Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

Тимоха рассчитал верно. Бог или сам сатана умом его не обделил. Негодяй рассчитывал разбудить гордость в душе любящей матери, которая задремала было под гнетом обрушившегося на нее горя. Да и какая мать откажет в поддержке своему ребенку, причем любимому и единственному? Бог если есть, то непременно простит свою овечку заблудшую, а если его нет, то к чему терять то, что само плывет в руки?

Попав под полное влияние своего бесчестного сына, Марья исполнила все, что требовал от нее Тимоха. Она обошла все землянки и, пользуясь своим пока еще не увядшим влиянием, внушила людям выдуманную сыном легенду о его святости. Затем она повернула дело так, что не Тимоха уговаривал людей выбрать его апостолом, а кулугуры сами пришли к нему, пали ниц и упросили «сыночка» стать их вождем и «хосподом».

Тимоха ликовал. Но для вида немного поломался. Он, конечно же, дал согласие. Как только первые снежинки коснулись земли, Тимоху уже величали отцом Тимофеем и снимали перед ним шапки, вставая на колени на молитвах.

8

– Я, это я, – подойдя к Гурьяну, расхохотался султан Джантюрей. – Что, не ожидал меня увидеть?

Куракин, конечно же, не думал, что снова увидит молодого наследника. Еще там, на арене, он поверил, что Джантюрей отказался от него. От отчаяния он вступил в схватку со стражниками, после чего был брошен в тюрьму и приговорен ханом к казни.

Стремительные события последних часов не позволили казаку вникнуть в смысл происходящего. Ночью он был узником Хивинской тюрьмы и кающимся грешником. Утром его приговорили к смерти и сопроводили на казнь. Днем, стоя у подножия эшафота, он уже видел себя расчлененным палачом. Но все неожиданно изменилось. Как его вывели из строя люди султана, подменили другим несчастным и погрузили в арбу, Гурьян не помнил. Не помнил он и того, как провезли его укрытого мешками по улицам Хивы и вывезли за город. И сейчас, стоя перед наследником, он даже не догадался, что следует пасть перед ним на колени, а не стоять перед ним во весь рост, как равный перед равным.

Но султана, видимо, не задело невнимание обескураженного раба. Вместо того чтобы рассердиться и наказать строптивца, Джантюрей дружески положил руку ему на плечо и, улыбаясь, спросил:

– Что, удивлен нашей встречей, казак?

– Д-да… – бестолково кивнул Гурьян.

– Сам вижу, – рассмеялся султан, довольный произведенным эффектом. – Домой в Яицк хочешь?

– Ага, – кивнул казак.

– Тогда ты свободен, гроза медведей.

– Я? Свободен?! – Гурьян не заметил, как хлынувшие слезы исказили лицо Джантюрея до неузнаваемости. Он не верил своим ушам. И боясь ошибиться, обмануться во вдруг вспыхнувшей надежде, он прерывисто вздохнул и повторил: – Я свободен?

Глядя на него, султан явно наслаждался происходящими с Куракиным переменами. Он видел, как загорелся казак от услышанной новости. Джантюрей был доволен собой. Впервые в жизни он давал волю рабу и даже сам не мог представить, как это приятно.

– Да, ты свободен! – подтвердил он и вложил в трясущиеся руки Гурьяна «отпускную» грамоту. – Это охранная для тебя, твоей жены и дочери.

– Моей жены? – удивился Куракин, начисто позабыв, что он женат по воле хана.

– А ты что, уже позабыл об этом? – вновь расхохотался султан. – Признайся, наверное, думал, что я предал тебя?

– Так и думал, – смущенно ответил Гурьян. – Я ваш раб, вы повелитель.

– Был раб, а теперь свободный человек, – уточнил Джантюрей. – Ты заслужил свою свободу, казак, заслужил честно!

– А как же тады тюрьма? Казнь? – поежился от неприятных воспоминаний Куракин. – Со мной ли энто было?

– С тобой, с кем же еще. – Султан посмотрел ему в глаза. – Иначе поступить было нельзя. Отец никогда не позволил бы отпустить тебя на свободу. Ты стоишь очень больших денег, казак.

– Но он все ж дозволил?

– Ха, а то как же, – покачал головой Джантюрей. – Я сделал так, чтоб тебя посадили в тюрьму и приговорили к казни. Отец хотел подарить тебя бухарскому эмиру, но я настоял на казни.

– Штобы…

– Именно, – безошибочно сообразив, что собрался сказать Куракин, перебил его султан. – Грамоту о твоем освобождении я заготовил заранее: улучив момент, когда отец подписывает документы не читая, я подсунул ему бумагу. Теперь ты свободен и цени это.

– А грамота? Што мне с ней дееть? – Гурьян бестолково смотрел на свиток, не понимая его ценности.

– Покажешь всем моим подданным, кто задержит вас в пути, – разъяснил Джантюрей. – Никто в степи не рискнет вновь пленить тебя с женою и обратить в рабство!

– С женою? – Казак озадаченно почесал затылок и, спрятав грамоту на груди, добавил: – Конечно, с женою. А хде ж она?

– Вместе с дочкой ожидает тебя в караване. – И султан лихо вскочил на коня и натянул уздечку. – А теперь прощай навсегда, храбрый воин. Да пошлет аллах тебе удачу!

* * *

Оставленный султаном слуга знаками объяснил Гурьяну, что нужно снова лечь на дно арбы и укрыться мешками. Он довез казака до каравана и, вручив караванщику кошель с деньгами, тут же уехал. Сухо поздоровавшись с обрадовавшейся, увидев его Матреной, казак разместился в повозке, не замечая ничего вокруг.

Взмахом руки караван-баши подал команду «в путь», и караван тронулся с места. Гурьян очнулся от оцепенения лишь тогда, когда Хива скрылась из вида. Встряхнув головой, он осмотрелся и с удивлением обнаружил, что день клонится к вечеру.

Но вскоре проблеск радости сменился унынием. Губы казака выговаривали слова молитвы, душа тонула в пучине пережитого горя, тоска сжимала сердце. Что делать? Куда идти? Бог знает! Да еще бабу навязали. Под отчим кровом в Яицке ему уже не жить! Душа не позволяет! В родном доме сейчас все ему чужие. Отрезанный ломоть. Куда идти? Конечно, на берег Сакмары к атаману Арапову. Раз связал с ним когда-то свою жизнь, значит, так тому и быть. Берега Сакмары – вот кто владеет сердцем Гурьяна. Но может ли он остаться с Матреной, которая перенесла столько страданий, не запятнав ее доброе имя? Может ли бросить ее в степи с ребенком на руках и беременную вторым? И кем бы он стал в ее доме? Как ни думай, ни гадай, он бедняк, никто, не владеющий даже клочком земли. Он казак, вольный воин. А может ли казак жить в это тяжелое время, не сражаясь с врагом? Нет! Родина зовет, надо идти, разлучившись с Матреной. У него же осталась жена, Степанида. Наверное, и