Устал рождаться и умирать - Мо Янь

— Это я, старина Дяо, не чтобы тебе всё испортить, а чтобы гены потомства были доброкачественными.

Упёршись задними ногами в землю, я поднялся и устремился на Дяо Сяосаня. Он тоже бросился на меня, и мы столкнулись нос к носу метрах в двух от земли. Какое у него, оказывается, твёрдое рыло! Да ещё этот тошнотворный запах изо рта. С ноющим от боли носом и звенящей в ушах песенкой о шляпе я грохнулся на землю. Перекатившись, вскочил, потрогал нос — на лапе остались следы голубоватой крови.

— Мать твою! — выругался я вполголоса.

Дяо Сяосань перекувырнулся, вскочил, потрогал рыло, и на ноге у него тоже осталась голубоватая кровь.

— Мать твою! — вполголоса выругался он.

«Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла, потерялась шляпа, что подарила мама», — звенела в небесах песенка. Луна перекатилась обратно, остановилась у меня над головой, покачиваясь то вверх, то вниз в потоках воздуха, как летучий корабль. Шляпа сделала изящный виток вокруг неё, словно спутник. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла, потерялась шляпа, что подарила мама», — подпевали свиньи, кто хлопая в такт передними ногами, кто притопывая задними.

Я подобрал абрикосовый листок, пожевал, выплюнул, замазал окровавленный пятачок и приготовился ко второму раунду схватки. У Дяо Сяосаня кровь текла из обеих ноздрей; голубоватая, она капала на землю, поблёскивая, как бесовские огни. «Похоже, первый раунд закончился вничью, — радовался я в душе, — но преимущество всё же за мной. У меня кровь только из одной ноздри, а у него из обеих». Я знал, что на меня сработал и тот взрыв, мощный, как взрыв детонатора. Если бы не он, разве сравниться моему носу с его рылом, привыкшим копаться в каменистой почве Имэншани. Глаза Дяо Сяосаня рыскали из стороны в сторону, очевидно, в поисках абрикосового листка. Тоже хочешь заткнуть ноздри, чтобы кровь не текла, каналья? Ну уж нет, такой возможности ты не получишь! Хрюкнув боевой клич, я впился в него пронзительным взглядом и напряг мускулы тела, сосредоточив всю мощь в яростном прыжке…

Но вместо того чтобы прыгнуть навстречу и встретиться лоб в лоб, этот хитрый чёрт скользнул, как вьюн, вперёд, мой удар пришёлся в пустоту, и я влетел прямо в листву того самого кривого абрикоса. Затрещала ломающаяся ветка — здоровенная, с чайную чашку толщиной, — и я вместе с ней рухнул на землю, ударившись головой, а потом спиной. Перекувырнувшись, поднялся на ноги. Голова кружилась, рот полон земли. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла», — отбивая такт ногами, распевали свиньи. Эти самки отнюдь не мои фанаты, нос по ветру держат, кто верх возьмёт, тому зад и подставят. Кто победил, тот и царь. Довольный Дяо Сяосань встал прямо, как человек, и, прижав ноги к груди, принялся благодарно раскланиваться, посылать воздушные поцелуи. Хотя рыло у него ещё было в крови, и вся грудь кровью измазана, самки разразились криками «браво». От этого он исполнился ещё большего самодовольства, с гордым видом направился к дереву, подошёл ко мне, ухватил зубами усыпанную плодами ветку, которая обломилась под моей тяжестью, и стал вытаскивать у меня из-под зада. Ишь, распоясался, гад! Но голова ещё кружилась. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Я, не отрываясь, следил, как он тащит эту тяжеленную ветку с множеством плодов. Отступив с ней на несколько шагов, он остановился, чтобы передохнуть пару секунд, и потащил дальше, скребя по земле. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Молодец, третий братец. Внутри всё вспыхнуло, так и хотелось броситься на него… Но головокружение не проходило. Дяо Сяосань дотащил ветку до Любительницы Бабочек, встал на задние ноги, отступил правой на полшага, согнулся в поклоне и правой передней ногой описал полукруг, как джентльмен в белых перчатках:

— Прошу вас, барышни.

«Ла-я-ла-ла-я-ла». И махнул самкам и расположившимся чуть подальше боровам. Те с радостным хрюканьем вмиг разодрали ветку на куски. Двое боровов посмелее вознамерились подобраться к дереву поближе. Тут я встал. Одна некрупная самочка урвала небольшую ветку с плодами и с довольным видом потащила прочь, мотая головой и громко похлопывая себя по щекам мясистыми ушами. Дяо Сяосань ходил кругами, посылая воздушные поцелуи, а один мрачного вида старый боров сунул копыто в рот и пронзительно свистнул. Все свиньи тут же успокоились.

Я отчаянно старался прийти в себя, понимая, что, если снова полагаться на безрассудную храбрость, всё может закончиться ещё более плачевно. Но это ещё дело десятое, главное, что, стань эти самки жёнами и наложницами Дяо Сяосаня, через пять месяцев на ферме появится сотня длиннорылых маленьких демонов с остренькими ушками. Я крутанул хвостиком, потянулся всеми членами, выплюнул набившуюся в рот грязь и заодно набрал несколько абрикосов. Они валялись на земле толстым слоем, я сам только что сбил их — уже зрелые, сладкие, с медовой мякотью. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла, шляпа мамы вкруг луны, золотисто-жёлтая, серебристо-белая». Съев пару плодов, я успокоился. Сочные, так и тают во рту, создают ощущение комфорта. Уже без волнения и спешки я наелся досыта. Дяо Сяосань, зажав лапой абрикосину, поднёс её ко рту Любительницы Бабочек, но та кокетливо отказалась.

