Собрание сочинений. Том 7. Мельник из Анжибо. Пиччинино - Жорж Санд

— Моя дорогая Роза, — обнимая подругу, сказала Марсель, — у вас горе, оттого вы и захворали. Успокойтесь; завтра вы мне расскажете, что произошло, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Кто знает, может быть, я найду какое-нибудь средство.

— Ах, вы ангел! — воскликнула Роза, бросаясь Марсели на шею. — Но вы ничего не сможете сделать для меня. Все погибло, все разбито, Луи отказали от дома, прогнали; отец утром его защищал, а вечером стал говорить о нем с ненавистью и проклинать его. Право, я очень, очень несчастна!

— Значит, вы его все-таки любите? — с живым интересом спросила Марсель.

— Люблю ли я его?! — вскричала Роза. — Как же я могу его не любить! Вы разве когда-нибудь в том сомневались?

— Еще вчера, Роза, вы не признавали этого.

— Возможно, я бы никогда и не признала, если бы его не стали преследовать и не довели меня до крайности, как сегодня. Вообразите, — быстро, как бы спеша выговориться, стала рассказывать она, прижимая ладони к горящему лбу, — они пытались унизить его передо мной, очернить в моих глазах, потому что он беден и осмелился полюбить меня! Сегодня утром, когда его осыпали насмешками, я вела себя недостойно: во мне кипело негодование, но я не осмелилась дать ему выход. Я позволила измываться над ним и не попыталась его защитить, мне чуть ли не было стыдно за него. А затем я вернулась домой, вдруг почувствовав сильную головную боль, и спросила себя, хватит ли у меня когда-нибудь силы перешагнуть ради него через все эти оскорбления. Я уже вообразила, что не хочу больше его любить, и тут мне показалось, что я умираю, что этот дом, который для меня всегда был светлым и красивым, потому что я выросла в нем и была здесь счастлива, вдруг преобразился, стал мрачным, грязным, унылым, уродливым, то есть таким, каким видите его, конечно, вы. Мне показалось, что я в тюрьме, и сегодня вечером, когда моя несчастная безумная сестра сказала мне, что отец наш жандарм и что он стережет нас затем, чтобы доставлять нам страдания, на мгновение я словно тоже обезумела, и мне представилось, будто я вижу своими глазами то же, что видит сестра. Ох, как мне было тогда худо, и когда я пришла в себя, то ясно почувствовала, что если бы не мой славный Луи, то не было бы мне радости в жизни и она стала бы для меня непереносимой. Только потому, что я люблю его, мне удавалось до сегодняшнего дня быть веселой и мириться со всеми тяготами: с ужасным характером матери, с бесчувственностью отца, с гнетущим бременем нашего богатства, которое плодит вокруг нас только несчастных и завистников, с мучительным зрелищем ужасных недугов, которыми издавна страдают мои сестра и дед. Но все это показалось мне чудовищным, когда я мысленно увидела себя одинокой, не смеющей больше любить, вынужденной терпеть такую жизнь без утешения, приносимого близостью преданного друга, прекрасного, благородного, замечательного человека, чье чувство ко мне вознаграждало меня за все. О нет, так быть не может! Я люблю его, я не желаю больше делать попыток исцелиться от любви к нему! Но я умру, госпожа Марсель… Понимаете — ведь они прогнали его прочь и, сколько бы я ни страдала, будут безжалостны. Мне нельзя будет видеться с ним; если я когда-нибудь поговорю с ним без их разрешения, они изругают меня, будут издеваться надо мной, так что в конце концов я потеряю голову… О моя бедная голова! Я-то думала, что она у меня здоровая, крепкая, а сейчас она болит так, словно разламывается на куски… Нет, я не превращусь в то же, чем стала моя сестра, не бойтесь за меня, дорогая госпожа Марсель. Я предпочту лишить себя жизни, если замечу, что заразилась ее болезнью. Но ведь эта болезнь не заразная, не правда ли?.. Однако когда я слышу ее крики, у меня сердце разрывается и меня бросает то в жар, то в холод. Ведь она моя родная сестра, бедняжечка! В наших жилах течет одна и та же кровь, и на ее недуг отзывается не только моя душа, но все мое существо. О боже! Госпожа Марсель, вы слышите? Боже мой, что за ужас! Они закрыли все двери, но я все равно слышу, что там делается! О, как она страдает, любит, зовет! Сестра, сестра, милая моя, дорогая сестричка! Я помню тебя такой красивой, умной, доброй, веселой, а теперь ты завываешь, как волчица!..

Роза зарыдала, слезы, долго сдерживаемые невероятным усилием воли, полились потоком из ее глаз, но вскоре этот надрывный плач сменился нечленораздельными выкриками, сразу же перешедшими в пронзительные вопли. Черты ее исказились, блуждающие глаза как бы ушли вглубь и погасли, она так судорожно вцепилась в руку Марсели, что той стало больно, и наконец, упав на подушку, зарылась в нее лицом, но продолжала неистово кричать, побуждаемая неким властным, непреодолимым инстинктом подражать крикам своей несчастной сестры.

Пораженное этим зловещим эхом, семейство оставило старшую сестру и бросилось к младшей. Прибежал и лекарь; зная, что было раньше, он не оказался настолько наивен, чтобы приписать такой сильный нервный припадок одному лишь впечатлению, произведенному на Розу безумствами ее несчастной сестры. Ему удалось успокоить ее; когда же он вышел вместе с четой Бриколенов, то поговорил с ними достаточно сурово.

— Вы долгое время поступали неблагоразумно, — сказал он им, — растя младшую дочь в непосредственном соприкосновении с ее больной сестрой, глядеть на которую горько и печально. Было бы весьма полезно ее от этого избавить. Старшую вы должны определить в заведение для умалишенных, а младшую выдать замуж, дабы рассеять меланхолию, которая иначе может развиться и полностью завладеть ею.

— Как же, как же, господин Лавернь! И мы так думаем! — воскликнула госпожа Бриколен. — Мы только того и хотим, чтобы она вышла замуж. Уже раз десять ей представлялся случай, да и сейчас у нас есть на примете жених для Розы — ее кузен Оноре; это превосходная партия: когда-нибудь он будет иметь сто тысяч экю. Ежели б она согласилась выйти за него, и он и мы были бы счастливы, но она не хочет и слышать о нем, да и вообще отвергает всех, кого бы мы ей ни предлагали.

— Может быть, она поступает так потому, что вы ни разу не предложили ей в мужья человека, который был бы ей