Твердь небесная - Юрий Рябинин

Старк на берегу беззаботно гулял на именинах у своей адмиральши. И уже самому Алексееву пришлось вот что телеграфировать в Петербург:

Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что около полуночи с 26 на 27 января японские миноносцы произвели внезапную минную атаку на эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артур, причем броненосцы «Ретвизан, «Цесаревич» и крейсер «Паллада» получили пробоины, – степень их серьезности выясняется.

Подробности представлю Вашему Императорскому Величеству дополнительно.

Генерал-адъютант Алексеев.

В дополнение телеграммы от сего числа всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что все три поврежденных су дна держатся на воде. Котлы и машины исправны. «Цесаревич» получил пробоину в рулевом отделении. Руль поврежден. На «Ретвизане» – пробоина в отделении подводных носовых аппаратов. На «Палладе» пробоина в верхнем борту, близ машины. После взрыва к броненосцам немедленно подошли дежурные крейсеры для оказания помощи и, невзирая на темную ночь, приняты были меры ввести потерпевшие суда на внутренний рейд.

Потери в офицерах нет. Нижних чинов убито – 2, потонуло – 5, ранено – 8. Неприятельские миноносцы своевременно были встречены сильным огнем судов. По окончании атаки найдены 2 неразорвавшиеся мины.

Генерал-адъютант Алексеев

Японцы застали русскую эскадру врасплох. Русский флот, хотя и был под парами, стоял на внешнем рейде Порт-Артура на якорях. В основном этим и объясняется успех минной атаки японцев. Стоящий на якоре корабль неподвижен, будто остров, он не может отклониться от выпущенной по нему мины. И прежде чем якорь будет поднят и корабль тронется с места, до него доплывут несколько мин-торпед. Так все и вышло. Японские миноносцы превосходно сделали свое дело.

А в 11 часов утра к Порт-Артуру подошли главные японские морские силы – пятнадцать броненосцев и крейсеров. Они открыли огонь одновременно и по крепости, и по русской эскадре, поредевшей после ночной минной атаки, но так и не ушедшей на внутренний рейд. Значительно преобладая в числе кораблей, в их вооружении японцы превосходили русских с лишком вдвое: на выстрелы 240 тяжелых корабельных орудий неприятеля русские имели возможность ответить лишь из менее чем 120 подобных же своих орудий. Адмирал Алексеев телеграфировал в Петербург об этом бое:

Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что после бомбардировки, продолжавшейся около часа, японская эскадра прекратила огонь и отошла к югу. Наши потери: во флоте офицеров – 2, нижних чинов убито – 9, ранено – 51-На береговых батареях нижних чинов убит – 1, ранено – 3-В происшедшем бою броненосец «Полтава» и крейсеры «Диана», «Аскольд» и «Новик» получили по одной подводной пробоине по ватерлинии. Повреждения, причиненные крепости, незначительны.

Генерал-адъютант Алексеев

Военные тотчас стали объяснять это первое в Японскую войну поражение русских неудачною позицией, занятою порт-артурскою эскадрой. Многие, в том числе и адмирал Степан Осипович Макаров, говорили, что ничего подобного не произошло бы, находись эскадра на внутреннем рейде, то есть глубоко в бухте. Но незадолго до японской атаки эскадра стояла именно на внутреннем рейде, и тогда военные точно также высказывали мнение, что эскадра, лишенная на малой воде свободы маневра, делается более уязвимой в случае нападения неприятеля и лучше ей выйти на простор. И так плохо, и так никуда не годится. Нет, это поражение вышло совсем по другой причине: прежде всего оттого, что в России не верили в решимость Японии воевать. И высшее русское военное и морское начальство и самая верховная власть империи так до конца и были убеждены, что народец, витающий на островах, не дерзнет бряцать оружием против величайшей в истории мира державы.

А японцы, прямо-таки будто по отчету игры в русской Морской академии, разделавшись с порт-артурскою эскадрой и завладев морем, стали беспрепятственно высаживать войска на материке. Их батальоны хлынули в Корею. Главные схватки противоборствующих сторон предстояли теперь на суше.

Глава 2

Среди прочих небедных, прямо сказать, кунцевских дач дом Дрягалова выделялся своею старосветскою монументальностью. Он был срублен из добротной сосны в виде русского терема, о двух этажах, кроме светелки под крышей, с маленькими оконцами, с затейливым крылечком. На дворе еще имелись конюшня и каретный сарай, выстроенные в том же вкусе. И вся эта заимка, стоящая под сенью нарочно не вырубленного сосняка, была кругом обнесена крепким тесовым забором с тесовыми же воротами и калиткой.

На даче постоянно жил сторож Егор Егорович, бывший унтер-офицер, человек одинокий. Из всей дрягаловской челяди Егорыч единственный относился к хозяину без лакейского подобострастия. Но ни в коем случае не без уважения. Просто Егорычу, в отличие от всех прочих дрягаловских работников, мало того что решительно нечего было терять – он был гол как сокол, – так вдобавок он и решительно ни в чем не нуждался, то есть не имел целью трудами своими праведными добиться некоего достатка. Егорыч бы мог служить и бесплатно, за один только хлеб, но Дрягалов ему еще и платил по совести.

Дрягалов скоро вполне понял, каков есть натурою его кунцевский сторож. И очень полюбил его. Вообще их отношения сделались как равного с равным. Они ведь были почти однолетками. Во многом схожи. И Дрягалов часто и не без интереса разговаривал сЕгорычем. Именно разговаривал. В то время как остальным работникам он лишь раздавал указания или коротко взыскивал с них. Дрягалов даже остался снисходительным к привычке Егорыча курить табак, чего для прочих людей не допускалось категорически.

Мещерин и Самородов сразу сделались с Егорычем большими друзьями. В первые же дни они под его водительством обошли все кунцевские окрестности, облазили все закоулки, причем Егорыч много и дельно им рассказывал всякого. А вечерами он тешил их игрою на гармошке, в чем был совершенным виртуозом. Молодых друзей своих Егорыч сам называл, особенно не чинясь – ребята, молодцы, солдатушки, – и им велел также относиться к нему запросто, величать его единственно по отчеству – Егорычем.

Накануне Троицы Егорыч отправился нарезать березы. Мещерин с Самородовым вызвались помочь ему. Конечно, к ним присоединился и Паскаль, для которого эти предпраздничные хлопоты являлись забавною русскою экзотикой. Решили идти пешком. С кобылой лишние хлопоты, рассудили. А по одной охапке и на себе сдюжить не бог весть какой труд был, как сказал Егорыч.