"Господин мертвец" - Константин Соловьёв

- Вперед! – крикнул Дирк, и первым устремился в траншею.

Он помнил схему, которую сам рисовал, помнил неровные карандашные отметки. Длинный ход, метров сорок, и все – один сплошной земляной коридор, изломанный подобно молнии, с несколькими десятками коротких слепых отростков. Что-то вроде извивающейся кишки. Только в этой кишке несложно захлебнуться кровью. То, что на первый взгляд могло выглядеть нелепо, в искусстве современной фортификации имело свой особый смысл. Ни один безрассудный сапер не стал бы вести прямой ход сообщения к штабу. Штаб – мозг части, и даже не смерть его, но повреждение может стать причиной катастрофических последствий. Штаб всегда располагается в глубине обороны, и с таким расчетом, чтобы силы атакующих, сколь многочисленны бы они ни были, встречали на своем пути как можно больше сложностей. Открывшийся перед «Висельниками» ход был последним звеном это эшелонированной системы обороны. Он был достаточно узок для трех человек плечом к плечу, что позволяло защитникам удерживать его относительно небольшими силами. Даже его изломы были несимметричны, короткие отрезки сменялись длинными, и угол поворота всякий раз оказывался немного иным. Это тоже не было прихотью штейнмейстеров, лишь эффективным способом сбить с толку вражеских гранатометчиков, которые не смогли бы засыпать оборонявшихся навесным огнем. Даже короткие слепые отрезки в стенах играли свою роль, являя собой превосходные ячейки для засады, направленные по движению основного хода и смотрящие в спину атакующим. Спрятавшийся в них человек при помощи пары револьверов или «трещотки» мог уложить лицом в землю доброе отделение, прежде чем кто-то сообразил бы, что происходит. Кажется, что-то подобное использовалось в средневековой фортификации. Засечный коридор?.. Дирк не мог вспомнить точного названия, но не удивился бы совпадению. Хорошие способы, годящиеся для того чтобы лишать человека жизни, никогда по-настоящему не забываются.

Дирк бежал по траншее, слыша за собой тяжелое уханье чужих сапог, и надеялся лишь на то, что силы французов слишком истощены, чтобы организовать на подходах к штабу полноценную оборону. Если на каждый метр придется по французу… Но нет, конечно же они не такие дураки чтоб держать в охранении штаба несколько взводов, в то время, как система обороны агонизирует, требуя подкрепления в десятке мест. Дирк надеялся, что они не такие дураки. Германский штаб точно не стал бы держать резервы в такой ситуации, прекрасно понимая, что сохранение жизней штабных офицеров не окупит проигрыша, и даже самая умная голова не полезнее футбольного мяча, если все остальные части тела отрублены. Но французских офицеров всегда характеризовал особенный подход, и Дирк был готов к чему угодно.

Готовность пригодилась ему, когда за поворотом мелькнуло чье-то плечо в мундире хорошо знакомого цвета. Дирк не стал замедлять ход, напротив, оттолкнулся локтем и ногой от стены за спиной, врезавшись в угол траншеи подобно стальному снаряду. Перед столкновением он рефлекторно пригнул голову – от подобного удара немудрено сломать шейные позвонки. Удар вышел что надо. Траншею здесь не успели укрепить деревом, камнем или металлом, а полметра раскисшей земли не были существенной преградой для «Висельника» в полном боевом облачении. Дирк снес угол, выворотив из земли тонкие деревянные рейки и обрывки каких-то веревок. В облаке этого сора и земли он врезался во француза, не успевшего даже вскинуть свой карабин. Хрустнули кости, француз захрипел, стиснув предплечье Дирка слабеющими руками. Дирк не глядя отшвырнул его, зная, что кто-то из идущих сзади добьет раненого. Или, не останавливая бега, разнесет голову кованым сапогом.

Вынырнувший точно из-под земли француз ловко ткнул Дирка в живот каким-то подобием глефы. Не гренадер, но опытный малый. Это его и погубило. Неопытные обычно бьют в голову. Привычка человека, не обкатанного хорошенько в траншейном бою. В голову бьют в драке или в английском боксе, когда важно хорошо поставленным ударом заставить противника покачнуться, считая звезды, или даже отправить в нокаут. Но здесь не драка, здесь кое-что иное. Если хочешь быстро вывести противника из строя, бей в живот. Древняя хитрость всех опытных рубак, которой стараются обучить новичков в первую очередь.

