Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русские для Мишле — это «переменчивые обитатели океана северной грязи, где природа без устали соединяет и разъединяет, растворяет и разлагает на составные части, русские, кажется, и сами состоят из воды <…> Глаза их, удлинённые, но никогда не раскрывающиеся полностью, — не такие, как у остальных людей. Греки называли русских „людьми с глазами ящериц"[1169]; ещё лучше выразился Мицкевич, сказавший, что у настоящих русских „глаза насекомых" — они блестят, но смотрят не по-человечески»[1170].
Мишле задаётся вопросом: «Что же такое русский народ? Сообщество людей или ещё не организованная природная стихия? Может быть, это песок, летучая пыль?.. Или всё-таки вода?..» Русские — это даже не песок и не вода: «Нет, песок куда надёжнее, чем русский народ, а вода далеко не так обманчива»[1171].
При этом Мишле не отрицает, что у русских есть множество превосходных качеств: «Они кротки и уступчивы, из них выходят верные друзья, нежные родители, они человеколюбивы и милосердны. Беда лишь в том, что они напрочь лишены прямодушия и нравственных принципов. Они лгут без злого умысла, они воруют без злого умысла, лгут и воруют везде и всегда[1172]. Ложь — это главное свойство русских и собственно русской жизни: «В России все, от мала до велика, обманывают и лгут: эта страна — фантасмагория, мираж, империя иллюзий»[1173]. То есть перед нами устойчивый стереотип, что у русских нет нравственной основы, поэтому они, в отличие от европейцев, лишены моральных качеств, отсюда их тотальная ложь. В данном случае Мишле идёт строго по следам маркиза де Кюстина.
Что его отличает от Кюстина, так это тот факт, что в основу русской жизни Мишле ставит «коммуну» или «общину», и тут очевидно влияние Герцена: «Русская жизнь — это коммунизм»[1174]. Но дальше Мишле с Герценом расходится, поскольку община в России, как и всё остальное, представляется ему ложной. А вот с Кюсти-ном Мишле сближает то, что община для него — это тоже смерть: «общинный коммунизм, способствующий рождаемости, несёт в себе также начало совершенно противоположное — влекущее к смерти, к непроизводительности, к праздности. Человек, ни за что не отвечающий и во всём полагающийся на общину, живёт, словно объятый дремотой, предаваясь ребяческой беззаботности…»[1175]
В рамках общины крестьянин влачит абсолютно растительную жизнь: «Вот жизнь совершенно природная, в самом низшем, глубоко материальном смысле слова, которая принижает человека и затягивает его на дно. Мало труда, никакой предусмотрительности, никакой заботы о будущем. Женщина и община — вот две силы, помогающие жить мужчине. Чем плодовитее женщина, тем щедрее община. Физическая любовь и водка, и непрестанное рождение детей, которые тотчас умирают, после чего родители немедленно зачинают следующих, — вот жизнь крепостного крестьянина»[1176].
Мишле сравнивает общины сербов и черногорцев с русской общиной. Если первые для него — пример героической борьбы тех, «кто защищает Европу от варваров и стоит в авангарде борцов за свободу» (Мишле имеет в виду сербов и черногорцев, боровшихся с Османской империей — Н. Т.[1177], то российский общинный коммунизм совсем иной, противоположный: «Как далеко до него другому коммунизму — бессознательному, врождённому, праздному, в котором пребывают, словно в спячке, все те, кто привык жить стаей, в ком ещё не проснулся индивид» [1178]. Русские, по словам Мишле, живут как «моллюски на дне морском; так живут многие дикие племена на далёких островах; поднимемся ступенькой выше, и мы увидим, что точно так же живёт беспечный русский крестьянин. Он спит в лоне общины, как дитя в утробе матери»[1179].
Семья в России — не семья: «Разве жена здесь принадлежит мужу? Нет, прежде всего она принадлежит помещику. Она рожает ребёнка — как знать, от кого?» В России и община — не община: «С первого взгляда может показаться, что перед нами маленькая патриархальная республика, в которой царит свобода. Но присмотритесь внимательнее, и вы поймёте, что перед вами всего-навсего жалкие рабы, которые вольны лишь делить между собой тяготы рабского труда»[1180].
В общине — зародыш смерти и бесплодности. Человек, без всякого чувства ответственности, опирающийся на общину, будто остаётся в детском состоянии. Русские в ужасе от собственности. Те, кто становятся собственниками, быстро возвращаются к общине. Собственник разоряется; общинник не может разориться, потому что у него ничего нет. Свободным крестьянам ещё тяжелее, поэтому никто не стремится к свободе.
Помещик — вроде бы отец крестьянам, но на деле — жестокий царёк, управляющий своей деревней ещё более деспотично, чем император из Петербурга — всей страной. Правительство хуже любого барина и состоит из самых лживых людей, какие только встречаются в империи лжи. Оно именует себя русским, по сути же остаётся немецким. Не знающие российской жизни, чуждые русским нравам и русскому духу, всегда готовые надругаться над кротким и легкомысленным русским народом, извратить его исконные похвальные свойства. Церковь только называется церковью, являясь частью государственной машины. Священник — не кто иной, как чиновник. «Вот церковь, в которой всё от материи и ничего — от духа». Император — «самый лживый из всех лживых русских, верховный лгун, царящий над всеми прочими лгунами»[1181].
Ложь в России — абсолютно во всём: «Ложь — в общине, которую следовало бы назвать мнимой общиной. Ложь — в помещике, священнике и царе. Крещендо обманов, мнимостей, иллюзий!» Ложь — основа внешней политики России и её оружие против Европы[1182].
Итак, Россия — «царство фасадов», иллюзия и обман, и император это прекрасно знает: «Каждый день император убеждается, что его громадная власть — не более чем иллюзия, что его могущество — не что иное, как бессилие; жизнь напоминает ему об этом безжалостно и едва ли не насмешливо <…> Земного бога обманывают, обворовывают, осмеивают и оскорбляют!» Однако, отмечает Мишле, «постоянства нет даже в обмане <…> Так живёт эта непостоянная держава»[1183].
Главный же вывод Мишле таков: «Восхитительно точное определение было дано России, этой разрушительной силе, этому ледяному яду, который она медленно разносила, и который
