Ловцы фортуны - Каролин Терри

Бриллианты таинственно мерцали в синих, бархатных глубинах футляра. Миранда медленно взяла ожерелье в руки и подняла, так что оно заструилось сквозь пальцы потоком света. Ожерелье Брайтов, ее детская игрушка, которую она унаследовала к восемнадцати годам. Теперь бриллианты были для нее не просто детской игрушкой — они стали и символом той тяжелой ноши, что легла на ее плечи вместе с наследством. Ожерелье воплощало собой алмазы, не пробуждавшие в ней абсолютно никаких страстей. Но ими был одержим Мэтью. Оно напоминало об алмазах Юго-Западной Африки, нисколько ее лично не волновавших, однако она должна была добиться их ради Мэтью.

Миранда не любила ожерелье. Оно предъявляло слишком высокие требования, диктовало, чтобы ее красота была столь же безупречна, как и блеск его бриллиантов. Оно требовало от нее слишком многого. Но сегодня вечером ей не придется одевать драгоценности Брайтов — в Кимберли, впрочем, как и везде, ей нет нужды подчеркивать свое богатство и положение. Она вернула футляр в шкатулку и достала жемчуг.

Никто не объяснил ей так следует смысл предстоящего приема, а расспрашивать было бы неловко, поскольку предполагалось, что это сюрприз. Миранда застонала. Боже, как она ненавидела сюрпризы! Но с другой стороны, насколько жалка она сама, в страхе ждущая собственный день рождения! Несчастье во мне самой, думала она, я просто нисколько неинтересна. Люди добры ко мне из-за того, кто я, а не из-за того, какая я — и могло ли быть по-иному? И только она начала верить, что есть человек, который заинтересован в ней, а не в отце, и не в деньгах отца, как он исчез…

Рассердившись, Миранда заставила себя вернуться мыслями к Тиффани, но это ее не утешило. Несомненно, каждый будет сравнивать двух алмазных наследниц, и, как Полина много лет назад, Миранда чувствовала, что соперничество невозможно. Тиффани срывала маску уверенности Миранды, обнажая слабости, которые она так хорошо скрывала годами, абсолютное совершенство соперницы убеждало, что люди вежливы с ней самой лишь из долга, жадности или жалости к ее глухоте.

В прихожей дома Антона Миранда застыла, остолбенев от сознания того, что хотя прием дается в честь ее дня рождения, не она будет главной героиней. Все смотрели на дверь, ожидая явления Тиффани. Затем она возникла, грациозно вплыв в комнату в низко декольтированном черном вечернем платье, чья пышная юбка заканчивалась на добрых пятнадцать дюймов от пола. Бриллианты сверкали в ее темных волосах, в ушах, на шее и запястьях. Гости смотрели на нее, загипнотизированные зрелищем нежно-кремовой груди, выступавшей над смелым вырезом, стройных икр и лодыжек в черных шелковых чулках и блеском бриллиантов.

В этот миг, опустив глаза на свой простой наряд из белого шифона и кружев, Миранда была ошеломлена осознанием своей слишком явной неравноценности с соперницей. Недостаточно быть алмазной наследницей, нужно еще и выглядеть таковой. Публика желает, чтоб ее героини были блестящи и загадочны, хочет, чтоб они носили бриллианты, потому что жаждет сплетничать о них, завидовать им и превзойти их. О, почему, почему она оставила бриллианты Брайтов дома!

За обедом она сидела за главным столом, между Антоном и Рэндольфом, спиной к открытому пространству. Она была почти полностью деморализована и погрузилась в себя, предпринимая меньше чем обычно попыток к общению. Но даже если бы она и захотела это сделать, Тиффани как следует позаботилась, чтоб она не преуспела.

Тиффани сидела по другую руку Антона, с той же стороны, что и Миранда, зная, что глухая девушка не может видеть ее лица. И она царила за столом, перекидывая беседу, как драгоценный мячик, от гостя к гостю, поражая всех блеском своего остроумия, звуками медового голоса и одухотворенностью прелестного лица.

Чем больше говорила Тиффани, тем больше замыкалась в себе Миранда. У нее было совершенно определенное предчувствие, что должно случиться нечто ужасное — но что? Какой «сюрприз»? Она с благодарностью расслабилась на несколько минут, пока Антон встал, чтобы произнести исполнений тепла тост в ее честь. Она улавливала обрывки речи, когда он поворачивался в ее сторону, но тут она заметила, что место Тиффани пустует. Где она? Миранда недоуменно смотрела по сторонам на мелькающее море лиц, и тут поняла, что Антон уже сел и все кругом выжидающе уставились на нее. Но почему?

