Охотники за курганами - Владимир Николаевич Дегтярев

Глава 25

Весть о поражении разбойных кочевников, посланных наместником Императора провинции Куинг-Дао вырезать урусов с земель данников Срединного царства, дошла к высочайшему и многомудрому Дань-Тинь-Линю как принято было — на шестой день после битвы при кургане Нигирек.

Дань-Тинь-Линь много ругался на гонца, растоптал две черные лаковые чашки тонкой и древней работы, когда услышал о позорном бегстве кочевых племен от табора урусов у реки Бай Кем, без единой попытки снова и снова нападать на пришельцев — до полной победы над пришлым и наглым народом.

Потом наместник повелел управителю дома Сан-Янь-Нур приготовить восемь тонких шелковых веревок длиной в пять локтей каждая. И под веревки — серебряное блюдо.

И еще велел пригласить вечером на пир пятерых военачальников отрядов, что бились с урусами. И призвать на пир троих монахов из далекой стороны Ой-ро-па-нь, верованием — ка-то-ли-цзы.

***

Вечером на пир явились только четыре военных предводителя кочевников. Их обыскали при входе, лишили оружия, и управитель дома наместника пожелал узнать, где пятый канишка, именем Валихан.

Все приглашенные разом пали на колени и в голос объявили, что канишка Валихан со своими людьми подло напал сзади на их отряды, много их людей вырезал, потом подписал бумагу о переходе на службу к Императрице урусов.

Потом его аулы ушли к заводам Баба Демид, и догнать их теперь, во-первых, поздно, а во-вторых — опасно.

Наместник Императора Дань-Тинь-Линь, подслушивавший через специальное окошечко плач кочевых военачальников об измене Валихана, выругался южным китайским словом, на языке Be, каким говорят возле Желтого моря. Тайное известие, что родной язык наместника Императора — от народа Beи сам он из того же народа, попади оно к Императору Поднебесной, дало бы доносчику десять ли пахотной земли с двумя волами! А ему, Дань-Тинь-Линю, учтиво преподнесли бы шелковый шнурок! Наместник снова выругался черным словом. Что за народ, эти кидани! Живут по законам своего старого врага — Чингисхана и за кучку монет сотворят так, что ему, наместнику, свои же стражи — от души — сломают хребет!

А потому вот уже как год мудрый Динь-Тинь-Линь одним ухом все же прислушивался к советам ка-то-ли-цзы. У них есть хороший совет: «Нет человека — нет факта».

И каких бы книжных и боговерных словес ни нашептывали джуань-шигуаню его мудрецы, он явственно понимал высокую простоту сего действа, изложенного кратко далекими от обычаев его страны монахами: «Нет факта — нет истории».

Джуань-шигуань потер руки от простоты решения. Вытер руки о халат, обтягивающий живот, предвкусил удовольствие от выражения лиц монахов ка-то-ли-цзы из далекой страны, навязанных ему в проживание самим Императором, да живет он в Поднебесной вечно! О, какое им счастье — увидеть нынешний ужин!

Наместник покинул тайную комнату.

В большом зале дворца дома Сан-Янь-Нур приглашенные разувались и проходили к низким столикам, уже заставленным разными блюдами.

Дань-Тинь-Линь возглавил пиршество — сел за дальний от двери край стола.

Католическим монахам управитель дома указал на места, наоборот, ближние к двери. А посередине стола, по двое с каждой стороны, расселись приглашенные вожди варваров.

Старший из монахов, брат Вальери, было заворчал, что им дадены «низкие» для их должности места. Младшие по вере, тревожно суетясь, стали успокаивать Вальери.

Джуань-шигуань ласково улыбнулся в сторону чужих монахов и приказал управителю — подавать.

Слуги стали уставлять стол тарелочками, чашками, пиалами. От стола пошел на голодных монахов дух раздавленных клопов с примесью чеснока и корицы.

Всем присутствующим в маленькие чашки налили рисовой водки.

— Тишина, — объявил управитель.

Дань-Тинь-Линь покачал левой руке чашку с рисовой водкой:

— Я нарушаю обычай нашего стола, ибо сначала хочу выпить этот напиток, бодрящий душу и веселящий тело, не за Небесных богов, не за нашего Императора, а за сильных, могучих и храбрых воинов, что почтили своим присутствием дом наместника Императора.

Четыре военачальника кочевых племен начали мелкими глотками пить водку, не дожидаясь, когда глотнет наместник.

— Я, — медленно договорил джуань-шигуань, когда кощии допили свои чашки, — хочу их достойно наградить за последний бой, в который они водили свои отряды.

Не выпив из своей чашки, Дань-Тинь-Линь с крепким стуком поставил ее на стол. Предводители степных барымтачи разом вскочили.

Но каждого уже держали по четыре сильных воина.

— Каждый напиток следует закусывать, — не убирая улыбку с лица, — сообщил джуань-шигуань, — каждую худую весть — следует доставлять Императору написанной на своем сердце, каждое поражение войска — доставлять, минуя Императора, — нашему Богу. Лично. Поднесите им…

Управитель дома встал с левой стороны хозяина и протянул вперед, над столом, руку с серебряным подносом, на котором лежали восемь тонких шелковых веревок.

Три иезуита разом вспотели. Из-за подогретого пола в зале приемов дома Сан-Янь-Нур испуганный запах монахов, не натертых благовониями, пахнул прямо в лицо наместника.

Возле него мигом появились две девушки, изящно помахивающие широкими веерами.

***

Воины личной сотни джуань-шигуаня недолго зыбкались с подлыми варварами.

Петля на шею, ноги на хребет, загиб тела назад до противного, сального хруста позвонков. Петля — на пятки, пятки — к голове.

Четыре тела еще медленно ворочались на расписной циновке, покрывающей пол зала приемов, еще молодые монахи в коричневых рясах с капюшонами пытались опямятовать старого монаха, как джуань- шигуань снова поднял левую руку с пиалой водки.

— У нас сегодня пьют и едят вместе со мной наши почтенные служители бога из далекой страны, где самым главным почитается, так говорят наши гости, не Император, а наместник бога на земле — Баба.

— Папа, — тихо поправил говорящего Бартаба — самый молодой из монахов. Он пришел в орден Святой Церкви из пиратского сообщества Южных морей и кровь видел. А сегодня он видел, как умирают без вида крови. Но держался, не вялился, как Вальери, и не сглатывал рвоту, как второй служка — испанец Сарван.

Бартаба насторожило то, что воины трупов не убирали и сами не убирались из зала приемов.

— Баба, — мягко улыбаясь полными губами, повторил наместник Императора Поднебесной. — Наши грубые губы и толстые глотки не могут произносить ваши мягкие и святые слова, подобно вам… управитель!

Управитель дома, неслышно ступая, подошел к телу обмороченного монаха Вальери, два раза резко наклонил его затылком вниз, до колен. Лицо старика порозовело. Он косыми глазами узрел окружающих. Потом выблевал в свою тарелку зелень съеденных огурцов. А потом заметил сияющее серебряное блюдо посередине широкого стола. На серебре еще оставались шелковые веревки! Старика опять потянуло блевать.

Наместник Императора, по праву хозяина, должен