Витамины любви, или Любовь не для слабонервных - Анна Макстед

— О! Мне тяжело это слышать. Не говори так! — Но ведь так и есть, — настаивала я.

— Разве все мы на самом деле не являемся суммарным итогом своего прошлого?

— Я думаю, моя дорогая, — она давно не осмеливалась обращаться ко мне с этими словами, и они прозвучали у нее как-то неуклюже, — что верней будет сказать, что человек больше, чем суммарный итог своего прошлого, иными словами, нечто совсем другое.

— Чего-чего?

— В противоположность твоей интерпретации, думаю, что такая формулировка предполагает следующее: судьба человека вовсе не предопределена его прошлым.

— Согласна, — кивнула я, уставившись на нее широко раскрытыми глазами. Она небольшими глотками пила кофе и смущенно поглаживала ладонью безупречно чистую поверхность кухонного стола, сделанного из какого-то черного полированного камня. Весь их дом был спроектирован архитектором и дизайнером по интерьерам. Раньше я думала, что так принято в нашем районе, а попытки обратиться к руководствам «Сделай сам» станут, известны в трастовой организации, и твое членство будет аннулировано. Но теперь я решила, что обращение к архитектору и дизайнеру по интерьерам объяснялось тем, что матери было наплевать на дом.

Я смотрела на ее бледную припухшую кожу под глазами, на ее висящие как солома волосы, на ее темно-синий спортивный костюм. На людях появлялась совсем другая Анжела. Казалось, передо мной рисунок из книжки с шарадами. «Отгадайте, что не так на этом рисунке?» Я постаралась сосредоточиться, забыть то, что узнала, понять, какие чувства прячутся за ее словами. Я сказала ей:

— Тебе очень важно сейчас сделать выбор.

Откашлявшись, мама отставила чашку:

— Правильный выбор очень важно сделать каждому.

Я задумалась о тех многих, кому доводилось проезжать мимо дома моих родителей, с величественными белыми колоннами, каменными львами, с аккуратно подстриженными кустами роз и сверкающими чистотой окнами, с двумя красивыми автомобилями возле крыльца. Я знала, что этим людям интересно было узнать о владельцах такого дворца, хотелось вообразить себе легкость и роскошь их жизни. Никто никогда не догадался бы, что элегантная красная парадная дверь может скрывать за собой уныние и грусть. Всем известно, что трудно радоваться жизни без гроша в кармане, а богатство всегда ассоциируется с успехом и счастьем.

— Ты сказала, что важно сделать выбор, и все же…

Моя мама, пренебрегая посудомоечной машиной «Бош», пошла к мойке из нержавейки и вручную вымыла свою чашку и блюдце, не потрудившись даже надеть резиновые перчатки.

— Есть еще одно выражение, над которым я часто задумываюсь: «Никогда не поздно». Оно бесконечно глупое и лживое. Но на самом деле часто бывает слишком поздно. — И обернулась ко мне: — Пойдем, я отдам тебе коробку, которую оставила для тебя бабушка Нелли. Наверное, смотрит на меня сверху и хмурится, почему я так затянула с этим.

Я положила старую картонную коробку на заднее сиденье «воксхолла» и захлопнула дверцу. Мама проводила меня до дороги. Я кинулась к ней и клюнула ее где-то в области уха. Потом загремела ключами от машины, но она дотронулась до моей руки, прося задержаться.

— Когда ты была маленькой, — медленно заговорила она, — ты не любила, когда тебя целовали. Отбивалась руками и ногами, чтобы только тебя выпустили. И только уложив тебя в постель, я могла гладить тебя по головке, когда ты засыпала. Тогда я могла украдкой тебя поцеловать.

Я улыбнулась, не разжимая губ.

— Надо же.

Ее лицо осветилось улыбкой. Я еле разобрала то, что она бормотала себе под нос:

— У ребенка были самые мягкие на свете щечки.

— У ребенка? — сурово спросила я и оглянулась, но улица была пустынна.

— У тебя, — объяснила она.

— Почему тогда ты не сказала «у моего ребенка»? Я ведь твой ребенок, а не просто ребенок.

— Конечно, ты мой ребенок, а это значит Ребенок с большой буквы, а не просто ребенок в общем смысле слова, это значит Единственный ребенок в мире, потому что нет другого такого ребенка, как ты.

Странно, но она говорила это не в прошедшем времени. И от этого мне было очень хорошо. Мне хотелось ее обнять, но я не знала, как это сделать.

Она засмеялась:

— Все матери говорят всякую чепуху своим детям. Просто себя не узнаешь. Просто становишься безумной от любви.

Я же не могла накинуться на нее, как вампир, так что я сказала глухим голосом:

— Ну… а что теперь?

Она смутилась:

— Теперь можно обняться.

Я постаралась не съежиться от смущения. Обняться. Это из лексикона тоненьких розовых книжных новинок, их вкладывают в конверты с чулками, и потом они захламляют твои книжные полки, заставляя горько сожалеть о древесине, погубленной ради производства бумаги, на которой они напечатаны.

Ее усталое лицо сморщилось, мой подбородок оказался на ее плече, сморщилось и мое лицо. Руками она прижимала мои лопатки, нежно гладя меня по волосам, мягко, с невероятной осторожностью раскачивая меня взад-вперед, как будто убаюкивая.

— Расслабься, — бормотала она, — расслабься.

— Мам? — сжалась я.

— Что, моя дорогая?

— Почему расслабиться?

— Тебя всегда было трудно уложить спать. Несколько раз было так, что я повторяла «расслабься», и ты засыпала. А однажды ты вдруг поняла этот трюк, и больше он не действовал, я с таким же успехом могла кричать: «Караул!» Но мне все же нравилось повторять слово «расслабься».

Я вздохнула, как старая собака, лежащая у камина. Мама быстро повернула голову и от души поцеловала меня в щеку, по-настоящему звонко чмокнула. И прошептала:

— У этого ребенка самые мягкие на свете щечки.

Я закрыла глаза и расслабилась.

Мама, мамочка, мамочка.

Глава 40

Весь остаток дня чувство равновесия то возникало, то исчезало — со мной так уже было однажды, когда я заболела воспалением среднего уха. Я лежала на кушетке, завернувшись в пестрое лоскутное одеяло, несмотря на жаркую погоду. Я чувствовала себя измотанной, но уснуть не могла. Когда мои дела были плохи, я отлично умела забыть о них, но когда они обстояли хорошо, приятно было знать, что думать о них нет необходимости. Почему же я тогда не переставала думать о маме? С ней же теперь отношения налажены, верно?

Но так дело обстояло только в теории. Я чувствовала себя человеком, который выскочил на минутку в магазин, а в этот момент метеорит врезался в его дом. После первой радости оттого, что удалось избежать смерти, — «это всего лишь дом, главное, что моя семья и я в безопасности, можно порадоваться, как повезло!» — начнешь раздражаться и считать себя несчастным: дом-то разрушен.