"Господин мертвец" - Константин Соловьёв

- Никак нет, господин унтер! – прозвучало как «Нейика-к нет, госуаподинунтр!», - Приношу свои извинения. Отлучился на минуту.

Дирк взглянул на француза, который корчился на земле, извиваясь как змея с перебитым хребтом. Лучше бы унтер этого не делал. То, что показалось ему грязью на незнакомом лице, на самом деле представляло собой нечто отталкивающее. Настолько, что Дирк едва сумел сдержать плясавшее на языке забористое ругательство.

- Какого дьявола вы тут творите, рядовой? Это… Это омерзительно! Вы солдат, а не палач! Вы же… Господи… - слова тут были бесполезны, - Вы проклятый садист!

- Извините, господин унтер, - ответил тихо Варга, без сожаления в голосе. Напротив, с каким-то сдержанным достоинством, как у человека, в чьих добрых намерениях необоснованно усомнились, - Эта французская падаль попыталась прикинуться мертвой. Глупый француз. Хотел ударить нам в спину. Но я ударил его раньше.

- Так ударил, что почти срезал ему лицо?

- Извините, господин унтер, - повторил Варга, ничуть не смущаясь, - Рука дрогнула. Разрешите добить?

- Довольно с вас. Тиммерман!

Пулеметчик появился за его спиной так быстро, словно все это время, невидимый, стоял рядом. Он понял все без дополнительных слов. Шуршание кожаных ремней, поддерживающих «Ирму», один отрывистый лязгающий хлопок – и все было закончено. Француз, елозящий по земле, подпрыгнул всем телом, как от близкого разрыва снаряда, разбросал руки и словно скомкался, как вырезанная из бумаги фигура. Пуля угодила ему в грудь и разорвала ее пополам, открыв неровно вдоль, как неумелая рука вскрывает консервную банку. Варга, не скрывая разочарования, спрятал свой уродливый тесак. Улыбка на его лице поблекла – точно тень на нее набежала.

- Если вы еще раз позволите себе пытать людей, - отчеканил Дирк, обращаясь к нему, - Особенно находясь на боевом задании, я лично – лично! – доложу мейстеру. И после этого вы позавидуете самой несчастной из своих жертв!

- Так точно, господин унтер.

Дирк не любил устраивать разнос рядовым – для этого были командиры отделений. Они в совершенстве знали своих подопечных, их сильные и слабые стороны, мелкие слабости и особенные точки, на которые можно надавить при необходимости. Но у Мерца и без того много забот, чтобы муштровать своих людей. А ведь с каждым днем будет все хуже. Уже сейчас он едва ли не устранился от воспитательной работы в отделении, что же начнется, когда он почувствует себя еще хуже? Унтер не может себе позволить полагаться на ефрейтора, который не контролирует свое подразделение. Это может обернуться не просто неприятностями, а самой настоящей катастрофой.

Дирк подумал о том, что было бы неплохо раскопать среди свежих сегодняшних мертвецов какого-нибудь толкового офицера, которого он мог бы поставить заместителем вместо Карла-Йохана, тогда его можно будет сделать командиром четвертого отделения на замену Мерцу… Правда, найти такого – большая редкость. Единицы из тысяч солдат пишут прошение о зачислении посмертно в Чумной Легион. А без него тоттмейстер не вправе поднять покойника. Надеяться же на офицера, да еще и понятливого, способного влиться в роту мертвецов, было не разумнее, чем надеяться на эпидемию коклюша, которая свалит все французское войско за неделю.

Не всякий человек, зачисленный в Чумной Легион по собственной воле, способен выдержать и принять это назначение. Человеческая психика, этот сложный и капризный механизм, чей ход и без того непоправимо нарушается с последним ударом сердца, зачастую не в силах смириться с подобной нагрузкой. Дирк хорошо помнил ефрейтора Циммера, который принял второе пулеметное отделение «листьев» до Клейна. Превосходный офицер, бывший при жизни едва ли не лучшим в своем полку, достойный солдат Германии, пожелавший чтоб его тело и после смерти сражалось с врагами кайзера и Отечества. Как и многие другие, подписывая прошение в Орден тоттмейстеров, он вряд ли представлял себе, чем это обернется. Бесстрашно смотрящий в жерла французских пушек, идущий в штыковую атаку в первой шеренге, похоронивший половину своего взвода еще при Вердене, Циммер сломался, оказавшись среди «Веселых Висельников». В этом не было ничего удивительного. Иногда человек может казаться отлитым из лучшей крупповской стали, но какая-нибудь неразличимая трещина во внутренней броне способна уничтожить его, лишив рассудка. Никогда не угадаешь, у кого она есть. Чтобы вступить в Чумной Легион, требуется нечто большее, чем простая отвага или хладнокровие. Нечто другое. Что-то, чего не оказалось у Циммера.

