцы. Молитва и увечья говорят о вине и отпущении грехов. Сказал он и о педофилии, в которой подозревали священника. О похищениях мальчиков из хора, к которым, возможно, были причастны Гетц и Манури…

— А почему ты молчишь о своем напарнике Седрике Волокине?

Касдан не удивился. Он сам познакомил русского с Верну и Пюиферра. Вполне понятно, что Маршелье прознал о его участии.

— Он из отдела по защите прав несовершеннолетних, — сдержанно пояснил армянин. — Его тоже заинтересовало расследование. Из-за похищенных ребятишек. Какое-то время мы работали вместе, но потом он все бросил. У парня проблемы с наркотой.

— Где он сейчас?

— Вернулся в реабилитационный центр в Уазе.

— Проверим. Что еще?

Касдан заговорил снова. О священном дереве. О повороте в расследовании, когда он узнал, что Гетц сам был палачом. Рассказал о показаниях Петера Хансена и от них прямо перешел к секте. Якобы от Хансена он и узнал о чилийской Колонии и о том, что теперь она перебралась во Францию. О трех генералах он предпочел умолчать. Упомянув Кондо-Мари, Лабрюйера и Пи, он бы сам намекнул на возможную связь между собой и убийством Пи — Форжера.

Маршелье продолжал стучать по клавишам. Время от времени он останавливался и всматривался в клавиатуру, словно искал там несуществующую букву. Касдан посматривал на настенные часы. Уже три.

Он подходил к концу. Поведал о своих последних находках. О секте и ее правилах. О ее статусе. О детях. И об убийстве бывшего колониста Режиса Мазуайе. О стычке с мальчишками в масках он ничего не сказал, чтобы не впутывать русского.

Он подытожил, обрисовав общий контекст преступлений. Религиозная секта, проводящая таинственные исследования человеческого голоса, особое значение придает детским хорам. Дети, воспитанные в боли и вере, превращены в убийц. Секта рискнула выйти из тени, зверски убивая людей, которые могли бы раскрыть цель ее изысканий. Маршелье оторвался от клавиатуры:

— Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку?

— Нет. Этими детьми командуют и руководят лидеры секты. Прежде всего, ее гуру Бруно Хартманн, сын Ханса Вернера Хартманна. На французской земле его никто никогда не видел. Однако он где-то здесь и сам дергает за веревочки.

Бросив печатать, Маршелье скрестил руки:

— Что, по-твоему, будет дальше?

— Возможно, они продолжат убирать свидетелей. Я уверен только в одном.

— В чем?

— Паника поднялась из-за какого-то события внутри секты. С этого все и началось.

— Что ты имеешь в виду?

— Сам не знаю. Не исключено, что секта готовит теракт против «нечистых». Как японская секта «Аум Синрике» в девяносто пятом. Из-за этого Гетц решился заговорить.

— Бред какой-то.

Касдан склонился над письменным столом:

— А у тебя другие сведения?

— Нет, но…

— Что «но»? Этому пора положить конец. Черт побери! Так или иначе, но уродов надо остановить!

Полицейский поднял глаза. Впервые за все это время он не выглядел ни насмешливым, ни враждебным:

— Ты хоть понимаешь, что все это ни на чем не основано? У тебя нет ни намека на прямые доказательства.

— Есть отпечатки обуви. Ботинок времен Второй мировой войны. И частицы дерева. Особого вида акации со следами пыльцы из Чили.

— Это и яйца выеденного не стоит, если не удастся установить прямую связь между сектой и жертвами. Не сомневаюсь, что в этом отношении они соблюдали особую осторожность. Поверь мне, ни Гетц, ни Манури не посылали Хартманну мейлов.

Касдан стукнул по столу:

— Эти гады похищают и пытают детей! Они серийные убийцы! Их надо остановить. Нечего с такими миндальничать!

— Успокойся. Пусть даже нам многое удалось нарыть, сам знаешь, у нас связаны руки. На самом деле мы и приближаться к ним не имеем права. В «Асунсьоне» полно оружия. Если мы только попытаемся их атаковать, в лучшем случае добьемся коллективного самоубийства, как в секте Солнечного храма. А в худшем — настоящего сражения, как в Уэйко, с погибшими с обеих сторон.

— И что теперь?

Маршелье нажал на кнопку «печать».

— Подпиши протокол и спи спокойно, а мы продолжим расследование. У нас есть зацепка.

— Что за зацепка?

— Бабки. У них слишком много денег. Или они отмывают грязные деньги из Чили, или занимаются запрещенной торговлей. Финансовая инспекция напала на след их счетов в Швейцарии. Мы ждем разрешения от банков, чтобы их проверить. А также разрабатываем цепь их анонимных фирм, прикрывающих одна другую.

— На это уйдут месяцы.

— А может, и годы. Но тут ничего не поделаешь.

Маршелье вытащил распечатки и протянул их Касдану:

— Подпиши свои показания. Мы пометим их грифом «heroic fantasy».[38]

Касдан расписался, радуясь, что может наконец уйти, и испытывая раздражение от неповоротливости полицейской машины. Он напрасно пытался сглотнуть. Вспомнились восьмидесятые годы, когда его мучили обострения и от нейролептиков пересыхало во рту.

Он встал и кивком попрощался с Маршелье.

Касдан уже взялся за дверную ручку, когда тот произнес:

— Есть и другой выход.

— Какой?

— Проникнуть в Колонию. Найти Хартманна. Мы уверены, что немец живет в Коссе. Его надо похитить, вернуть во Францию и, не поднимая шума, отдать под суд. Как израильтяне нацистских преступников.

— И кто за такое возьмется?

— Точно не мы. И ни одно из официальных полицейских подразделений. Как, впрочем, и армия. Разве что какие-нибудь вольные стрелки. Из тех, кому нечего терять.

Касдан понял, что Маршелье видит в этой роли его самого. Шестидесятитрехлетнего старика с приметной внешностью…

— Это благословение?

— Надо навести порядок. Не важно, кто этим займется.

— Ты положился бы на старого армянина?

— Нет. Но я не могу запретить тебе отправиться на горнолыжный курорт.

— В этом году в Косс-Межане туго со снегом.

— Поищи хорошенько. На самой вершине что-нибудь да отыщется.

72

Спаржу сажают зимой.

Во всяком случае, эту ее разновидность. Волокин не запомнил — белую, звездчатую или зеленую. А теплая зима 2006 года позволяла высадить ее уже в декабре.

При некоторых условиях.

Накануне сельскохозяйственные рабочие положили в борозды навоз и продезинфицировали корни жавелевой водой. Теперь можно рассаживать корневища по определенной схеме. Расстояние между бороздами — сто сантиметров, а глубина — двадцать пять — тридцать сантиметров. Расстояние между самими растениями сорок пять — пятьдесят сантиметров. Сначала надо добавить навоза, потом положить растение набок, так, чтобы корни тянулись вдоль ряда. Потом полольной сапкой присыпать землей на пять сантиметров.