Не голова, хоть в нее и устремляется инстинктивно удар. Острие может соскользнуть по прочной лицевой кости черепа, срубить противнику щеку или лишить глаза. После этого вряд ли он сможет прибыльно торговать своими фотокарточками или быть желанным гостем в гостиных хорошеньких девушек, но уж времени для того, чтобы отправить своему обидчику кусок свинца в печень, у него хватит. Дирку рассказывали про какого-то «томми», который получил две револьверные пули в голову, и не по касательной, а над глазом, с близкого расстояния. У него хватило сил прикончить своего противника и самостоятельно уйти в санчасть. Говорят, парня комиссовали с фронта, и он так и уехал, увозя с собою два металлических гостинца в голове. И то, что он потом ослеп на один глаз, вряд ли могло бы обрадовать того, кого он уложил.

Бить в грудь тоже не следует. В ней сердце и легкие, да и промахнуться в нее сложно, но редко кто может заранее сказать, чем увенчается этот удар. Лезвие может застрять в ребрах, и, пока ты будешь вытягивать его, сам получишь полметра стали поддых. Хороший, с оттяжкой, удар палицы может отразиться от наплечника или кирасы, скользнуть боком, почти не причинив вреда. Или же разобьет пару ребер, причинив лишь боль, но не смерть.

Опытный солдат всегда метит в живот. Ни единой кости и везде мягко, как у сдобной лепешки. Штык входит в живот так легко и плавно, словно зубочистка в непропеченное тесто, и столь же легко выскальзывает обратно, подчас вытаскивая за собой грязно-красные лохмотья чьих-то внутренностей и влажные гирлянды кишок. Удар в живот редко убивает на месте, но это от него и не требуется, раненный теряет всякую возможность сопротивляться, лишь корчится, ползая по земле, что-то причитая и подвывая. Даже если санитарная команда оттащит его в лазарет, шансов у него почти нет.

Если бы удар импровизированной глефы пришелся в незащищенную голову, это могло бы стать последим, увиденным Дирком. Но француз был слишком опытен, что и погубило его – рефлекторно бил в живот, не успев заметить или сообразить, что подобный удар сталь доспехов наверняка выдержит.

Что и произошло – узкое лезвие бессильно звякнуло о пластины, оставив лишь тонкую отметину. Ответным ударом Дирк вогнал молот в бок француза, пырнув своим оружием, точно обычной пикой. Француз пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие. Человеческое тело глупо и слишком привычно к ударам сердца, которые ощущает всю жизнь, оттого приход смерти оно ощущает с опозданием. Дирк крутанул рукоять и резко высвободил свое оружие, разворотив бедолаге грудную клетку.

Не останавливаться – напомнил он себе. Французы из охранения штаба не должны сообразить, что происходит. Они только что отразили нападение отряда Крамера и сейчас, верно, добивают его остатки. Ищут офицеров, режут глотки раненым, копаются в трофеях. После сегодняшнего штурма не будет никаких поблажек, это понимали и штурмующие и обороняющиеся. Есть какой-то предел жестокости сродни риске на вычислительной линейке. За ним не остается ничего рыцарского, честного или человеческого. Только звериное, яростное, нерассуждающее. Дирк не тешил себя надеждой относительно того, что выживших из отряда лейтенанта Крамера взяли в плен.

Штурмовиков редко ждут лагеря для военнопленных. Чаще всего - быстрый полевой допрос и хлопок револьвера в затылок. Если бы на дворе стоял четырнадцатый год, у попавших в плен к французам «штосструпен» еще был шанс. Но четырнадцатый быстро прошел, заглушенный звонкой медью военных оркестров и торжественными обещаниями быстрой победы.

А за ним был пятнадцатый год. Был Верден, была Сомма, Марн, Пашендаль, Мессины, и снова Марн. Были Камбре, Изонцо, Пьява, Артуа, Аррас, Нев-Шапель, Ипр, Витторио-Венето, и в третий раз Марн… Были бьющие в лицо огнем орудия, и ошметки человеческих тел, разбросанные в беспорядке, точно позабытые ребенком игрушки. Были неспешно ползущие танки, перемалывающие траншеи траками, и стрекочущие в небе пулеметы аэропланов. Был заползающий под противогазы иприт и люди с сожженными легкими, выхаркивающие из себя внутренности. Оторванные минами ноги, пробитые снайперами головы, расплющенные ударной волной тела, иссеченные осколками, вмятые в землю, распотрошенные. Много всего было с четырнадцатого года. И пленные больше не ходили, выстроившись как на параде, при боевых знаменах…

О спасении штурмовиков Крамера можно было не думать. Дирк знал, что проще считать их покойниками. И сейчас «Висельники» шли не спасать, но мстить.

Французов в траншее было совсем немного. Дирк понял, что оказался прав, лягушатникам не терпелось расправиться с людьми Крамера, и в гневе они совсем забыли про осторожность. Эта ошибка будет дорого им стоить.