Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

Снова эти акценты. Настойчивые и необъяснимые. Наверное, я должен понимать, о чем идет речь. Или хотя бы догадываться. Так она думает. А у меня не получается.

– Все-таки, я должна извиниться. За то, что немного вышла из себя, когда вы упомянули… О девушке.

– Я был неправ?

– Нет, нет, что вы! Все совершенно верно. Валентин… Он…

Кэтлин вдруг как-то обмякла. То есть, стала мягче и телом, и чертами лица. Словно причины, заставляющие её быть деловой и собранной, дружно решили взять отгул.

– Такие вещи почти всегда непредсказуемы. Дядя утверждал только, что все получится, но и сам не брался определять сроки. Вроде бы эффект терапии должен был проявляться в снижении степени привязанности… Но она не менялась. И когда вы сказали… Я должна была все проверить.

– Проверили?

– Да, - улыбнулась, с оттенком какой-то непонятной грусти. – Он вел себя вполне… самостоятельно и независимо.

– И это хорошо?

– Наверное. В конце концов, он должен был выздороветь. И похоже, выздоровел.

В отличие от меня. Мы словно поменялись местами, и теперь я должен искать объект привязки. Только не для исцеления и не в надежде. А просто чтобы оставаться живым.

Но новости все равно хорошие. И, как там говорится? Камень с души? Груз с плеч?

– Значит, я больше не нужен.

Кэтлин ахнула:

– Что вы такое говорите?

Подвожу итог прошедшим событиям, и только. Почему же она снова словно начала черстветь? Плохо подобрал слова? Да вроде, нормально. Ничего лишнего, все по делу. Может быть, наоборот, нужно больше подробностей?

– Вы сказали, что сделка с вашим дядей закрыта. Ну почти, подписи – формальность. Следствие тоже закрывается. Валентин выздоровел. Получается, что…

– Что вас с нами больше ничего не связывает, - тихо выдохнула она, заканчивая фразу за меня.

«С нами»? А, имеется в виду семья Портеров. Наверное, да. И со всех точек зрения, доступных мне, такой промежуточный итог вполне приемлем. Почти оптимален. Обязательства выполнены. Долги погашены. Откуда тогда идет это беспокойство?

Со стороны водительского сиденья.

Хотя Кэтлин не кажется сейчас беспокойной. Скорее, наоборот. Слишком тихой и… Проигравшей. То есть, сдавшейся. Словно она за что-то сражалась и была близка к победе, а в последний момент вдруг отступила. Может, потому что приз утратил свою значимость? Так бывает. Когда-то что-то долгое время казалось важным и нужным, а потом ощущения перевернулись и…

– Вы носите вещи, которые я купила.

Что она пытается этим сказать? Я должен их вернуть? Магазин вряд ли возьмет все обратно. Да и как-то не хочется, потому что…

– Они хорошие.

А ещё к ним привязаны воспоминания. Короткие, чуть спутанные, зато спокойные. Человеческие. О красивом доме. О завтраке посреди ночи. Об отражении в оконном стекле. О чем-то очень теплом. О ком-то строгом, но заботливом.

Вещи хорошие. Но не только они.

– И вы тоже.

Кэтлин фыркнула, как-то болезненно кривя губы:

– Сравниваете меня с одеждой?

Не сравниваю. Ставлю знак, это да. Только вовсе не равенства.

Одежда – только часть. Очень большого целого. И даже не особо важная. Но без неё множество ощущений, которые вызывает мисс Портер, станет чуточку неполным. А я не хочу ничего упускать. Не могу себе позволить. Точно так же, как не могу позволить родиться новой буре. Где-то там, глубоко внутри человека, сидящего рядом.

Вот только, я понятия не имею, как со всем этим быть дальше. Не чувствую. И согласен на что угодно. Даже на прямой приказ. Но здесь и сейчас его может отдать только…

А она молчит. Смотрит куда-то за лобовое стекло, хмурится, кусает губу. Словно тоже чего-то ждет. И это ожидание непременно обернется звоном и дребезгом, если его не завершить. Хоть как-нибудь. Хотя бы спросить:

– Что я могу сделать, чтобы вы перестали расстраиваться?

Кэтлин выдохнула. Перевела взгляд в мою сторону, темный и странно подрагивающий. А потом, вопреки собой же установленным правилам по обращению с одеждой, ухватилась за ворот футболки и потянула меня к себе.

Глава 12. Скелеты и шкаф.

Дарли

Все песенницы помешаны на контроле. Больше или меньше, так или иначе. Правило, из которого не бывает исключений, потому что сдвиг, возникающий вскоре после полного пробуждения дара, увы, не совсем, а может, и совсем не психологический. Физиология, мать её. Механизмы не то, что подпороговые, а подплинтусовые.

Когда сканирование пространства перестает животно пугать, оно тут же занимает законное место в системе ощущений, закрывая все вопросы и прогоняя любые сомнения. Оно есть, оно здесь, иначе быть не может, иначе жить не хочется. Всё.

Конечно, память о прошлом никуда не исчезает, но нарочно её никто из нас не ворошит. Разве что под страхом смертной казни, да и то… Слишком уж велика разница между до и после. Слишком невероятна.

Возможность не просто умом знать, что и кто находится вокруг тебя, а чувствовать каждой клеточкой тела, сносит крышу вернее любого алкоголя или чего-то пожестче. А уж когда приходит окончательное понимание, что твоё, теперь уже почти неохватное личное пространство – именно, что личное, такое, где ты и только ты решаешь, чему позволить случиться, можно загреметь в лечебницу. И многие гремят. Меня, к счастью, бог миловал. Правда, от просмотра чужих приключений разума освобождать не стал.

Обычно в качестве терапии достаточно всего лишь столкновения песенных полей. Да, не все с первого раза понимают это и принимают, но большинство справляются. Прямо как в том известном изречении, про границы свободы, которые заканчиваются и начинаются.

Мы не можем воздействовать песнями друг на друга. Наверное, потому что иначе самовыпилились бы в борьбе за сферы влияния. Но создатель, видимо, был слишком доволен своим творением, и решил: нефиг враждовать, мир большой, на всех хватит. Хотя, на самом деле… Чисто теоретически хватает, конечно. Особенно если посчитать всякие тундры, пустыни и джунгли. Но как люди ищут для себя теплые места, так же точно поступаем и мы. Ныне, присно и во веки веков идем за людьми, чтобы неизбежно натыкаться на сестер и братьев по ремеслу и…

Самые понятливые учатся отступать сразу же, как только почуют чужую песню, особенно уже внедренную в объект. Потому что мало ли что и мало ли зачем. Может, все это развлечения ради, а может, для работы, неважно. Если одно место занято, ищи другое.

Да, сначала бывает обидно и горько, до остервенения. Кажется, что кто-то снимает сливки,