— Мама говорила, что нельзя брать в рот всё что попало от хряков, — проворковала она чарующим голоском.

— Глупости говорила твоя мама, — запихнул ей в рот абрикос Дяо Сяосань. И, пользуясь случаем, звонко чмокнул в ушко.

— Kiss[206] её! Kiss! — завопили свиньи.

«Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Похоже, обо мне все забыли. Наверное, считают, что победитель уже определился, что я уже признал поражение. Большинство прибыли вместе с Дяо Сяосанем из Имэншань и в душе оказывают предпочтение ему. Ну вот и пришло время, мать его! Я собрался с силами, рванулся в его сторону и взлетел в воздух. Дяо Сяосань как и в первый раз проскользнул у меня под брюхом. Паршивец, это мне и нужно. Я спокойно приземлился под тоненьким деревцем, рядом с Любительницей Бабочек. То есть мы с ним поменялись местами. Передней ногой я отоварил Любительницу Бабочек по щеке, потом повалил на землю. Та пронзительно взвизгнула. Я знал, что Дяо Сяосань может повернуться и наброситься на меня, и под ударом оказывались мои большие причиндалы, самая незащищённая и самая драгоценная часть тела. Врежься он в них головой или откуси — и всё пропало. Рисковую я играл партеечку, из тех, когда обратной дороги нет. И я старательно косился краешком глаза назад, чтобы не ошибиться ни на сантиметр и ни на долю секунды. Из большого свирепо ощерившегося рта течёт кровавая пена, недобро поблёскивают глазки. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Жизнь висела на волоске. Я задрал задние ноги, опираясь передними на Любительницу Бабочек, и встал почти вертикально. И когда Дяо Сяосань, прилетел со свистом, как артиллерийский снаряд, и оказался у меня под брюхом, оставалось лишь опустить ноги, и вот я уже сижу на нём верхом. Чтобы лишить его малейшей возможности сопротивляться, яростно запускаю передние копыта в горящие свирепым огнём глаза… «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла, мамина шляпа улетела на луну, любовь и идеалы унесла на луну». Приёмчик, конечно, жестокий, но речь о расстановке сил в целом, тут уже не до лицемерных проповедей.

Дяо Сяосань носился со мной на спине, рыская во все стороны, и наконец сумел сбросить. Из глазниц у него текла голубоватая кровь. Зажав их копытами, он катался по земле и вопил:

— Ничего не вижу!.. Ничего не вижу!..

«Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Свиньи умолкли, почтительно внимая. Луна взмыла высоко в небеса, соломенная шляпа упала на землю, песенка вдруг прекратилась, и лишь эхом разносились по саду пронзительные вопли Дяо Сяосаня. Боровы, поджав хвостики, разошлись по загонам, самки во главе с Любительницей Бабочек выстроились вокруг меня кружком, повернулись, заигрывая, и как одна выставили зады.

— Хозяин, — нескладно бормотали они, — любезный хозяин, мы все принадлежим вам, вы — наш великий повелитель, мы — ваши недостойные жёны, готовые стать матерями вашего потомства…

«Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Упавшую шляпу раздавил в лепёшку катавшийся по земле Дяо Сяосань. В голове пустота, в ушах вроде бы ещё звучат отголоски песенки, но и они в конце концов канули жемчужиной в глубины океана, и всё стало прежним, обыденным. Потоком льётся лунный свет, накатилось ощущение холода — я невольно поёжился, на коже выступили мурашки. Разве так покоряются страны? Разве так становятся вершителями судеб? Неужто мне и впрямь нужно столько самок? По правде говоря, уже совсем угас порыв спариваться с ними, но их высоко задранные зады окружали нерушимой стеной и так плотно, что не вырвешься. Вот бы улететь на крыльях ветра! Но тут прозвучал грозный глас свыше: «Ты, Царь Свиней, права отлынивать не имеешь, ровно так же, как и Дяо Сяосань не имеет права спариваться с ними. Случка — твоя священная обязанность!» «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Жемчужина песенки о шляпе медленно поднималась со дна. Верно, у государя нет ничего личного, его детородный орган — тоже дело политическое. Я должен оставаться верным долгу и совокупляться. Должен выполнять свои обязанности и налаживать семя им в матки, независимо от того, красивые они или уродливые, белые или чёрные, в первый раз это у них или их уже охаживали другие хряки. Посложнее дело с выбором. Всем невмоготу, все так и горят желанием. С кем вообще спариваться или, лучше сказать, кого первой осчастливить высочайшим посещением? Казалось, крайне важно посоветоваться по этому поводу с кем-нибудь из боровов. Может, они и дали бы дельный совет, но теперь поздно. Луна вот-вот завершит свой сегодняшний обход, она нехотя исчезает на краю западных небес, и лишь половинка красноватого лика выглядывает из-за крон абрикосов. Восточный край неба уже серебристо-белый, как акулья кожа. Близится рассвет, ослепительно сверкают утренние звёзды. Твёрдым рылом я ткнул зад Любительницы Бабочек в знак того, что выбрал её объектом высочайшего посещения.