Дирк помнил его лицо – бледное, как у всякого мертвеца, искаженное какой-то щемящей тоской и в то же время безразличием – словно все мышцы его лица вдруг атрофировались под действием некроза. Когда Циммер смотрел на кого-то из своих новых подчиненных, он вздрагивал. Дирк надеялся, что это со временем пройдет. Иногда даже самый сложный механизм, чей ход нарушен, может продолжать работать, как может ползти вперед танк, полуразрушенный прямым попаданием. Вопрос лишь в степени его повреждения.

Некоторые люди просто не могут свыкнуться с тем, что теперь они – не живые существа из плоти и крови, а чьи-то безвольные разлагающиеся слуги, живое воплощение словосочетания «пушечное мясо». «Мясо» - так их и называют в траншеях. И в каждом взгляде живого человека – отвращение, презрение и страх. Не все способны это принять.

Циммер сломался внезапно, без всяких видимых причин. Его пулеметная команда должна была прикрывать огнем наступающее отделение Тоттлебена. Обычная грызня с французами за второстепенные позиции, которые «Веселые Висельники» должны были отбить в полчаса. Циммер, который вел свое отделение и координировал огонь, вдруг остановился, оглядел своих мертвецов сумасшедшим взглядом, и вдруг сел прямо на землю, не обращая внимания на визг разрывающейся вокруг шрапнели. Это была не истерика, а что-то вроде транса – его сознание полностью отключилось от происходящего, оставив на поле боя лишь пустую оболочку. Ефрейтор бормотал что-то себе под нос, всхлипывал, молился, даже пел. Стало очевидно, что он был невменяем.

Это происшествие дорого стоило «Веселым Висельникам», которые в разгар наступления лишились командира пулеметного отделения. Пулеметные расчеты были достаточно опытны, чтобы продолжать действовать и без чужого руководства. Но, оказавшись не в силах координировать свои силы, не имея связи друг с другом, они были далеко не столь эффективны. Командование принял на себя Шперлинг, тогда еще ясно соображающий и решительный.

Но момент был упущен. Отделение Тоттлебена, вынужденное штурмовать передний край обороны французов без остро необходимой пулеметной поддержки, потеряло до трети своего состава. И только ценой невероятного упорства смогло закрепиться во вражеских траншеях.

Тоттмейстер Бергер был в ярости. Обычно немногословный и сдержанный, он в то же время легко мог предаться приступу безудержного гнева. Он был тоттмейстером, «мертвоедом», и у него было свое представление об отношениях между живыми и мертвыми. «Вы удивили меня, Циммер, - сказал он ефрейтору, когда кемпферы притащили того в штаб роты, к командирскому «Морригану», - Говорят, что смерть смывает любой позор. Но что делать с мертвецом, который покрыл позором и себя, и свою роту?». Циммер не пытался оправдываться. Последнее испытание оказалось невыносимым для его рассудка. Он просто молчал, бессмысленно озираясь, едва ли понимая смысл произнесенных слов. Тоттмейстер Бергер понял, что толку от него уже не будет. Этот мертвец уже был бесполезен для Чумного Легиона. «Где падаль, там собираются коршуны[51], - пробормотал тогда тоттмейстер Бергер и обратился к Дирку, - Унтер, подберите во второе отделение нового командира. Я думаю, господин Циммер покинет нас в самом скором времени».

Циммер покинул их тем же днем. Просто исчез из расположения роты. Вопросов о его судьбе «Висельники» не задавали. И вообще старались не упоминать его имени. Тоттлебен предположил, что тоттмейстер Бергер в гневе велел закопать бедолагу, не дав ему перед этим упокоения. Подобная расправа изредка применялась к тем мертвецам, которые опорочили свои части и заслуживали сурового наказания. Окруженный со всех сторон толщей земли, мертвец мог лежать в ней месяцы и даже годы, хотя рассудок обычно отказывал ему в первые же дни. Но подобное варварство не было в духе тоттмейстера Бергера. На следующий день рота снялась с позиции и под мерный ропот двигателей «Мариенвагенов» отправилась на юг. Французы отчаянно пытались прорвать фронт сразу в нескольких местах, и работы у мертвецов хватало.

Полгода спустя, когда «Веселые висельники» вновь оказались в тех краях, загадка пропавшего ефрейтора разъяснилась сама собой. От местных пехотных офицеров Дирк услышал окончание этой истории.

После того, как «Висельники» снялись, в этих местах объявился живой мертвец. Днем его не было видно, но ночью наблюдатели и часовые замечали бредущую по перепаханному воронками полю одинокую фигуру. В свете осветительных ракет и фонарей можно было разобрать, что это мертвец – распахнутые невидящие глаза, лицо в трупных пятнах, порванный и свисающий клочьями мундир. Он бродил по расположению части, не разбирая ничего вокруг себя, что-то бормотал, иногда падал, но поднимался и снова плелся в темноте – жуткая покачивающаяся фигура в ночи. Он продолжал свой вечный путь, не обращая внимания на то, что мышцы его истлели, а ноги давно стерты до костей.