Опылители Эдема - Джон Бойд

Быстро взвесив суть происходящего, Фреда закончила про себя эту двусмысленную фразу Гейнора. Если она предстанет перед Сенатским слушанием — после чего паблисити обеспечено, она наверняка привлечет к себе внимание министра Сельского Хозяйства, которого это слушание должно заинтересовать. Если она поведет себя достойным образом...

— Доктор Гейнор, какой бы ни была цена веры, она стоит того, чтобы за нее бороться. Поскольку это ходатайство подается от имени Бюро, я не колеблясь готова взять на себя любую обязанность, которую вы, джентльмены, пожелаете на меня возложить в интересах Бюро.

— Вот это девочка! — воскликнул Беркли. — Мы водрузим на нее терапевтическую теорию Янгблада как нашу артиллерию главного калибра и вышвырнем эти линейные коробки Флота вон из Космоса.

— В этом есть логика, — признался Гейнор, — коль скоро наша главная цель — поколебать Хейбёрна эмоционально. Все, что служит победе, оправданно. Если на уме у Фреды не только паблисити, мы это попробуем… Джентльмены, не заказать ли нам выпивку, чтобы провозгласить тост за нашу новую Жанну д’Арк?

— По случаю такого решения, — сказал Ганс, — я закажу «Кровавую Мери».

Замечание Клейборга показалось Фреде каким-то зловещим, а его скрытый смысл возмутил ее. Похоже, Клейборг считает дело потерянным из-за того, что она вызвалась представлять ходатайство Бюро Комитету.

Глава пятая

Фреда не испытывала сценической робости, оглашая перед Комитетом ходатайство Бюро; она держалась достаточно хладнокровно, только не переставала сожалеть, что все время приходится стоять обращенной в три четверти оборота к камерам. В конце концов вся эта атрибутика национальной популярности — юпитеры, камеры и потрескивающие автоматические стенографы — смущала ее гораздо меньше, чем прикованный к ней взгляд бывшего Министра Космических Дел. Розенталь заставил ее задуматься, уж не одни ли сиделки-мужчины работают в Сант-Элизабет.

Как ни странно, адвокат дьявола, сенатор Хейбёрн, отпустил ее с трибуны, просто выразив благодарность от имени Комитета, но тут попросил слова юрисконсульт Комитета.

— Доктор Карон, — спросил он, — не противоречит ли ваше утверждение о том, что Флора должна благотворно воздействовать на ночных шатунов, данным эксперимента Стенфорда-Хаммерсмита с одержимыми космическим экстазом?

— Что такое эксперимент Стенфорда-Хаммерсмита? — спросила Фреда.

— Что ж, ма-ам, если вы не знаете ответа, то я… э-э-э… снимаю вопрос.

Еще до того, как он кончил заикаться, по залу пробежала легкая зыбь смеха, а когда он, споткнувшись, попятился к своему месту, эта зыбь переросла в волну смеха. Фреда вернулась на свое место и, пока Хейбёрн призывал зал к порядку, шепнула Гансу, сидевшему рядом с ней:

— Что такое эксперимент Стенфорда-Хаммерсмита?

— На этот вопрос можно ответить только после шестой рюмки, — тоже шепотом ответил он.

От замешательства юриста внимание аудитории отвлек адмирал Крейтон Вызванный секретарем, он двинулся к трибуне, и полоски золотых звезд по наружному шву каждой брючины — знаки отличия космического пилота — поблескивали при каждом его шаге. Он был в полной парадной форме, с эполетами, золотым шнуром в петлице и золотыми нашивками полного адмирала, растянувшимися от обшлага рукава до локтя. Блеск золота немного уравновешивался четырнадцатью рядами изящных орденских ленточек на маленькой голубой подложке с левой стороны груди, от знака отличия за примерное поведение в академии до ордена Южного Креста.

Перед слушанием Ганс коротко обрисовал ей Крейтона, и по его словам он был внушительной персоной. Ныне начальник Дисциплинарного Управления Флота, он первым «застегнул пояс Ориона», за что был награжден израильским орденом Иова. Он первым разорвал покрывало Венеры, получив за это французскую награду «За заслуги», и он испытал магнитные штормы, бушующие среди Семи Сестер. В общем, это был настоящий космический адмирал.

Без всякой бумажки Крейтон скороговоркой доложил суть встречного ходатайства, аргументируя его тем, что доставка гражданских лиц на Флору создаст трудности с поддержанием дисциплины на Флоте. Он говорил о двух военнослужащих, которые сбежали с корабля, и о своеобразных биологических особенностях планеты, которые затрудняют работу оперативно-розыскных отрядов. К счастью, капитан Баррон, пошарив в мальчишеских уголках своей памяти, вытащил оттуда решение проблемы, которое, однако, потребует затрат на доставку на Флору собак-ищеек.

Фреде это понравилось! Уголки памяти капитана Баррона, вот это да!

— Флора способствует ослаблению дисциплины, — продолжал адмирал. — Наши синие блузы идут в увольнение совершенно без одежды и тут же долой с глаз офицеров. Офицеры никогда не подвергают их дисциплинарным наказаниям, потому что сами тоже раздеты. Капитан Баррон ввел временные знаки различия, которые через специальную бумагу переводились прямо на голую кожу; но командное принуждение ходить в увольнение нагишом, совершенно необходимое из-за климата планеты, стало сигналом общей тревоги во флотских кругах всего мира. Доставка персонала на любую постоянно действующую станцию на Флоре должна будет выполняться без помощи Королевского Космического Флота или Греческого Торгового Флота, а это связано с огромным риском для боевого духа нашего собственного.

Чисто по-флотски Крейтон перенес огонь атаки на теорию пароля и отклика в мотивации поведения.

— Флора — это громадный Сан-Диего, — сказал он, подчеркивая, что «закладные золотые кирпичики» сектора Эйбл флорианской научной экспедиции только помешали сбору основательной надежной информации, причем не просто помешали — было собрано всего десять процентов от статистического среднего по другим планетам. — Факт есть факт, на потраченный на Рамсее-7 десятицентовик на Флоре приходится целый доллар. Мы, флотские, обычно не интересуемся бюджетной стороной дела, но наш патриотический долг призывает нас обратить внимание Министра Финансов на это из ряда вон выходящее соотношение цен.

Адмирал Крейтон поклонился, развернулся и засверкал своими звездами к выходу, сопровождаемый капитаном Барроном, которому, как пообещала себе Фреда, еще придется дать ей кое-какие объяснения по возвращении на базу.

Затем для представления аргументов в пользу открытия Флоры секретарь вызвал Генри Розенталя.

Худой, нескладный, бывший Министр Космических Дел поразил Фреду своей манерой говорить и здравомыслием. Несмотря на работающие камеры, многолюдный зал и шепоток, которым было встречено его имя, он так обуздал свою болезнь, что не было заметно даже признаков тика. Голос его дрожал, но лишь от страсти, с которой он выкладывал свои доводы.