Тиффани стояла позади Миранды на пустом пространстве, образующем что-то вроде сцены, рядом со столиком на колесах, где разместился огромный именинный торт. Тиффани превосходно разыграла этот эпизод, прекрасно осознавая, какой эффект производит зрелище ее роскошной фигуры в черном платье и изумительных бриллиантов в волосах в сравнении с бледной пустоглазой соперницей.

— Миранда! — позвала она во второй раз. — Подите и разрежьте торт!

В комнате возникло движение и легкий шум. Никто не намеревался быть невежливым, но ирония заключалась в том, что Миранда пала жертвой собственной же манеры поведения — большинство людей искренне забывало, что она глухая, так естественно она вела себя в разговоре. В наступившем молчании никто не заметил, как приоткрылась боковая дверь и в комнату тихо вошел еще один человек. Он встал у стены, скрестив руки поверх элегантного выреза фрака, и стал наблюдать за происходящим.

Антон коснулся руки Миранды.

— Торт, — отчетливо произнес он. Споткнувшись, Миранда встала и повернулась назад. Она смутилась, мозг ее наполняла какофония странных звуков, и голову словно стянул тугой обруч. Тиффани держала нож для торта, и Миранда протянула руку, чтобы взять его. Но Тиффани сжимала нож за рукоятку, и прежде, чем она успела повернуть его, рука Миранды неуклюже ткнулась в острие. Лезвие лишь на секунду коснулось ее ладони, но капля ярко-алой крови упала на белую поверхность торта.

Взгляды их встретились. Для Миранды этот нож был кинжалом, нацеленным если не в ее собственное сердце, то в алмазную индустрию и ее отца. Для Тиффани пятно крови явилось ужасающим откровением: она наслаждалась им, упиваясь беспомощностью жертвы. Собственные действия напомнили ей кого-то другого… Рэндольфа! Она становилась все больше и больше подобна Рэндольфу. Это было чудовищно, и, однако, это было восхитительно. Он все дальше увлекал ее на дороге зла… Вложив ручку ножа в ладонь Миранды, Тиффани вспомнила, что сегодня также двадцатая годовщина смерти их матери. Мысль об этом была так мучительна, что она предпочла сразу же сделать еще один шаг во тьму. Она подождала, когда Миранда вернется на место, а слуги разрежут торт полностью. Тогда Тиффани хлопнула в ладони.

— Сюрприз! — воскликнула она. При этом сигнале двустворчатые двери в прихожую распахнулись, и там обнаружился знаменитый оркестр герра Рибнакира. Он грянул веселую польку, в то время как слуги бросились сворачивать ковер со свободного от стола пространства, которое вместе с прихожей образовало прекрасный танцзал.

— Антон, вы откроете танцы с Мирандой? — спросила Тиффани, ангельски улыбаясь.

Он посмотрел на нее, но видел также счастливые лица других гостей, в особенности женщин, сидящих в предвкушении неожиданного бала. Тиффани Корт была стервой, но она была прелестной стервой, и поэтому он мог простить ее. Она укрепила его репутацию в Кимберли: люди надолго запомнят прием в честь дня рождения Миранды Брайт.

Затем выражение лица Тиффани изменилось — Сара Бернар не могла бы сыграть лучше.

— О Боже! Я забыла! — громко воскликнула она, глядя в упор на Миранду, и, конечно, все сделали то же самое. — Бедняжка, я так сожалею!

Миранда побледнела, но гордость помогла ей справиться с собой.

— Я не танцую, но с удовольствием смотрю на других. Пожалуйста, Антон, откройте танцы.

Он помедлил, не желая отдавать Тиффани полной победы, а затем нашел компромиссное решение.

— Полина, вы окажете мне честь?

Полина испытывала искреннюю симпатию к Миранде, но она слишком долго пребывала в забвении, чтобы упустить такой момент. К тому же Миранда Брайт не выглядела так, будто нуждалась в утешении. Полина протянула руку Антону. Тиффани хмуро последовала за Рэндольфом. Постепенно столы опустели, и вскоре за столом Миранды остались лишь несколько нерешительно переглядывающихся гостей.

Она сидела спиной к танцующим, но даже не изменила позы и не повернула головы, слишком хорошо представляя, как прекрасно должны скользить по полу эти ноги в черных чулках и черных атласных туфельках. Она была полностью уничтожена, ибо единственное, чего она не выносила, это жалость. И снова чувствовала, как жалость окружающих обволакивает ее, смешиваясь со смущением и виной за то, что люди должны сидеть здесь, с ней, вместе того, чтобы развлекаться. Я должна уехать домой, думала Миранда, прямо домой в Лондон, потому что у меня нет ни единого шанса против Тиффани.